Ольга Дашкова - Рецидив

И почему меня так волнует ее судьба? Словно я в ответе за эту девушку, и только я виновен в том, что ее судьба сложилась именно так. Я несколько раз перечитал за ночь досье на ее отчима. Да и сам Сотник в том подвале десять лет назад знал, что его доверенное лицо уже взяли, и никуда теперь ему не убежать.

Нет, он его не стал убивать, умные люди так не поступают с теми, кто может принести еще пользу, но и до своих дел он его больше не допустил. Отобрал все, что было, но Сева так и не раскрыл свои заграничные счета. Клялся, божился, что у него ничего больше нет, переехал в задрипанную хрущевку почти на окраине города, и жену с дочерью потянул туда же.

Целый год за ним следили и наблюдали ребята Сотника, ждали, что он дернется, что ему осточертеет такая жизнь в нищете после шикарной квартиры и безлимитных карт. Периодически приходили, напоминали о себе, требовали долг, но потом перешли к радикальным мерам.

Но эта скотина не раскололась даже тогда, когда охрана Сотника пустила по кругу, изнасиловав его жену на его же глазах. Нервы, видимо, у мужика были железные, ничего не сказал. После всего этого она перерезала себе вены, а ведь реально верила ему и любила, если не бросила, а пошла за ним, даже когда не стало денег, работала сама, преподавая ребятишкам в школе музыку. А может, и реально у него ничего не было? Какой человек такое допустит и выдержит? И нет тех миллионов, о которых говорил его бывший босс.

Агата, как и я, в четырнадцать лет осталась без матери. Мою убил отец, ее, можно сказать, убил ее отчим, которого она считала отцом. Печально все. Врагу не пожелаю такого.

— Кир, как она могла пропасть, взрослая девушка, довольно приметная, и пропала? Кир, ты меня удивляешь, — повышаю голос, упираясь кулаками в стекло.

— Глеб, я сам реально ничего не понимаю. Я даже в клуб зайти не успел, как ты мне позвонил с просьбой присмотреть за ней, я с бойцами ОМОНа подъехал одновременно, они зашли, внутри положили всех на пол. Нашли и оружие, наркотики, и много чего запрещенного, но Шакала уже отпустили, мол, он тут ни при чем, все у посетителей было.

— А Агата?

— А твоей бедовой девчонки нет. Нигде нет. Я, конечно, прошел туда, сверкнул корочкой, обошел почти каждый угол, спросил у девочек. Говорят, да, ее видели, она должна была танцевать, готовилась. Сумка, вещи, телефон — все лежало в гримерке, я забрал вещи.

— Камеры?

— Все стерто, словно специально, чтоб никто не понял, что там произошло.

— А что произошло?

— Со слов посетителей началась стрельба в закрытой ложе, поднялась паника, суета, люди чуть не подавили друг друга.

— Дьявол!

Хочется выругаться матом на весь зал приговоров и что-нибудь разбить, на меня обращают внимание, Воронцов хмурит брови, немцы смотрят удивленно.

— Ладно, Кир, спасибо, звони, как что узнаешь.

Отключаюсь, крепко сжимаю телефон. Думай, Морозов, думай. Куда эта бедовая дамочка снова могла вляпаться, в какое такое дерьмо, в которое ее постоянно, как я понимаю, тянет? И откуда она взялась на мою голову? Из того фартового Мерседеса со счастливыми тремя семерками? Вот же повезло.

После того моего падения, можно сказать, с небес, где я был за справедливость, был очень огорчен на весь мир, а больше всего бесила несправедливость той ситуации, в которой я оказался после увольнения. После того, как страна меня отблагодарила за фанатичную службу верой и правдой, Сотник не казнил и не притянул меня за долги. Воронцов Егор, так звали того молодого мужчину, что разговаривал со мной в подвале, взял меня к себе на работу.

Сразу начальником охраны своей, тогда еще начинающей большой империи, как он говорил. По сути, ничего еще и не было, все приходилось начинать с нуля, нечего пока было охранять. Учился всему сам, потому что понимал, что я нужен ему так же, как и он мне, иначе скачусь в пропасть, иначе снова сорвусь, а так хоть чем-то занят, хоть кому-то нужен.

Он ушел и стал легальным, стал чистым перед законом и самим собой, пока еще не совсем завяз в той грязи, в которой мог остаться навсегда. Много чего было у нас: попытки рейдерских захватов, обман и предательство партнеров, он падал и поднимался снова, а я всегда был рядом и буду дальше.

Вечерний Мюнхен за окном поражал и восхищал стариной и красотой, фонари проспекта, неяркие огни дорогих ресторанов. А я смотрел на все это и видел перед глазами только Агату. Что с ней? Где она? Если учесть, что она связалась с плохими парнями и прикрывает их, а при этом мелькает перед глазами Шакалова — дело добром не закончится.

У Шакала пропал товар и деньги, тот угон Ягуара с этим сто процентов связан, а значит, девочка в опасности. Агата думает, что все сойдет с рук, и ее дружков не найдут. Найдут, рано или поздно найдут, по себе знаю.

— Морозов! Глеб!

Не сразу слышу, как меня зовут.

— Что с тобой опять такое?

Воронцов подходит, внимательно вглядываясь в мое лицо, смотрю по сторонам, немцы уже ушли, мы в зале переговоров только вдвоем.

— Что с тобой в последнее время, объясни мне.

— Все нормально, Егор. Это личное, не обращай внимания.

— Твое личное мешает нашей работе. Ты понимаешь это?

— Ничего не мешает, я проверил немцев и их фирму, хорошая контора, все чисто.

— Да при чем здесь немцы? Я о тебе спрашиваю, ты которую неделю озабочен, куда-то пропадаешь. Что происходит?

— Егор, правда, все в порядке. Я совсем забыл про новую экономку, но я обязательно ее найду. Ты когда заезжаешь? Через месяц? Снежану брать с собой будешь?

Стараюсь все перевести в шутку, даже вспоминаю воронцовскую девицу, Снежана, та еще сука, не понимаю, что Егору в ней может нравится, но это не мое дело. Он мой босс, хоть и друг, и близкий человек за последние десять лет, но то, что Снежана хотела залезть ко мне в штаны, лучше ему не знать.

Егор хочет что-то сказать еще, но у меня звонит телефон, смотрю на номер, быстро отвечаю.

— Да, тетя, нет, я не в городе, я даже не в стране. Что опять с Антохой?

Алевтина почти плачет в трубку, что-то быстро рассказывает о том, как ее сынок снова накосячил, избил полицейского, сейчас в обезьяннике. Обещаю помочь, хоть по Антохе давно скучают нары. В тот мой последний приезд дочь почтальона накатала на него заявление об изнасиловании, я даже не знал, смеяться мне или плакать. Потому что-то тело, что я встретил на пороге дома, которое было моим двоюродным братом, на насильника тянул мало.

И из-за него я сорвался на тачке шефа в ночь. Как тут не поверишь в судьбу? Дочь почтальона заявление забрала, у них там, оказывается, любовь была, она его ревновала и в обиде быстро настрочила длинное заявление, я читал и смеялся до слез.

А тут избиение полицейского. Что они там, бутылку не поделили или дочку почтальона? Но тетушке помочь надо.

— Да, не переживай, я все сделаю, только не нервничай, пожалуйста.

Отключаюсь, Воронцов все еще смотрит на меня и ждет каких-то объяснений, но я не знаю, что ему сказать. Снова телефон, но уже не у меня.

— Воронцов. Да, это я. Черный “Ягуар”, да это мой.

Долго слушает собеседника, не сводя взгляд с меня, вижу, как сводит брови, как сужаются глаза и плотно сжимается его челюсть.

— Я понял, спасибо.

— Что там?

— Нашли “Ягуар”, с трупом и алмазами. Какая, сука, чувствую, у нас с тобой, Глебушка, начинается веселая жизнь. Как в старые добрые, да?

Агата

Проснулась оттого, что на меня кто-то смотрит. Чувствую это очень хорошо, еще с тех давних времен, когда отчим на меня только смотрел, а не распускал руки. Не могу разлепить глаза, словно в них залили клей, под головой что-то мягкое, пытаюсь приподняться, но во всем теле слабость, что нет сил даже на это.

— Черт.

Хватаюсь руками за голову, тру лицо, левая сторона болит, губа разбита, хорошо Шакал приложился. Начинаю вспоминать, что было вчера, так и не открыв глаза. Клуб, Шакал, попытка меня изнасиловать, суета, побег с тем парнишкой — барменом, Володя, да, он сказал, что так его зовут. Потом Стаська, турок, странный, конечно, он, холодный воздух улицы, машина. Парень сказал, что спасет меня от Шакала, господи, и смешно, и страшно.

Я попросила попить воды, и все, дальше пустота и чернота. Все-таки открываю глаза, вокруг полумрак. Когда уже он закончится, словно меня окружает постоянная ночь, долбаный день сурка. Приподнимаюсь, облизываю пересохшие губы, хочется пить.

— На возьми, выпей.

Медленно поворачиваю голову, тот самый Володя сидит на стуле и внимательно на меня смотрит. Фокусирую взгляд, на нем футболка, домашние штаны, опрятный, причесанный. Если вчера он был взлохмаченный и взволнованный, то сейчас спокоен, только разглядывает меня. А мне от его взгляда нехорошо.

— Где я?

Протягивает мне стакан, но я не спешу его брать, осматриваюсь по сторонам. Небольшая комната, плотно задернуты шторы, я лежу на расстеленном диване, милое бельишко в горошек. Компьютерный стол в углу, на нем книги, тетради, включенный ноутбук. Около стола стена завешана какой-то тряпкой, зеркало, что ли? Кресло в другом углу, старый шкаф, а парень все протягивает мне стакан с водой.

— Что вчера было? Я не помню, как заснула. Как я тут оказалась? И вообще, где я?

Голова болит просто смертельно, как после тяжелого похмелья, но я точно вчера не пила. Значит, он что-то мне подмешал и дал выпить. Какой занятный парень, чертов бармен. Хоть голова и трещит, но соображать я начинаю быстро.

— Так что случилось?

Смотрю ему в глаза, прикидываясь доверчивой дурой. Никогда не доверяла людям, и ему не стоит. Тем более такому странному, а с виду безобидный, милый даже.

— Ты уснула в машине, пока мы ехали. Я привез тебя к себе.