Элен круто повернулась:

— Плеврит! Ах, вот оно что? Значит, ты решил, что у тебя плеврит!

В глазах Стивена блеснули слезы, и, словно защищаясь от удара, он выбросил вперед руку.

— Я этого не говорю, Нэлл. Я просто сказал, что у бедняжки Анны Фоссет…

— Так вот отчего ты в такой панике! Почему же ты мне сразу не сказал? Зачем ты изводишь себя этими идиотскими страхами?

Она была похожа сейчас на разгневанную Корделию, а он — на поверженного Лира. Когда она подошла к кровати, Стивен в испуге подтянул колени почти к подбородку и так прижался к спинке кровати, будто ждал, что его ударят.

— Никакого плеврита у тебя нет, слышишь! — Элен уже кричала, едва не плача от гнева, страха и отчаяния. — О папа, зачем ты это делаешь, зачем, зачем? Это не похоже на плеврит, я знаю. Разве я когда-нибудь ошибалась, ну скажи?

Но Стивен уже совсем успокоился и, покосившись на меня, сказал:

— Разве я что-нибудь говорил о плеврите, Клод? Скажите ей, чтобы она не кричала на меня. Не кричи, Нэлл… Значит, ты считаешь, что это не плеврит?

— Ничего похожего. Ложись как следует. — Она уже снова хлопотала около него: поплотнее запахнула на его груди халат, взбила подушки, оправила простыни, заставила отца проглотить таблетку аспирина и хорошенько укрыла его. Потом нежно обняла и звонко чмокнула в щеку.

— Спи, глупый, и чтобы я не слышала больше ни слова о болезнях. Спокойной ночи.

Она с решительным видом погасила все лампы и увела меня в гостиную.

— Не правда ли, милая сценка? У нас они не прекращаются. Представляете, я действительно испугалась… А когда я пугаюсь, я ужасно груба с ним. Температура у него все же повышена. Не знаю, может быть, вызвать врача? Но ведь при простуде всегда бывает температура, как вы считаете?

— Конечно.

— Ну, а если… — Она нервно засмеялась. — Ведь я-то не знаю симптомов плеврита. Но я уверена, что никакого плеврита у него нет, только вот…

Она вдруг схватила меня за руку. Я почувствовал, что она дрожит.

— Самое ужасное, что я действительно могу ошибиться. Вы понимаете? Если бы речь шла о нормальном человеке, я бы просто вызвала врача — и дело с концом. Но если я стану по каждому пустяку вызывать врача, отец решит, что по-настоящему болен. Лишь моя «бессердечность» и грубость не дают ему окончательно распуститься.

Я обнял Элен, и она с облегчением прислонилась ко мне. Затем подняла голову и посмотрела на меня.

— Как вы считаете, мне не следует вызвать врача?

— Нет.

Глаза ее радостно заблестели.

— Вы действительно в этом уверены? Могу я считать, что ваше «нет» сказано с полной ответственностью?

— Можете.

— Господи, как хорошо, что не надо, — тихо прошептала она. — Если бы вы знали, как я устала!

Из спальни послышался совсем уже бодрый голос отца Элен, требующего очки — они завалились за кровать. Ему стало лучше, и он не прочь немного почитать перед сном.

— Вот видите? — сказала Элен. Она казалась сейчас очень усталой, лицо было бледно, прическа в беспорядке. — Так вот всегда. Паника, вечная паника. А когда действительно что-нибудь случится, я ему уже не поверю.

— Но ведь сказал же вам Эйрли, что вы не можете допустить ошибку.

Лицо Элен прояснилось.

— Милый Чарльз.

— Вы его любите?

Быть может, потому, что она устала и была раздражена, Элен, посмотрев мне прямо в глаза, сказала с каким-то странным вызовом:

— Да, люблю. Очень люблю.

Стивену опять что-то понадобилось, и Элен направилась в спальню. Я понял, что мне лучше уйти.

Глава третья

Случайно узнав, что Том Лейпер продает машину, Чармиан, не раздумывая, купила ее. Сделка совершилась очень быстро, за какую-нибудь неделю. Том по-родственному уступил машину на добрую сотню фунтов дешевле против обычной рыночной цены. В середине июня, дня за четыре до моего отъезда в Нью-Йорк, Чармиан зашла ко мне в галерею и предложила покататься на ее новой машине. Посетителей у нас в этот день почти не было, и Крендалл не возражал против моего ухода, хотя не преминул ворчливо заметить, что в такой дождь только сумасшедшим может взбрести в голову идея кататься на машине, да еще когда за рулем женщина. Я ответил, что из тех немногих житейских талантов, которыми обладает Чармиан, пожалуй, самое совершенное — ее умение водить машину. Только это и скрашивало ее пребывание в армии в годы войны.

— Это верно, Крен, — сказала Чармиан. — Я хорошо вожу машину. Как-нибудь я докажу вам это.

На ней было новое пальто из твида в черную и белую клетку и круглая красная шапочка, напоминавшая детскую, что было очень модно в том сезоне. У нее был вид элегантной молодой состоятельной особы из средних классов, умеющей жить и неплохо пользующейся этим. Она нежно взяла меня под руку и так стояла, глядя на Крендалла, готовая вместе со мной встретить его возражения, но их не последовало.

Машину она оставила на Бонд-стрит — сверкающий, чистенький голубой «райли».

Как только мы вышли, напускное оживление Чармиан сменилось мрачной озабоченностью.

— Ты думаешь поехать за город? Видишь ли, мне неудобно надолго отлучаться из галереи, хотя сегодня и нечего делать.

Она ответила мне, лишь когда мы, свернув на Олбмэрл-стрит, поехали в сторону Пиккадилли. Тут она объявила, что намерена нанести неожиданный визит Эвану, и мы едем в пригород, где он работает.

— Ты — пожалуйста, но мне-то зачем? — запротестовал я. — Останови, я сейчас же выйду.

— Не будь идиотом, — резко оборвала меня Чармиан, ловко объезжая повозку, которая задерживала движение.

Ее маленькие руки крепко и уверенно держали руль, и, когда она вела машину, казалось, что все ее существо подчиняется только этим рукам.

— Эван будет рад. А почему, собственно, нет? Почему? Ведь ему нечего от меня скрывать. Разве жена не может запросто заехать к мужу на работу?

— Нет.

— Почему?

— Потому что ты его в чем-то подозреваешь. Хотя вообще в таком визите действительно нет ничего необычного.

— Наоборот. Было бы просто странно, если бы я не заехала теперь, когда у меня есть машина.

— Странным ему должен показаться всякий визит без предупреждения, вот что. Высади меня здесь, я вернусь обратно автобусом.

— Нет, ты поедешь со мной. Разве мы не вместе всегда и везде?

— Ну, положим, не всегда и не везде.

— Нет, мы вместе всегда и везде, — упрямо повторила Чармиан. Всю дорогу от Пиккадилли до Хэймаркета, а затем до самого въезда на мост Ватерлоо она молчала.

Наконец она сказала:

— Не оставляй меня сейчас, пожалуйста.

— Но он может подумать, что ты следишь за ним!

— Именно это я и делаю.

— Следовательно, если я тебя правильно понял, ты собираешься оставить машину за углом, появиться внезапно и застать его врасплох?

— Отнюдь нет. Я собираюсь просто зайти к нему в гости. Я ведь тебе уже объяснила.

— Ты вредная, — вздохнул я.

— Нет, — спокойно и невозмутимо ответила Чармиан. Ее правая щека была мокрой от капель дождя, попадавших в машину, так как стекло было приспущено. — Если ему нечего скрывать, то ему нечего и бояться.

— Но он может решить, что ты его в чем-то подозреваешь.

— Ты уже говорил это. — Она вдруг резко затормозила: прямо перед машиной, держа руки в карманах, с невозмутимым спокойствием катил на велосипеде светлоголовый мальчуган. — Ах ты, негодник! Жаль, что я тебя не стукнула как следует. Знал бы, как гонять по улицам, где полно машин! Погляди-ка на него, Клод! Он непременно хочет угодить под автобус. Так что ты говорил об Эване?

— Он решит, что у тебя есть основания в чем-то его подозревать. Подумает, что ты, вернее мы с тобой, следим за ним. И будет прав.

— С каких это пор ты проникся такой нежностью к Эвану? — спросила Чармиан с недоброй усмешкой.

— Нежности я к нему не испытываю, ты это знаешь, но честью твоей дорожу.

— При чем здесь моя честь? — резко сказала она. — Все равно ты не можешь убежать сейчас, потому что уже поздно. — И она снова повторила: — Не понимаю, при чем здесь моя честь.

Тонкая и умная Чармиан, способная понимать с полуслова, временами, когда ей это было нужно, становилась непонятливой и упрямой. Она снова умолкла и не произнесла ни слова до тех пор, пока мы не выехали на узкие, грязные, залитые дождем улицы Нью-Кросса.

— Я думаю, он в конторе позади магазина и не сразу увидит нас. Поэтому мы сначала проедем мимо.

— Нет, он нас обязательно заметит. Он не может не заметить твоего «райли». Или мы сделаем все как следует, или совсем откажемся от этой затеи.

Трудно встретить в Лондоне место более унылое и безобразное, чем некоторые кварталы Юго-Запада. Дома из серого и желтого кирпича, высокие и мрачные, прячутся в глубине столь же мрачных сырых садовых участков, словно изуродованные болезнью калеки, инстинктивно хоронящиеся от света и любопытных взоров. Даже до войны со стен этих домов, изъеденных сыростью, пластами отваливалась штукатурка, а разбухшие и потемневшие от влаги трухлявые фанерные щиты пестрели объявлениями о сдаче внаем. И сейчас здесь все осталось прежним, разве что исчезли объявления, как, впрочем, местами и сами дома; вместо них были пустыри с остатками фундаментов, буйно поросших цепкой сорной травой. Таких улиц здесь множество, и тянутся они миля за милей, теряясь в сером тумане, вливаясь одна в другую, и лишь названия указывают, где кончается одна и начинается другая.

Миновав эти однообразные, как пустыня, кварталы, мы наконец въехали в пригород, где была контора Эвана. Свернув на Хай-стрит, Чармиан сбавила скорость.