В деревнях и поселках, где они останавливались на ночлег, крестьяне каждый раз уговаривали их переждать дождливые месяцы – иногда неохотно, только для приличия, боясь, что путешественники обойдутся им слишком дорого, а иногда, наоборот, с завидным упорством, надеясь, что, если приютить их у себя, они щедро заплатят. Резанов решительно отказывался и с опаской поглядывал на своих спутников. Вдруг кто-нибудь из них настолько устал тащиться по размытой лесной дороге, что захочет остаться и отдохнуть? Вдруг его поддержат остальные, вдруг они сумеют настоять на своем?!

Но пока его друзья с таким же, как и он, нетерпением рвались вперед – им тоже успела надоесть дикая тайга, и они спешили поскорее добраться до более крупного города, где можно было бы отдохнуть в тепле и комфорте. И Резанову оставалось только надеяться, что они и дальше будут так же упорно стремиться вперед.

Между тем «предсказания» губернатора Охотска начинали сбываться. Дожди шли все чаще и сильнее, и мокрая дорога начинала постепенно превращаться в бесконечную полосу глубокой жидкой грязи. Экипаж ехал по ней все медленнее, колеса все чаще увязали в грязи, и каждый раз, когда это случалось, сердце замирало в груди у Николая и он с ужасом думал, что они застрянут посреди леса и не смогут выбраться из ловушки собственными силами. Поначалу, правда, его страхи оказывались беспочвенными: лошади после нескольких рывков, сопровождаемых взмахами кнута, все-таки выдергивали экипаж из размытой земли и тянули его дальше. И Резанов облегченно вздыхал и немного успокаивался – до следующей вынужденной остановки.

Очередная попытка пересечь огромную лужу привела к тому, что всем сидевшим в тот момент в экипаже пришлось вылезти из него – только после этого усталые и голодные лошади смогли вытащить свой груз из грязи на более сухое и твердое место. Дальше путешественники поехали с еще большей осторожностью, и Николай весь день боролся с дурным предчувствием: почему-то он был уверен, что в следующий раз вытащить так быстро застрявший транспорт им уже не удастся. Правда, следующие несколько луж, через которые им тоже пришлось переезжать, путешественники миновали благополучно, но Резанов все равно каждый раз смотрел на них с подозрением и нервно кусал губы, когда покрытые грязью колеса въезжали в темную мутную воду.

Первые заморозки немного подняли путешественникам настроение: покрытые тонкой корочкой льда лужи обещали в дальнейшем сделаться полностью ледяными и твердыми и перестать задерживать экипаж. Через несколько дней стало еще холоднее, и дорога действительно замерзла полностью. И хотя теперь ехать было скользко, не застревающий больше в грязи экипаж продвигался вперед намного быстрее.

Это немного успокоило Николая, и его мысли перестали крутиться вокруг одного-единственного вопроса: как сделать так, чтобы они ехали быстрее? Теперь он мог думать и о том, что ждет его в конце этого невообразимо долгого пути. Визиты к императору, разрешение на брак с Кончитой, организация новой русской колонии в Калифорнии… Интересно, чего ему будет проще добиться? И что он будет делать потом, когда все дела будут улажены и они с Кончитой смогут поселиться в России?..

Что-то подсказывало Резанову, что именно жизнь с Кончитой в Санкт-Петербурге может оказаться самым непростым из всех его начинаний. Мысли о том, как ее примут в свете, приводили его в самое печальное расположение духа. Иностранка и католичка, живая, бойкая и веселая девушка, искренняя и не умеющая притворяться – любого из этих качеств было достаточно, чтобы отношение к ней стало холодным и неприязненным. Впрочем, и к нему, почти старику, неожиданно влюбившемуся, как зеленый юнец, в эту молоденькую иностранку, оно будет не лучше. Общество с пониманием отнеслось бы к нему, если бы он женился по расчету, но в любовь между ним и юной девушкой оно не поверит ни за что…

«Наверное, будет лучше хотя бы первое время делать вид, что я действительно выбрал ее ради выгоды, чтобы закрепиться в Калифорнии, а потом создать там нашу колонию…» – думал Николай, и хотя такое решение ему страшно не нравилось, уже готов был признать его самым лучшим. В конце концов, он уже писал некоторым близким знакомым, что в отношениях с Кончитой руководствовался расчетом, а не чувствами. Ему достаточно будет просто продолжить играть уже начатую роль…

В очередной раз поскользнувшийся и едва не уронивший своего седока конь вывел Резанова из задумчивости, и тот грустно вздохнул: до Петербурга, где для него должна была начаться новая жизнь, было еще очень далеко. А пока впереди был широкий просвет между деревьями, в котором виднелась идеально гладкая, засыпанная чистым снегом поляна – они подъехали к протекающей через лес реке.

О том, каким образом им переправляться на другую сторону, путешественники спорили почти час. Николай убеждал своих спутников, а еще больше – самого себя, что лед на реке уже достаточно толстый и они смогут проехать по нему, но согласны с ним были не все. Более осторожные предлагали поискать мост или мелкое место, однако такие поиски могли затянуться на несколько часов, а в лесу уже начинало темнеть. Возможно, поэтому Николаю, в конце концов, удалось убедить всех, что переправа будет безопасной, и он первым выехал на лед. Его конь шел боязливо, медленно, и Резанову то и дело приходилось понукать его. Лед под лошадиными копытами скрипел и едва слышно потрескивал, но выдержал, и Николай благополучно добрался до противоположного берега. Вслед за ним, так же осторожно, на другую сторону перевезли экипаж и остальных лошадей, а потом выбравшиеся из экипажа пассажиры, уже без страха, перебежали через замерзшую реку пешком. Все облегченно вздохнули, в последний раз оглянулись на преодоленную преграду и снова двинулись в путь.

Эта первая удачная переправа сделала Николая и его друзей гораздо более беспечными – перед следующей речкой они уже не медлили и сразу въехали на присыпанный снегом лед. Удача вновь оказалась на их стороне: лед трещал, но остался целым. Путешественники окончательно осмелели и быстро доехали до очередной деревни, где и остановились на ночлег. Ночью похолодало еще сильнее, но это даже обрадовало Николая и его товарищей – мороз означал, что лед на других реках, которые могли попасться им на пути, стал еще более крепким. А потому на лед третьей реки всадники и экипаж выехали совсем спокойно, даже не замедляя хода. Николай снова ехал впереди всех, и именно под его лошадью лед внезапно заскрипел особенно громко, а потом прямо перед ним на чистом снегу появилась длинная черная полоса – трещина.

– Назад! – закричал он, с трудом удерживая испугавшегося коня и пытаясь заставить его медленно отступить от ломающегося льда. Но лошадь лишь громко заржала и попыталась подняться на дыбы – крик седока нагнал на нее еще больше страха. Трещина во льду стала быстро расширяться, удлиняться в разные стороны, вправо и влево от нее побежали другие трещины, и не успел Резанов опомниться, как ноги коня провалились под лед, а потом и сам он по пояс окунулся в жгуче-холодную воду.

– Николай!!! – в ужасе орали у него за спиной успевшие выбраться на берег друзья. Резанов изо всех сил дернул на себя поводья, разворачивая лошадь к оставшемуся позади берегу. Каким-то чудом его коню удалось выбраться на твердый лед и доковылять до земли. Там Николая силой вытащили из седла и, не слушая его слабых возражений, затолкали внутрь экипажа.

– Где твои вещи? Переодевайся немедленно! – потребовали от него сразу несколько голосов. Трясясь от холода и с трудом справляясь с непослушными пальцами, Николай отыскал под сиденьем свой сундук с запасным бельем и принялся расстегивать пуговицы шинели. Двое друзей торопливо помогали ему раздеться, еще один яростно искал в багаже бутылку со спиртным.

– Ничего, сейчас согреешься, и все будет хорошо! – бормотали они, но Резанов чувствовал, что они убеждают в этом не только его, но и себя. Все понимали, что «купание» в заледеневшей реке не пройдет для него даром, если он немедленно не окажется в тепле. А сделать это было невозможно. До ближайшего селения нужно было ехать еще полдня, а до этого теперь еще было необходимо найти подходящее место для переправы. О том, сколько это займет времени, Николаю думать не хотелось – он и так понимал, что даже при самых удачных обстоятельствах успеет слишком сильно замерзнуть. А значит, надо было готовиться к серьезной простуде и долгому лечению…

Он с трудом стащил с себя намокшие сапоги, сбросил остальную одежду и принялся так же поспешно одеваться в сухое. Помогавшие ему товарищи только мешали друг другу в тесноте экипажа, и Николай с каждой минутой чувствовал, как ему становится все холоднее. Он отхлебнул из бутылки водки, но даже знакомое ощущение тепла внутри не смогло согреть его по-настоящему.

– Поищите где-нибудь брод, побыстрее, если можно, – попросил Николай друзей. – Если я разболеюсь, мы застрянем в Сибири до лета!

– Не бойся, не застрянем! Ребята уже ищут переправу, сейчас все найдут! – наперебой принялись успокаивать его все трое. Резанов сделал еще глоток и попытался взять себя в руки. Что он, в самом деле, раскис, как глупая барышня?! Он объехал вокруг всего земного шара, пережил несколько сильнейших штормов – и теперь будет пугаться какой-то холодной речки?! Ничего с ним не случится, сейчас он отогреется, потом переночует в какой-нибудь теплой избе, на ночь попросит у хозяев меда – а назавтра преспокойно поедет дальше, здоровый и полный сил.

Но уверить себя в этом Николаю мешал холод, от которого ему никак не удавалось избавиться. Он дрожал и стучал зубами, и пока его друзья искали на реке подходящее для переправы место, и пока экипаж медленно ехал по более толстому, но все-таки подозрительно потрескивавшему льду, и пока они, перебравшись на другую сторону, спешили по лесной дороге дальше. Окончательно закоченев и почувствовав, что начинает засыпать, Резанов резко встряхнул головой и окликнул правившего лошадьми товарища:

– Стой, я верхом поскачу! Иначе замерзну!