Ее слова падали в тишину, расплющиваясь о мое молчание. Я ни разу не пошевелилась. Я уже знала, что сделаю все, как она скажет. Ее рука ласково играла моими волосами, играла в нежность и сообщничество. Что толку было восставать — в глубине души я давно ждала подобной авантюры. Словно наяву мне представился отцовский сейф, вделанный в стену и прикрытый картиной — как в кино. Надежный сейф предусмотрительного буржуа, готового к любым катастрофам. К любым — кроме одной. Он не подумал, что враг может явиться в обличье его собственного порождения. Что его обворует родная дочь. Бедный папа. Цезарь, преданный своими. «Тебе необходимо это путешествие, — добавила она. — Чтобы наконец освободиться от них. Ты же не хочешь стать похожей на них, унаследовать эту квартиру и в один прекрасный день помереть в ней, не оставив следов. Я знаю, на что ты способна, тебе надо только дать шанс. И не думай, что ты совершаешь преступление. Это законная самооборона против генов, которых ты не просила. Бегство от них — вот твое спасение. И потом, мы же будем вместе». Она умолкла, потому что говорить больше было не о чем. И обсуждать нечего. Она слишком хорошо успела меня изучить и знала, что расставила нужные фрагменты на нужные места в примитивной головоломке моего разума. Я уцепилась за ее слова «законная самооборона». И весь день ждала, когда пробьет час катастрофы. Час ужина.


Я предупредила домработницу родителей, что вечером зайду к ним. Лола весело хлопотала, собирая вещи. Мне самой не хватало духу этим заниматься. «Ты говоришь по-английски? Как думаешь, словарь взять?» Она отправилась к Лейле, забирать Лапулю. На улице шел дождь. Осень вступала в свои права, а я намеревалась окончательно порушить свое будущее. Ни печали, ни волнения, ни радости я не испытывала. Чувствовала себя предельно собранной. Нервная система была настроена на безошибочное исполнение предписанного мне сценария. Вспомнились уроки Лолы по поводу качественного вранья. Я сделала небольшой надрез в собственной памяти и аккуратно поместила в нее несколько семечек-воспоминаний, относящихся к моему предполагаемому отъезду. Представила себе буклет Чикагского университета и анкету-заявление для поступления на факультет геополитических наук. Мысленно составила мотивационное письмо и дождалась, пока на него придет ответ. Я ликовала, вскрывая конверт и читая сообщение о том, что «вы приняты, мисс». Затем я зашила края ранки, молясь про себя, чтобы она успела затянуться до ужина и родители не заметили грубого шрама у меня посреди лба.

Пришла я без опоздания, и мы сразу сели за стол. Когда я увидела их рядом, с одинаково обеспокоенными лицами, меня окатило волной нежности. Я поняла, чего они боятся: что я явилась, чтобы совершить еще одно покушение на их старательно оберегаемое счастье.

Отец сказал: «Рад тебя видеть, Рафаэла. Мы уж и не надеялись, что ты у нас покажешься. Чему обязаны такой высокой честью? Тебе нужны деньги?»

Я без труда догадалась, что этот провокационный вопрос был для него единственным способом выразить свое отчаяние. Я чувствовала себя последней дрянью. Они ведь еще не знают, что я им приготовила. Я склонилась над тарелкой с супом.

— Простите за все неприятности, которые я вам причинила, — искренне сказала я. — Я была сама не своя. Мне хотелось освободиться от постороннего давления. Раз в жизни наломать дров.

Их лица расслабились. В глазах засветились любовь и родительская гордость. У меня в мозгу вспыхнула картинка: две женщины в боксерских перчатках бьются между собой. Одна защищает цвета Лолы и нашу поездку, вторая мечтает забыть обо всех этих глупостях и снова стать послушной папиной дочкой. Пока что верх одерживала вторая, которая только что провела отличный хук правой.

— Хорошо, что ты признаешь свои ошибки. Значит, ты уйдешь из этого ужасного места?

— Я уже уволилась.

— Да? Ну, тем лучше. Я бы со стыда умерла, если бы кто-нибудь из наших знакомых случайно увидел тебя там, — подала голос мать.

Мамина дочка получила мощный апперкот в подбородок. А та, что сражалась на стороне Лолы, воспряла духом. Дралась она явно лучше второй. Если я останусь здесь, то мне придется вновь зажить выдуманной жизнью, подчиненной строгому контролю соседей, повинуясь принципу: не высовывайся. Я буду сглаживать углы и скользить по поверхности своих дней, тревожась об одном: как бы не поднять шума. Нет, мысль об этом была мне невыносима.

— Ну хорошо. Раз уж мы завели серьезный разговор, то вот. У твоего отца есть друг, он нотариус, прекрасный человек. Он согласен взять тебя стажером. А там, если все пойдет хорошо, глядишь, дорастешь и до его заместителя.

От слов «нотариус» и «заместитель» меня скрутила рвотная судорога. Та во мне, что защищала Лолу, испытала прилив возмущения и мощным ударом кулака отправила соперницу в дальний угол ринга. Победа нокаутом.

— Нет, спасибо, — отозвалась я. — Честно говоря, у меня немного другие планы.

Они снова нахмурились. Я обрисовала им свое будущее. Полуфабрикаты воспоминаний, заготовленные тем же утром, очень мне пригодились. Ложечку за папу, ложечку за маму. Они проглотили мою историю как миленькие. К концу рассказа отец едва не подпрыгивал на стуле, а мать блаженно вздыхала, представляя себе, как будет делиться новостью с друзьями за ближайшим чаепитием. Сердце у меня перестало биться. Все, я выбрала свой лагерь. После этого я просто механически следовала разработанному плану. Дождалась конца трапезы, выпила кофе, помогла убрать со стола фарфоровые чашки. Они поцеловали меня и пожелали спокойной ночи. Уловив сигнал — шуршание простыней, — я на цыпочках прокралась в отцовский кабинет. Сняла картину, из верхнего ящика стола достала ключ, попутно удивившись их наивности, и открыла сейф. Денег там было достаточно, чтобы улететь очень далеко. Поразительно, но особенного страха я не испытывала. Сердце вообще остановилось. Когда я вернулась с добычей, Лола испустила радостный вопль, наполнивший меня омерзением. Я швырнула ей пачки денег и как была, в одежде, рухнула на кровать. И погрузилась в кому.

18

Отныне я следовала за ней, как за солнцем. Наши судьбы сплелись воедино, потому что мы сообща сотворили зло. Отчасти это меня успокаивало. Даже если бы она захотела от меня избавиться, это ей не удалось бы, потому что нас связала друг с другом высшая сила — правосудие. Эта связь была под стать кровной — нерушимая сплоченность, против которой человек бессилен. Преступление соткало наше общее прошлое. Мы двигались вперед, как два робота, скрупулезно выполняя каждый пункт плана. Нас вел инстинкт выживания, вмонтированный в наши винтики и пружинки. Мы купили билеты в аэропорту. Я воображала, что это будет счастливый миг, что в час отъезда мы испытаем облегчение, вычеркнув из памяти все, что было, и заново стартуя на нейтральной территории. Ничего подобного. Мы продолжали вести себя как преступницы. Настоящее давило слишком тяжким грузом, чтобы мы могли надеяться на наступление счастливого завтра, когда будем смеяться над своими страхами. Она вытащила из сумки несколько купюр, бегло пересчитала их и положила на стойку, недовольно отворачивая взгляд от равнодушной девушки-оператора, словно давала ей понять, что выкуп слишком велик — мы столько не стоим. Оператор внесла наши данные в машину по производству будущего и протянула нам три билета «туда» — к новой жизни. Лола убрала их к себе в сумку, где уже лежали наши паспорта. «Не делай такое лицо, — тихо сказала я ей. — В конце концов, мы же победили». Она улыбнулась мне в ответ, но ее улыбка больше напоминала гримасу. Мы отошли от касс как побитые собаки. Нет, эта минута ни капли не походила на ту, что я себе представляла. Мы купили жвачки, чтобы легче переносить воздушные ямы, и пару женских журналов, чтобы длинные ноги моделей помогли убить время. Я никак не могла скрыть возбуждения, шибавшего мне в голову и пьянившего не хуже вина. Я знала, что там, стоит мне вдохнуть воздух с нулевым содержанием воспоминаний, для меня начнется жизнь, которой я заслуживаю. Жизнь авантюристки без родины, открытой любым возможностям. Я рисовала перед Лолой наши первые шаги по американскому грунту, как будто мы отправлялись на Луну. В земле обетованной мы быстро найдем себе работу, а с первой же зарплаты ринемся на Пятую авеню и промотаем все заработанное. Купим Лапуле сногсшибательное платье. Будем играть в Козетту класса люкс. Пока не разыщем Ноама. Который, ясное дело, будет счастлив узнать о существовании дочери и распахнет объятия горячо любимой Лоле, потерянной и вновь обретенной. Однако каждая моя фраза натыкалась на ее пластмассовую улыбку. И мое воодушевление испарялось, оборачиваясь неловкостью. Каждую секунду я смотрела на часы. Еще час. Мы сидели в кафе, и Лола не поднимала глаз от чашки.

— Что-нибудь не так? — спросила я.

— Нет, ничего. Просто не терпится вырваться отсюда.

— Но ты довольна, что мы улетаем втроем?


Она ласково провела рукой мне по волосам. «Ну конечно». И встала, сказав, что сводит Лапулю в туалет. А мне велела ждать их здесь. Я смотрела, как удаляются два силуэта, и думала, что у них совершенно одинаковая походка, при которой таз покачивается в ритме метронома: тик-так, влево-вправо. Я стала ждать. Вокруг шумел аэропорт. Кружились в вальсе чемоданы, неся в себе немного заграницы. Я ждала в радостном предвкушении. Потом оно сменилось беспокойством. Они ушли двенадцать минут назад. Еще на посадку опоздаем. Это уж будет полный абзац, сказала я себе, — избежать худшего и прошляпить свой рейс. К концу двадцатой минуты я уже места себе не находила. У меня с собой не было ни гроша, я даже за кофе расплатиться не могла, чтобы пойти посмотреть, что у них там случилось в туалете. А может, родители уже обо всем догадались? И пустили кого-нибудь по моему следу? Полицию или еще кого? Мне представилось, как через весь зал ведут двух моих подельниц с заломленными за спину руками, стянутыми стальными браслетами. Нет, что-то действительно произошло. Не могут они отсутствовать так долго без всякой причины. Я терялась в догадках. Лапуля раскапризничалась и потребовала пакет леденцов? Но я слишком хорошо знала Лапулю — не в ее привычках было устраивать скандал из-за всякой ерунды. Я все еще продолжала спорить сама с собой, когда мои размышления прервал бархатный голос, раздавшийся из динамика. «Пассажиров рейса номер 717 просят пройти на посадку к выходу номер 22». Неподалеку от меня целая группа туристов расплачивалась с официантом — я воспользовалась моментом и быстро смылась, прихватив с собой сумочку. Добежала до нужного выхода. Немилосердно расталкивая пассажиров, только и успевала повторять: прошу прощения, извините. Безумным взглядом обвела собравшуюся толпу. В голове стоял туман. «Пассажиров рейса номер 717 просят пройти…» Глас вопиющего в пустыне все призывал и призывал нас явиться на посадку. Но их здесь не было. Их не оказалось ни в туалете, ни в кафе, ни возле этого паршивого выхода. Я запыхалась, нервы были на пределе, в глазах стояли готовые пролиться слезы. Надо проверить, может, они уже в самолете. Стюардесса почти весело остановила меня: «Мадемуазель, у вас нет ни билета, ни паспорта». Да где же ты, Лола? «Успокойтесь, мадемуазель». Я уже выла в голос. «Пассажиры рейса 717». Сволочь, Лола, ты где? Пропустите меня, тут какая-то ошибка. Мне надо в этот самолет! Туман в голове все сгущался. Да пропустите же, говорю вам, меня там ждут, черт бы вас всех побрал! Передо мной выросли два мужика в форме. Секьюрити. «Пожалуйста, здесь не место устраивать скандалы». Лола, отзовись! Я не хочу в тюрьму! Ответь, где ты? Почти с облегчением я отдалась в надежные руки стражей республиканского порядка — хоть кто-то меня поддержит. Охранники вынесли меня практически на руках. «Последнее предупреждение пассажирам рейса 717…» И тут я потеряла сознание.