— Спокойной ночи, — тихо сказала Элен. Я слышал, как скрипели половицы под ее ногами, когда она удалялась по коридору, затем послышались шаги Эвана, поднимавшегося по лестнице к себе на чердак.

Я не вспомнил бы об этом случайно услышанном разговоре в коридоре, если бы на следующий день за завтраком сам не заговорил о мучавшей меня бессоннице.

— Попробуй мединал, — посоветовала Чармиан. — Элен иногда дает мне его. И Эвану тоже.

Позднее я спросил у Элен:

— Зачем ты приучаешь его к снотворному?

Она пожала плечами.

— Это безвредно. Я даю ему одну таблетку на ночь.

После чая Эван пригласил меня в свою комнату, угостил виски и рассказал пару анекдотов.

— Время от времени надо отдыхать от этих баб. Не представляю, что бы я делал, если бы совсем был лишен мужского общества. У женщин нет чувства юмора.

И чтобы доказать, что у него оно есть, он стал показывать мне журнальчик с довольно сомнительными фотографиями.

— Это Лаванда дал мне. Черт его знает, где он их достает. — Он впервые за долгое время назвал имя человека, связывающего его с тем, что он так хотел бы забыть.

— Бедняга Джордж. Мне бы следовало его ненавидеть, но я не могу. Просто ему хотелось подзаработать. Филд чуть не убил его, но этот парень был предан мне, как собака. Вот почему он так переживает. Я видел его третьего дня, выглядит он чертовски плохо.

И вдруг он с непонятной симпатией стал говорить о механике, о его семье, о невесте, которая вернула ему кольцо, и о том, что бедняге теперь не на что надеяться. Он рассказывал обо всем этом, будто Лаванда и его трагедия не имели к нему никакого касательства.

Затем Эван умолк так же внезапно, как и заговорил, захлопнул журнальчик и запер его в стол.

— Я покажу тебе еще кое-что почище, — сказал он, — это у меня в кармане пальто. Сейчас принесу.

Пока его не было, я прошелся по комнате, заглянул в книгу, которую он, очевидно, читал перед сном, прочел названия книг, стоявших на этажерке. На приемнике, заменявшем Эвану ночной столик, в пепельнице я увидел восемь или девять белых таблеток. Я взял одну и попробовал на язык…

Эван вернулся и показал мне довольно плохую фотографию двух обнаженных девиц на фоне зимнего пейзажа.

Вечером я сказал Элен:

— Мне кажется, Эван не принимает твои таблетки, он собирает их.

Она впилась в меня сверкающим, но каким-то остановившимся взглядом. Я видел, как она судорожно глотнула.

— Я не знаю, что делает Эван. И мне на это плевать. — Она заставляла себя разозлиться: — Какое мне до него дело? Я ничего не хочу о нем знать!

Глава шестая

Мы сидели позади дома. Вечер был теплый, всходила луна. Элен поднялась, чтобы уйти в дом, но я остановил ее.

— Зачем он собирает таблетки снотворного? Он хочет принять их все сразу?

Я не видел лица Элен, но в ее тихом голосе прозвучали резкие нотки:

— Не имею представления. Почему ты думаешь, что он их собирает?

— Я видел у него целую коллекцию в пепельнице.

— Откуда тебе известно, что это снотворное?

— Похоже, что это мединал.

— Все таблетки похожи.

— Я слышал, как вчера ты давала ему мединал. Он еще удивился, почему таблетка желтого цвета. Надеюсь, ты не собираешься его отравить?

Она рассмеялась.

— Не говори глупостей. Это была обыкновенная таблетка мединала, возможно, другого цвета, потому что залежалась.

Я стоял близко и заметил, как она поежилась, будто хотела показать, что озябла.

— Пойдем в дом, становится прохладно, — сказала она.

— Нет. Нам надо поговорить. Пройдемся до рощи.

Оставив ее на минуту, я пошел в дом предупредить Чармиан, чтобы она не ждала нас.

Элен накинула на плечи жакет. Я хотел было взять ее под руку, но она сказала:

— Не надо. Мне неудобно. Ты настаиваешь на прогулке? Я устала.

— Настаиваю.

Мы пошли по тропке между грядками и поднялись на холм, поросший высокой жесткой травой.

— Я все же хочу докопаться до истины, — начал я. — Готов спорить, что Эван собирает твои таблетки, чтобы проглотить их все сразу.

— Не думаю, — сказала она как-то легко и беспечно, будто давала понять, что этот вопрос ее нисколько не интересует.

— Вот почему он стал таким тихим и покладистым. Он решил, что нашел выход.

— Возможно, ты прав, — промолвила Элен. — Но я не думаю. Все таблетки, как я уже сказала, похожи. К тому же Эван далеко не герой.

Мы обогнули рощицу и через калитку вышли в поле.

— Надень жакет, я хочу взять тебя под руку.

— Зачем?

— Прошу тебя.

Она подчинилась. Мы шли через луг, изредка спотыкаясь о кочки или проваливаясь в какие-то норы. Слабый свет луны мешал мне разглядеть ее лицо, а она упорно не поднимала низко опущенной головы.

— Я знаю, — наконец сказал я, — знаю все. Ты решила помочь ему поскорее свести счеты с жизнью, не так ли? Ты прекрасно знаешь, для чего он собирает мединал. Готов поспорить, что ты бывала в его комнате и видела эти таблетки.

— Если тебе вздумалось сделать из себя дурака, не требуй хотя бы, чтобы я тебе помогала, — сказала она спокойно.

— Теперь я знаю, — продолжал я так, словно не слышал ее, — почему ты меня разлюбила. Сознание вины вытеснило все остальные чувства, не так ли? Ты нарочно помогаешь Эвану в его затее покончить жизнь самоубийством. В этом, может быть, и есть известное благородство, согласен, но если тебе это удастся, то и ты последуешь за ним.

— Не понимаю, о чем ты?

— Прекрасно понимаешь. Ты достаточно мучила себя, вбив в голову, что виновата в смерти Эрика. Но это была всего лишь твоя блажь. А как ты справишься сейчас со всем этим, когда будешь знать, что действительно виновата? Это будет преследовать тебя всю жизнь.

Она долго молчала, потом вздохнула и сказала удивительно миролюбивым тоном:

— Ты преувеличиваешь мою способность мучиться угрызениями совести.

— То есть?

— Я не уверена, что способна годами терзать себя из-за того, что когда-то поступила так, как было нужно. Если бы я действительно вздумала сделать то, в чем ты меня обвиняешь… это ведь было бы сделано во имя благой цели? — Она умолкла. — Но, разумеется, все это только твоя фантазия. Эван плохо спит, вот и попросил снотворное. Я даю ему мединал, почему бы нет? — Она вдруг тяжело оперлась на мою руку, словно смертельно устала. — Вот и все, и не будем больше говорить об этом.

Мы были как никогда добры друг к другу, мы были благоразумны, но в эту чуть посеребренную луной, такую тихую и теплую ночь я почувствовал состояние Элен, близкое к истерике, как чувствуют учащенное биение собственного пульса.

— Хорошо, отложим этот разговор до завтрашнего утра, — сказал я.

Мы молча повернули обратно. Эван уже лег спать, Чармиан тоже ушла к себе. Только старая миссис Шолто бодрствовала, вышивая что-то при свете настольной лампы. Увидев нас, она многозначительно улыбнулась и спросила, хорошо ли в саду.

— Душно, — ответила Элен, — буквально нечем дышать.

— Я не помню еще такого лета, — заметила старая леди и, прищурив глаза, стала сравнивать две нитки шелка. — Нынешнее лето я никогда не забуду. Грех жаловаться на погоду, но поскорее бы оно кончилось. Посидите со мной, или вы тоже устали? Чармиан сказала, что у нее буквально глаза закрываются от усталости, и ушла спать.

В доме стояла густая тишина, чем-то напоминающая монотонный шум водопада, где звук скорее угадывается. Мне показалось, что мы в гроте под многомильной толщей воды.

— Мы побудем с вами, — сказала Элен.

Миссис Шолто кивнула, словно благодаря ее. Игла в ее руке, блеснув, проткнула ткань, образуя новый узор из света и теней.

— Мой сын выглядит сейчас лучше, вы не находите? — нарушила молчание старая леди.

— О, гораздо лучше, — подтвердила Элен. Она не сразу бросила в пепельницу зажженную спичку, от которой прикуривала, и следила, как она коробится, обугливаясь, а золотисто-синий язычок пламени подбирается к пальцам.

— Я горжусь моим сыном. Это может показаться странным, но именно горжусь…

— Вы гордитесь его мужеством, — помогла ей Элен.

— Да. Его отец был мужественным человеком и в минуты опасности вел себя достойно. Но вам это, очевидно, не интересно.

— Нет, что вы, расскажите, если хотите, — поспешил сказать я.

Миссис Шолто послюнявила кончик нитки и чуть улыбнулась.

— Странно, что люди по-настоящему узнают друг друга только в беде. Я никогда не любила вас, Клод. Я не люблю прямых и резких людей. Что было бы с обществом, если бы все были так откровенны. Я не забуду, как вы однажды пришли ко мне и отчитали меня за Хелену. Вы готовы были поверить всему. Представляете, Элен, он обвинил меня в том, что я распускаю сплетни о Хелене, — добавила она с улыбкой. — Он всегда и во всем ее оправдывал.

— Это было давно, — сказал я, — стоит ли вспоминать?

— Ах, забыть нелегко. Вы были резки, Клод, вы всегда были такой. Но теперь, мне кажется, я начинаю уважать вас. Вы преданный брат, я и раньше это говорила. И ко мне вы теперь стали относиться лучше. Для вас, конечно, не секрет, что Чармиан предложила мне жить отдельно, как только все кончится.

— Вам трудно было бы вместе.

— Значит, вы согласны с ней?

— Да.

— Вы и, разумеется, Элен тоже. Я, должно быть, в ваших глазах чудовище, не так ли? — Она произнесла все это с какой-то печальной иронией. — Что же, возможно, у вас есть основания так думать. Дай бог, чтобы у вас была и возможность усомниться в этом.

И с решительным видом она завернула свое рукоделие в чистую салфетку и упрятала в столик.