— Не сомневаюсь, — ответил француз, взор его был прикован к изящной фигуре Джулии. — В Италии и Франции не найдется мужчины, который бы не хотел услужить вам.

Постепенно страхи Джулии рассеялись. Этот молодой человек так очарователен. Французы всегда славились своей галантностью, а капитан казался более обходительным, чем его соотечественники. Ей начинало нравиться это небольшое приключение.

— Увы, — продолжал он. — Ваша красота такова, мадам, что может свести с ума любого, кто любуется ею, заставит забыть о должном уважении и любезности, которые правила этикета предписывают проявлять по отношению к даме вашего положения. Я прошу вас позволить мне сопровождать вас до Монтефьясконе, чтобы я мог защитить вас своим мечом.

— Благодарю вас, — отвечала Джулия, — но мы направляемся Витербо.

— Очень жаль, но я солдат, и у меня есть долг. Как трудно выполнять его, когда приходится возражать прекрасной даме! Тысяча извинений, но мне все же придется проводить вас и ваших спутников в Монтефьясконе.

Джулия пожала плечами.

— Но после того как мы доедем до города, вы позволите отправить папе письмо, чтобы он знал, что с нами произошло?

Ив поклонился и сказал, что он бесспорно сделает это.

Взяв под уздцы ее коня и заняв место впереди небольшого отряда, он повел путешественников в Монтефьясконе.

Монтефьясконе уже находился в руках французов, и когда они въехали в город, солдаты бросились рассматривать путников. Увидев Джулию, французы принялись громко выражать восторг, глаза мужчин не могли оторваться от прекрасной итальянки. Но Ив отдал строгий приказ. Его пленница оказалась не обыкновенной женщиной. Если только кто-то осмелится прикоснуться к ней или к женщинам, которые сопровождают ее, то будет немедленно сурово наказан.

Мужчины отступили. Они решили, что поняли распоряжение правильно — капитан оставляет Джулию себе.

Джулия и сама так решила и, глядя на красивого молодого человека, гарцевавшего рядом с ней, трепетала, не без удовольствия представляя, что ждет ее впереди.

Ив въехал вместе с ней в город и после непродолжительного разговора с вышестоящими командирами проводил Джулию и остальных в один из самых удобных домов города.

Джулия отправила Лауру отдохнуть под присмотром няни в отдельную комнату, а сама прошла в спальню. Она сбросила плащ, распустила волосы и прилегла на кровать, размышляя обо всем, что произошло с ней с тех пор, как она уехала из Рима. Джулия с отвращением вспомнила Орсино; она убеждала себя, что он силой вынудил ее подчиниться, и радовалась, что постыдная связь кончилась.

Это… это будет тоже вынужденное падение, право сильного. Капитан так очарователен, так хорош собой…

Но напрасно ждала она прихода Ива д'Аллегра, бравый капитан в это время сочинял послание к папе, в котором говорилось, что красавица Джулия — его пленница и что требуется три тысячи монет, если он хочет, чтобы Джулия благополучно вернулась в Рим.


Узнав о положении Джулии, папа едва не сошел с ума от волнения, в тревоге, как бы его возлюбленной не причинили зла. Он поспешно собрал деньги и немедленно отправил их капитану. После чего, дрожа от нетерпения, понял, что не сможет спокойно ждать в Ватикане ее возвращения.

Он должен отправиться встречать ее. Неважно, что французы совсем близко, неважно, что весь мир станет смеяться над страстью старика к юной женщине, все равно он не мог остаться в Ватикане. Ему немедленно надо было встретить Джулию.

Папа вел себя, как двадцатилетний юноша. Он приказал сшить себе новую роскошную одежду. Он надел черный камзол с золотым позументом, талию обхватывал испанский кожаный пояс, украшенный драгоценными камнями, с пояса свисали меч и кинжал. На ногах были сапоги, на голове красовался надетый по моде бархатный берет.

Он отправился в путь, чтобы приветствовать Джулию и доставить ее в Рим.

Джулия была счастлива видеть его. Она чувствовала себя униженной при воспоминании о связи с Орсино и задетой поведением Ива д'Аллегра, но теперь перед ней стоял Александр, самый могущественный человек в Италии и, несмотря на все последние слухи о нем, он оставался ее самым пылким и преданным любовником.

— Джулия, любимая моя! — воскликнул папа.

— Ваше высокопреосвященство! — покорно произнесла Джулия.

И если бы даже вся Италия стала смеяться над святым отцом, который был одет, как испанский дворянин, и вел себя, словно двадцатилетний юноша, Александр не обратил бы на это ни малейшего внимания. Его положение казалось ненадежным, французы стояли почти у ворот Рима, ему предстояло бороться за свой трон, но все это представлялось незначительным человеку, обладавшему умом стратега. Он был счастлив обнять вернувшуюся возлюбленную, а она радовалась своему возвращению, отвергая ради Александра более молодых поклонников.

Оставалось одно — следовало вернуть домой в Рим Лукрецию.


Скучая в замке мужа в Пезаро, Лукреция ждала новостей. Иногда приходил странствующий монах, прося милостыню, иногда приезжал с письмом гонец от папы. Лукреция с радостью принимала подобных гостей, с жадностью слушая их рассказы, — она чувствовала себя изолированной от всего мира горами, окружавшими Пезаро.

Она узнала, что конфликт разгорается, что Карл Французский находится на пути в Рим; она услышала о пленении Джулии и ее освобождении и о той готовности, с которой Александр уплатил за нее выкуп. Она услышала о том, как ее отец торопился встретить свою возлюбленную, нарядившись, словно знатный испанский молодой сеньор, и как счастлив он был снова обнять Джулию.

Должно быть, люди смеялись над ее отцом. Лукреция не станет. Она часто садилась у окна, глядя на гладь моря и завидуя Джулии, сумевшей внушить ее отцу такую страсть, и думая о том, насколько не похож Александр на человека, за которого она сама вышла замуж.


В Риме нельзя было найти никого, кто оставался бы более спокойным, чем папа, когда он думал о французах и их маленьком короле со своей победоносной армией и об итальянцах, охваченных желанием играть в солдатики, а не воевать по-настоящему.

Чезаре оставался в это трудное время рядом с отцом, лишившим сына возможности и удовольствия выступить против французов. Чезаре не упускал случая подчеркнуть, что отец сам будет нести ответственность за дальнейшие события, стараясь убедить Александра, что есть по крайней мере один человек, готовый оказать сопротивление армиям Карла Французского.

Он смеялся, хотя смех его был полон печали, и сжимал кулаки.

— Как же! Я обречен служить церкви. Я, который должен спасти Рим, всю Италию и тебя самого от унижения, не могу начать борьбу.

— Мой дорогой сын, — журил его Александр, — ты слишком нетерпелив. Давай не будем спешить. Война еще не окончена.

— Ваше святейшество знает, что французы захватили Чивитавеккья и через несколько дней будут у ворот Рима.

— Конечно, знаю, — бросил папа.

— И вы намереваетесь оставаться здесь, чтобы король мог захватить вас в плен и навязать вам свои условия, на которые вы вынуждены будете согласиться?

— Ты слишком забегаешь вперед, мой мальчик. Я еще не пленник Карла и не собираюсь им становиться. Подожди немного и тогда через несколько месяцев увидишь, кто вышел победителем в этой кампании. Прошу тебя, не делай ошибку, становясь одним из тех, кто с первого же момента появления французов на итальянской земле посчитал, стараясь убедить и других, что я обречен на поражение.

Выдержка Александра оказывала успокаивающее действие даже на Чезаре.

Но стоило только Александру увидеть передовой отряд французской армии, расположившийся лагерем в Монте Марио, как он понял, что вместе с семьей ему следует немедленно поискать убежища в крепости Святого Ангела.


Вступление в Рим Карла Французского представляло собой зрелище. Начинало темнеть, когда он и его армия вошли в город, и в сумерках воины казались более устрашающими, чем днем. Они появились при свете тысяч факелов, и римляне, дрожа от страха, собрались посмотреть на них. Германцы и шведы, зарабатывавшие себе на жизнь участием в войнах против других народов, оказались здоровыми крепкими молодцами, какими их и ожидали увидеть. Французская армия до сих пор одерживала легкие победы. Многочисленную знать сопровождали солдаты, украсившие себя множеством драгоценностей, большей частью похищенных ими по дороге в Рим. Армии понадобилось целых шесть часов, чтобы пройти через город. Там были лучники из Гаскони и шотландцы, чьи волынки издавали трогательные звуки; маршировали булавоносцы и арбалетчики, солдаты тащили тридцать шесть бронзовых пушек. В процессии участвовал король, менее всех внушавший страх. Окруженный своей победоносной армией, уродливый и низенький Карл выглядел в своих позолоченных доспехах весьма комично.

Колонна миновала Виа Лата и направилась ко дворцу Святого Марка, где королю отвели покои. Пушки остались на площади, внушая ужас жителям города.

Находясь в крепости, Александр и его свита слышали крики, доносившиеся из города: «Французы! Ровере!»

Чезаре стоял рядом с отцом, сжимая кулаки. Он знал, как и Александр, что с наступлением темноты жителям Рима придется несладко. В домах хранились соблазны — серебряные блюда, украшения из майолики и оловянная посуда. И еще там были женщины.

Рим, Вечный город, находился на грани разорения.

Некоторое время спустя они услышали крики, плачь и тысячи голосов горожан, подвергавшихся насилию в униженном городе.

— Это дом моей матери, — негромко проговорил Чезаре.

— Не жалей дома, — сказал Александр. — Твоя мать не у себя дома.

— А где же она? — воскликнул Чезаре.

— Не бойся. Я устроил так, что она с мужем несколько дней назад покинула Рим.

Как удавалось ему сохранять такое спокойствие, удивлялся Чезаре. Борджиа в опасности, а он, несмотря ни на что, может стоять здесь и слушать крики ужаса, спокойный, словно просто пережидает грозу.

— Я отомщу тем, кто осмелился войти в дом моей матери, — вскричал Чезаре.