– Да я все отдам! – заюлил человек. Под его коленями таял снег и сбивалась кучками жидкая темная земля. Азарцев вспомнил себя – как он сидел в своем кабинете, а адвокат Лысой Головы молча подсовывал ему бумаги на подпись. Сам же Магомет сидел развалясь в мягком кресле и задумчиво, по-деловому, потирал гладкий, без единой морщинки, сделанный самим Азарцевым лоб. А Юлия суетилась вокруг него, запинаясь о его длинные, вытянутые по ковру ноги, предлагая то кофе, то чай, и Магомет даже не подумал их убрать.

– А что у тебя есть? – поддернул веревку на шее незнакомца Николай.

– Деньги, золото, машина хорошая… Да я ведь не воровал… Само в руки шло… – торопливо перечислял незнакомец, заглядывая в глаза и стараясь вызвать сочувствие у Николая и остальных.

Азарцеву стало неизмеримо горько и одновременно противно. Он отошел чуть вбок и встал за могилу, чтобы видеть всех.

Отец Анатолий и на человека на коленях смотрел тоже ласково, улыбаясь. Слава же на него по-прежнему не смотрел. Вытащил новую сигарету, опять закурил. Лицо Николая не выражало ничего особенного – было похоже на лицо опытного рыбака, который, поймав крупную рыбу, спокойно и крепко удерживает ее за голову и вынимает крючок из широко раскрытого рыбьего рта, чтобы со спокойной душой и чувством удовлетворения отправить в корзину с уловом.

– Я ведь никого не неволил… – продолжал человек. – Люди сами мне деньги несли…

– Еще бы не понести, – так же ласково заметил Толик, – все понесут – матери, чтобы выручить сыновей; жены, чтоб спасти мужей… Как не понести начальнику милиции? А ты специально всех подставлял. Уголовные дела заводил на тех, кто не хотел тебе подчиняться…

– А не помнишь ты одного врача, – вступил Николай, – молоденького еще, неопытного совсем, который только-только начал работать после института в районной экспертизе? По жестокой случайности в том же самом районе, где ты тогда начальствовал – и заодно домину такую себе отгрохал, что все в районе знали – с этим человеком лучше не связываться – уроет… Не помнишь?

– Не помню, – сказал человек и замолчал.

– А зря не помнишь. Ты ему, гнида, всю жизнь поломал. – Николай сильнее затянул петлю.

– Не было никакого врача! – вдруг заорал мужик, закашлялся, задохнулся и забил кулаками об землю.

– Ну, как же не было? Вот он стоит, на тебя смотрит, – уже серьезно сказал Толик. Николай опять поддернул веревку так, чтобы начальник милиции поднял голову.

Слава стоял в тени памятника, а тут вышел наружу, на лунный свет. Прекрасная ночь, однако, заменила в этот день весенние сумерки. И луна, почти наполовину полная, придавала кладбищу печальный и умиротворенный вид. Но не печальным и отнюдь не умиротворенным было в эту минуту лицо Славы. Его будто грубо высеченные черты прорезали тени, кривая сторона еще больше напряглась, и Азарцев ясно увидел, что мускулы под одним глазом подрагивали.

«Да это у него тик», – понял Азарцев.

Слава бросил окурок и сплюнул себе под ноги.

– Значит, не узнаешь, – тихо, размеренно сказал он.

– Не узнаю, Боженька видит, не узнаю! Боже помилуй мя, грешного… – с мужиком началась истерика – он рыдал, кашлял, смеялся и, наконец, хотел повалиться на землю. Веревка не дала, и он тонко завизжал, задергавшись, как свинья.

– Хватит, заткнись, – сказал Слава. Мужик замолчал.

Толик подошел к мужику.

– Дай мне крест! Дай мне крест целовать! – заорал мужик, протягивая к Толику лицо. Азарцев увидел, что руки у него были связаны за спиной.

– Ну да, еще оборудование о тебя пачкать. Куда его повезем? – Толик повернулся к Николаю.

– Да в тот его прекрасный дом и повезем. – Николай приподнял мужика, поставил его на ноги, чтобы тот мог идти.

– Отпустишь ведь? – наклонился к мужчине Толик.

– Отпущу! Только не убивайте, у меня дети… – Мужчина всхлипывал, и слезы текли по его испачканному лицу. Толик вынул свой белоснежный платок.

– И у других тоже дети. Вот ты другим больным детям дом свой в дар и отдашь.

– Все отдам! Только жизнь мне оставьте!

– Ну, тише, тише… Раз натворил таких нехороших дел, надо и отвечать. – Толик вытер ему лицо, спрятал платок, достал темную повязку и завязал мужчине глаза.

– Умоляю, помилуйте!

– Давай, пошли! – Николай толкнул мужика в спину, Толик крепко держал за локти и приговаривал:

– Здесь осторожнее – ямка, – или: – Не ушибитесь, пожалуйста. Здесь металлическая загородочка покосилась и из земли неудачно торчит.

Слава шел за ними молча. Кулаки у него все так же были сжаты, лицо сосредоточенно и сурово. Когда они вышли на площадь, Слава сказал:

– По луже его проведите несколько раз и сами пройдитесь.

Толик посмотрел на Славу со своей привычной доброй улыбкой:

– Зачем?

– Чтобы почву с собой эту кладбищенскую на ногах не тащить. Следы не оставлять. В городе ведь не такой состав грязи. Просто на всякий случай. Мало ли что.

И Азарцев, который шел за ними, увидел, как темные фигуры зашли в большую лужу и сделали вид, что играют в ней в футбол. Ворота кладбища были уже закрыты, только машина Николая стояла у входа рядом с еще одной, огромной, похожей на майского жука машиной. Толя подал Николаю ключи, они все сели в нее и уехали. Азарцев постоял еще в воротах, повернулся и пошел в мастерскую.

21

Оля Азарцева сидела на лекции со своим обычным сонным лицом, и никто не мог бы заметить, что она волновалась. Она ждала Ларису, а та все не шла, хотя накануне в машине, когда они возвращались с вечеринки, девушки договаривались встретиться, как обычно, с утра.

Прозвенел звонок на перерыв. С облегчением Оля увидела знакомую фигуру в дверях аудитории. Столкнувшись с выходившим в коридор преподавателем и нисколько не смутившись, Лариса спокойно проскользнула в зал. «Вот дает!» Оля улыбнулась, наблюдая, как Лариса, пританцовывая, двигалась по аудитории. Перекинувшись парой веселых фраз со знакомыми, подружка подошла к Оле:

– Привет! Место мне заняла?

– Я уже стала беспокоиться. – Оля подвинулась, взяла с соседнего стула свою сумку. – Куда ты пропала? Два дня тебя нет.

– Да никуда не пропала. – Лариса достала из сумки помаду, подкрасила губы. – У Витьки осталась в тот вечер ночевать, да там же и задержалась. У него родители очень удачно куда-то уехали.

– А теперь приехали? – спросила Оля.

– Да нет, он мне просто уже надоел за два дня. Какая лекция-то? – Лариса вгляделась в надписи на доске. Достала тетрадку и быстро стала списывать последнюю таблицу. Перерыв закончился. Снова пришел преподаватель.

– Ну, и что ты теперь будешь делать? – помолчав, спросила Оля.

– В смысле? – Лариса, как паинька, ела глазами преподавателя.

– Ну, с Витькой?

Лариса пожала плечами:

– Не знаю. Может, соскучусь, опять к нему приду. Квартира у них – супер! Ванная комната размером с небольшой магазин. Ну, а ты как? – подружка скосила глаз на Олю.

– А что? – У Оли не поворачивался язык рассказать Ларисе, что она думает про своего нового знакомого. Жизнь с матерью приучила ее не откровенничать ни с кем. Расскажешь Юлии что-нибудь, себе только хуже. И то не так, и это не эдак.

– Да, по-моему, этот чудак – интересный. И рыбки у него красивые. Есть на что посмотреть. Я ему записала твой телефон. – Лариса что-то прошептала Оле на ухо и захохотала. – Сознайся! Ведь ты на него запала?

– Может быть. Не разобралась еще, – пробормотала Оля. Преподаватель обернулся от доски и посмотрел в их сторону.

– Давай скорее разбирайся, – Лариса сделала в сторону доски умильную гримаску.

«Почему скорее?» – написала на полях тетрадки Оля.

Преподаватель опять повернулся к доске.

– Пока ты раскачиваешься, мальчика уведут.

Оля промолчала и тоже стала перерисовывать с доски непонятный ей график. Но думала она совсем не о графике.

Действительно, Саша Дорн не выходил у нее из головы. Более того, целых два дня она даже не могла понять, что с ней происходит. Мама, не в пример другим дням, вдруг действительно показалась ей необыкновенно красивой. Погода на улице – восхитительной. Сегодня утром по дороге в институт ей вдруг захотелось выяснить, а где же находится этот замечательный биологический факультет, на котором учится ее новый знакомый? Придя на лекцию, она первым делом раскрыла ноутбук и посмотрела. Оказалось, далеко, не по дороге. Ее это огорчило, но ненадолго. «Все равно же в одном городе!» – даже с облегчением подумала она. И все занятия она думала о Дорне и ставила сроки: «Он позвонит сегодня вечером!» – но он не позвонил, и Оля поставила другой срок. «Нет, сразу же звонить неприлично. Поэтому он и не звонил вчера. Он позвонит сегодня. Или завтра. А если… – Ей не хотелось думать о том, что он может и не позвонить. – Он может потерять эту бумажку с номером телефона. Он ведь и нашел-то ее не сразу… – Оля искала выход. – В конце концов, я сама могу ему позвонить! Жаль, что я не догадалась спросить у него электронный адрес. Я бы послала ему письмо – и насколько это было бы проще! Но если он будет рад моему звонку, какая разница, кто позвонит первым». Оля даже на ночь положила телефон рядом с подушкой. А Саша все молчал. «Скоро Восьмое марта, тогда уж вообще будет неудобно звонить, – Оля волновалась. – А он, наверное, не может меня куда-нибудь пригласить, потому что у него нет денег».

Наконец, вконец измученная своим воображением, в котором личность Дорна приобретала совсем уж фантастические черты, Оля решилась набрать его номер.

– Здравствуй, Саша, это Оля, – сказала она, и некоторое время вместо ответа в трубке было молчание.

– Алло? – повторила Оля, чтобы проверить связь.

– Да, я слушаю. – Связь работала, это было очевидно.

– Я была на вечеринке у тебя в квартире два дня назад. Мы еще разговаривали о твоих опытах! – напомнила она.

– А, это ты – Оля, – откликнулся Дорн. – Я помню, ты была с подругой, а она – с другом. Я даже не понял, что тебя зовут Оля. Ты, по-моему, и не говорила.