— Харриет, познакомься, это Клод Пикеринг. А это миссис Чандлер, Клод. — Он бесцеремонно толкнул нас в кресла, сам сел между нами и сразу же напустил на себя торжественный и загадочный вид.

— Боюсь, что я здесь лишняя и только помешаю вашей деловой беседе, — сказала миссис Чандлер с таким сильным американским акцентом, что все ее «а» были скорее похожи на «о». — Я приехала в Лондон всего на несколько дней, и только поэтому, когда я позвонила Крену, он не смог послать меня к черту.

— У меня нет от тебя секретов, — буркнул Крендалл и подавил вздох, явно свидетельствующий о том, что он соврал. — Харриет — моя кузина, а родственников, как известно, не следует обижать. Как дела, Клод? Как Чармиан? Благополучно добралась домой?

— Она заночевала у меня.

— Жаль, Харриет, ты не можешь познакомиться с его сестрой. Она бы тебе понравилась.

— О, не сомневаюсь, — вежливо заметила миссис Чандлер. Ее оливкового цвета небольшие глаза в густых ресницах весело и лукаво блеснули. Она, без сомнения, находила Крендалла потешным.

— Вы впервые в Лондоне? — спросил я ее.

— О, разумеется, нет! Это мой восьмой или даже девятый приезд в Англию. И третий после войны.

— Ну и как вы находите Англию? Не удивляйтесь, теперь принято спрашивать. Мы ничего не скрываем.

— Что ж, — сказала она задумчиво, — Лондон все такой же серый и грязный. Но кормят прилично.

— Еще бы! Она остановилась не то в «Кларидже», не то в «Дорчестере», не помню точно где.

— Неправда, Крен! — запротестовала миссис Чандлер. — Ты ведь знаешь, я гостила у друзей. Я считаю, что вы все просто молодцы. Вчера, например, меня угостили настоящим бифштексом…

— Тогда тебе повезло на друзей. Ты бы этого не сказала, если бы пообедала у наших друзей. Правда, Клод?

— Бифштексы были из Ирландии.

— Понятно. Ну а что ты будешь пить сейчас?

Миссис Чандлер изъявила желание выпить виски. К моему великому сожалению, в баре нашлось виски. Мне бы очень хотелось, чтобы ей, как и всем лондонцам, пришлось удовольствоваться ромом или пивом.

Когда мы выпили, она потребовала, чтобы мы с Крендаллом не обращали на нее внимания и занялись своими делами. Скрестив стройные и удивительно длинные для ее небольшого роста ноги, она с любопытством, смешанным с иронией, приготовилась слушать.

Крендалл немедленно приступил к делу. Он сообщил мне, что намерен купить небольшую художественную галерею, по соседству с Бонд-стрит и переоборудовать ее под салон современной английской живописи.

— Прекрасное северное освещение, залы хорошо оборудованы. Надо только заново окрасить стены и сделать основательную уборку. Как ты смотришь, Клод, на то, чтобы стать моим партнером?

— А что от меня потребуется?

Он знал, что после смерти Хелены мой годовой доход составляет тысячу двести — тысячу пятьсот фунтов. Вытащив из кармана, коробку из-под сигарет, он показал мне мелко, но четко выписанные на внутренней стороне крышки колонки цифр. Он подробно и по нескольку раз объяснял мне каждую цифру, всякий раз сопровождая это новыми доводами, и наконец прямо спросил, смогу ли я сразу внести тысячу фунтов.

— Мой план таков — ты заведуешь салоном и получаешь комиссионные от продажи картин.

— И жалованье, надеюсь, тоже?

— Разумеется, — натянуто улыбнулся он — Ну так как же?

— Сейчас, через десять минут после того, как ты мне это сообщил, я, разумеется, ничего тебе не отвечу. Мне недостаточно одних только твоих выкладок.

— Браво! — воскликнула миссис Чандлер с ослепительной улыбкой. — Мой отец всегда говорил мне: «Никогда не отвечай сразу, Харриет».

Крендалл метнул на нее сердитый взгляд, на который она ответила милой гримаской.

Пока он снова объяснял мне свои соображения и расчеты, миссис Чандлер собрала пустые стаканы и заказала по второй порции виски.

— Ну, теперь я, надеюсь, тебя убедил? — спросил Крендалл.

Не скрою, на этот раз ему это больше удалось. Идея Крендалла привлекала тем, что отныне у меня могло быть постоянное занятие — состояние, мне доселе почти незнакомое, — и возможность действовать так, как я считаю нужным. Но, с другой стороны, в наше время это было рискованное во всех отношениях дело. Еще один камень, где, умостившись на крохотном пятачке, можно переждать прилив. Мне надоели эти крохотные островки спасения в безбрежном океане, надоело дилетантство. Временами я с завистью и тоской вспоминал дни юности, когда служил простым клерком в страховой компании. Искусство — это нечто преходящее, а вот страхование жизни — это прочно и навеки.

— Ты хочешь, чтобы я сейчас же ответил тебе: да или нет? Однако я должен хорошенько все обдумать. Боюсь, что все же не смогу сразу дать ответ.

— Дай ему подумать, Крен, — вмешалась миссис Чандлер, — а пока давайте пойдем куда-нибудь, где поуютней. Вы знаете такое место, мистер Пикеринг?

Я не знал. Лондон по вечерам весь казался мне мрачным и холодным, и самыми уютными были, пожалуй, автобусы, везущие вас домой.

— В таком случае мы поедем ко мне, — решительно заявила миссис Чандлер; мы с Крендаллом попытались было отвертеться, но ничего не вышло. — У меня есть шотландское виски, возможно, найдется даже немного настоящего американского, если вы его любите.

Миссис Чандлер жила не в отеле, как утверждал Крендалл, а снимала маленькую изысканную квартирку с пансионом над рестораном в районе Сент-Джеймс-парка.

В желтовато-розовой с золотом гостиной Харриет Чандлер казалась гостьей с иной планеты, что почти соответствовало действительности. У нее были очень длинные, тщательно отполированные ногти, в которых все отражалось, словно в зеркале. Они сверкали, когда она снимала с нас пальто, закладывала за спину диванные подушки, зажигала спичку, давая прикурить. А когда она переставляла бутылки, сифон с содовой или стаканы, казалось, будто она играет на музыкальных инструментах. На ней был необычайного покроя казакин в белую и черную полосу, с расходящимися полами и узкая светло-оливковая юбка, в ушах — серьги из черного жемчуга, а на указательном пальце — кольцо с крупной черной жемчужиной.

— Не правда ли, Крен, здесь куда уютней, чем в твоем погребке? Надо было сразу сюда приехать.

— Вы в Англии по делам? — спросил я.

— До известной степени. — Она небрежно упомянула одну из голливудских кинофирм и сказала, что ищет для нее хороший сценарий. — Вы не писатель? Не найдется ли у вас хорошего бестселлера?

— Если я пишу, то только о живописи.

— Жаль. Что поделаешь, — ответила миссис Чандлер, и в ее шутливом тоне прозвучали нотки искреннего сожаления, словно, окажись я писателем, она тут же осыпала бы меня с ног до головы долларами. — Вы сказали, что пишете о живописи? Тогда интересно, что вы скажете об этой вещице.

Она ушла в спальню и вскоре вернулась, держа в руках черный бархатный футляр. В нем лежала изящная миниатюра Николаса Гилльярда — худенькая бледная девушка в коричневом платье сидит на скамье под кустом цветущего шиповника.

— Где вы достали это? — спросил я.

— Личные связи.

— Вы для себя купили?

— Нет, для отца. Он коллекционирует миниатюры.

— Как вы собираетесь вывезти ее?

— А мне незачем это делать. Ведь отец живет здесь. Он остался в Англии, чтобы увидеть начало войны, да так и застрял здесь навсегда. Живет возле Амершэма; вполне счастлив и не хочет возвращаться в Америку.

— Вы с мужем постоянно живете в Нью-Йорке?

— У меня нет мужа, — ответила миссис Чандлер с ослепительной улыбкой. — Вышла замуж в семнадцать, развелась в двадцать один. Обжегшись на молоке… и так далее. Нет, обычно я полгода живу в Беверли-хиллс, а остальное время в Нью-Йорке. — Ее рука скользнула по ножке моего бокала, и она придвинула его к себе, чтобы наполнить.

— Нет, больше не надо, — остановил я ее. — Я отвык от спиртного.

— Паинька! — воскликнула она. — А вот Крен совсем не такой.

— О, Крен всегда умел жить.

— Клод, — внезапно сказал Крендалл, обращаясь ко мне так, будто его кузины не существовало. — Мое предложение должно полностью тебя устроить. Я предоставлю тебе абсолютную свободу действий, меня будет интересовать только деловая сторона. Ну, решай!

— Довольно, — решительным тоном заявила миссис Чандлер. — Дай ему подумать до утра. Он человек серьезный и не дает безответственных обещаний.

— Ох, с каким удовольствием я спроважу тебя на твой пароход, — сказал Крендалл не без раздражения.

Он показался мне совершенно лишним в течение этого часа, что я провел в блестящем обществе миссис Чандлер. Она болтала о пустяках, главным образом о развлечениях: театре, кино, балете и, разумеется, о ресторанах. Рассказала пару сплетен об английской королевской семье и высмеяла их манеру одеваться. Затем рассказала вполне приличный анекдот об одной из голливудских кинозвезд и неприличный о другой, коснулась американских книгоиздателей — она неплохо разбиралась в коммерческой стороне издательского дела — и американской архитектуры, в которой неожиданно оказалась знатоком, затронула и политику, но, заметив, что наши взгляды резко расходятся, перевела разговор на другую тему. Она была интересной и остроумной собеседницей, прибывшей откуда-то с Марса или с Венеры, и, хотя я знал, что едва ли еще когда-нибудь увижусь с ней, ее общество казалось мне в эти минуты отдохновением.

Когда прошло около часа, она предложила спуститься в ресторан и поужинать.

— Клоду не мешает поесть, — заявила она и этой фамильярностью как бы скрепила нашу дружбу. — Он ужасно худой, и его нужно хорошенько подкормить. Идемте-ка все вниз.

Никто из нас не был голоден. Мы вполне могли ограничиться тем, что уже съели в погребке Крендалла. К тому же, работая по вечерам, я вообще не привык ужинать. Однако миссис Чандлер настояла на том, чтобы заказать полный ужин, а когда его подали, с такой заботливой материнской улыбкой смотрела, как я ем, что я начал опасаться, как бы ей не вздумалось кормить меня с ложечки.