Ольга Дашкова - Рецидив

Но потом, повзрослев, подумав хорошо, поняла, что ничего уже нельзя было изменить, и моя ненависть к тому парню была бессмысленной. Отчима бы все равно нашли, он был должен очень большую сумму денег, годами обкрадывая своего босса, совсем непростого человека. К нам в убогую квартиру очень часть приходили люди, они требовали деньги, угрожали, я слышала все это, видела слезы мамы, их скандалы с отчимом, то, как он поднимал на нее руку. а потом… Не хочу вспоминать. Уже тогда ничего нельзя было изменить, не вернуть мое счастливое детство, а потом не вернуть уже маму.

В голове закралась паскудная мысль, а вдруг, сложись все иначе, и мы бы встретились при совсем других обстоятельствах, что бы тогда было? Всегда заставляла себя не думать о том, что моя жизнь могла сложиться иначе. Я бы танцевала не в поганом клубе, а в шоу — балете какого-нибудь знаменитого артиста или артистки. И мы бы могли впервые встретиться не на трассе и в привате, а в уютном кафе. Отчего-то на глазах навернулись слезы.

Глубоко вздохнула, посмотрела на Морозова, видно, что он медленно закипает, но держит себя в руках, ждет от меня ответа. Железная выдержка у мужика.

— Мне больше нечего тебе сказать.

— Дура! — резко срывается на крик, бьет кулаком по столу так, что дрожит посуда, вздрагиваю.

— Какая есть! — кричу в ответ.

— Ты понимаешь, что сейчас полгорода ищет тебя? И твои конченые дружки не придут тебе на помощь, они будет спасать свои шкуры, потому что перешли дорогу очень серьезным людям. Они вздумали играть в крутых грабителей и наверняка сейчас потирают руки оттого, как все хорошо они продумали и как все шикарно вышло. Но первая в этом месиве окажешься именно ты! Потому что всегда и везде светилась ты, а не они! Ты это понимаешь?

Глеб

Смотрит на меня в упор, а в глазах не страх, только слезы и ненависть. Да что с этой девчонкой не так? Почему она не может понять элементарных вещей?

— Они тебя заставили? Или ты сама, по доброй воле помогаешь им? Вы вместе втроем решили поиграть в крутых гангстеров. Насмотрелись фильмов и решили сами грабануть клуб, плохих парней, увели алмазы и деньги? Так ведь, угадал? Но все так хорошо и замечательно только в кино, в реальной жизни нет радужного счастливого конца, итог— полное дерьмо.

Встаю, отталкивая высокий стул, он с грохотом падает на кафельный пол кухни, вижу, как Агата вздрагивает, но сидит на месте, выпрямив спину, гордо вздернув подбородок. Прикрывает глаза, а по щекам текут слезы.

— Почему ты такая упрямая? Почему до тебя не доходит, что тобой просто воспользовались, тебя поимели и бросили под паровоз.

— Это не так, нет, это неправда, — девушка говорит чуть слышно, но все равно не смотрит на меня.

— Что не так? Где они? Где твои лихие парни? А я тебе расскажу, где. Они сидят, прижав жопы, и не высовываются, и правильно делают, потому что понимают, ты долго не продержишься, ребята-суки Андрюши Коваля обработают тебя так, что ты забудешь свое красивое имя.

Жестоко хлещу словами, не жалея ни ее, ни себя, потому что мне самому больно, и выворачивает кишки наизнанку от того, что с ней могло и может еще случиться. Этот нехитрый сценарий понятен любому, но почему не доходит до нее?

— Хочешь, я тебе расскажу, что и как с тобой будут делать парни Коваля? Головой мотаешь, не хочешь? А я расскажу, чтоб ты поняла, кто те люди, с которыми ты связалась.

— Не надо.

— Они подложили тебя под Шакала, да? Сказали, чтоб следила за ним, запоминала, что говорит и делает, а еще лучше, прослушку подложила. Ее еще не нашли? Не знаешь? А я знаю, даже если не нашли, и пусть не ты одна была левая в их кругу, но начнут с тебя, только тебя будут рвать на куски, а не твоих «хороших друзей». Знаешь, как пускают по кругу, насилуя и калеча? А будешь сопротивляться, накачают наркотой и еще пустят несколько раз по кругу, пока не надоест. А когда твое тело превратится в кусок мяса, и ты будешь еще жива, выкинут или запихают в самый дешевый бордель.

Стою, опустив сжатые кулаки на стол, наклонившись над Агатой. Самого всего разрывает от ужаса моих слов, и от того, что это все реально может с ней произойти. Тогда я переступлю все свои принципы о чести и долге, я убью каждого. Пусть Воронцов забудет мое имя, пусть гореть мне в аду, но я не позволю, чтобы к ней хоть кто-то притронулся и обидел.

— Ты все еще будешь их выгораживать? Что за игры вы устроили?

Поднимает голову, в глазах все еще слезы, но еще больше огня. Прикусывает губу, вижу, как морщится от боли, а на ней выступает капелька крови.

— Ты ничего не понимаешь! Ты не можешь так говорить! Ты ничего не знаешь! Ты и тебе подобные люди живут в своем прекрасном мире, не замечая ничего вокруг, не зная, что такое боль и потеря, не зная, что никто не придет и не поможет, не спасет. Те парни — единственные, которым я не безразлична, они — моя семья, та, которой у меня давно нет. Что ты можешь знать о моей жизни? Вы все такие уверенные, сильные, успешные, стоишь и тыкаешь меня лицом в ту грязь, которая со мной может случиться. Все, что ты выкрикивал, я уже слышала от Шакала и Коваля. Я ненавижу весь ваш мир, полный грязи и лжи, вы все продаете, все покупаете, я бы рада не видеть вас всех, но приходится.

Агата замолкает, а я начинаю закипать еще больше, уже от того, как эту девочку прогнула под себя жизнь. Что такого с ней случилось, что те двое ребят стали ее семьей и единственными близкими людьми? Что могло произойти, что она так отчаянно ненавидит всех вокруг? Меня разрывает два желания: подойти, встряхнуть ее за плечи, чтобы она опомнилась и перестала нести чушь, и просто крепко обнять, прижав к себе, забрать всю ту боль, что сейчас в ней.

— Агата, послушай, — держу все эмоции под контролем, несколько раз глубоко вдыхаю, поднимаю стул, сажусь рядом, двигая ее стул к себе. — Именно сейчас происходят очень серьезные дела, того человека, на которого я работаю, подставили, в первую очередь виноват я, но спросят с него.

— Не понимаю.

— Тот “Ягуар”, что угнали твои, как ты говоришь, “близкие люди”, нашли сутки назад с трупом в салоне и алмазами. Там повсюду мои отпечатки, под сидением было оружие, оформленное на моего шефа, тоже с моими пальчиками, я сам его пристреливал и последний держал в руках. Экспертиза еще не показала, из какого оружия был убит тот человек, но я уверен, что это будет именно пуля, выпущенная из того ствола и моими руками.

Агата смотрит на меня, не моргая, лицо бледное, на скуле так отчетливо виден синяк. Ее глаза бегаю по моему лицу, а я больше всего на свете хочу оказаться не здесь, с ней, но не здесь, не во всем этом дерьме, а где-нибудь на островах. Надо свозить ее на дикие пляжи Карибов.

— Труп? Чей?

— Я не знаю, чей, потому что я здесь, а не там, чтобы разбираться во всем. Потому что я сейчас спасаю не свою шкуру от срока и ребят, которые ищут свои алмазы и деньги, а пытаюсь достучаться до тебя, глупая.

— Но как, как такое может быть?

Вижу, что для нее это все равносильно открытию, Агата трет виски пальцами, прижимает ладони ко лбу, снова смотрит на меня, уже испуганно.

— В этой сучьей жизни все может быть, сама должна знать. Твои друзья меня подставили, умело воспользовались ситуацией, вывернули ее в свою пользу, я уже не назову их дураками. Даже если ты мне не скажешь, кто они и где, я найду их сам, если найду первым, и заставлю харкать и ссать кровью, в первую очередь за то, что они втянули тебя в эту грязную историю, а уже потом, что они подставили меня.

Агата замирает, она так близко ко мне, не могу понять, о чем она думает, но там наверняка миллион мыслей и решений, которые она так боится принять. Ведь разочаровываться в близких — это не просто, я понимаю ее.

— Я нашел их.

Кирилл так же сидит в кресле, не обращая внимания на наши крики и споры. Подхожу, смотрю на точку на карте, она движется.

— Куда они едут?

— По городу, но вроде без суеты.

— Присмотри за ними, а потом поговорим.

— Это мой телефон! Где вы его взяли? Вы что…что вы с ним делаете?

— Собирайся, мы уезжаем.

— Морозов! Что твой друг делает с моим телефоном?

Ну, не стану же я ей объяснять, что с помощью нескольких программ можно узнать достаточно информации о нужных тебе людях, даже через телефон.

— Если бы ты сказала все сама, то было бы гораздо проще, а так — не обессудь. Собирайся, мы уезжаем.

— Я никуда с тобой не поеду. Верните мне телефон, кто, вообще, разрешал рыться в моих вещах?

И вот она снова выпускает колючки, а ведь буквально пару минут назад смотрела на меня своими огромными глазами, полными слез, и была так растеряна.

— Не поедешь по-хорошему, поедешь в багажнике, тебе ведь нравится кататься в багажниках?

— Хамло.

— Истеричка.

— Эй, хорош орать, — Кирилл сам повышает голос. — Я устал слушать ваши крики и споры, выметайтесь из моего дома оба.

Девушка решительно подходит к нему, берет из его рук протянутый ей телефон, я наблюдаю, как она мнется, опускает глаза. Но, наклонившись, что-то шепчет моему другу. Тот слушает, смотрит на нее, кивает головой. Что это за секреты начались? О чем они?

Девчонка гордо проходит мимо меня, вытряхивает из рюкзака кроссовки, надевает. Такая покладистость не просто так, наверняка, эта дикая что-то задумала.

— Кир, я наберу. Присмотри за ребятишками.

Накидываю ей на плечи свое пальто, беру только ключи от машины и телефон. Слышу, как она сопит, но не сопротивляется. С первой минуты, как увидел эту девчонку в привате, печенью чувствовал, что доведет она меня до припадка. Но меня к ней безумно тянет, вот орал, бил кулаками по столу, расписывая в самых черных тонах ее судьбу, а у самого леденело сердце от того, что все это может на самом деле с ней случиться.