Он все еще помнил ее голос, смех, ее прикосновения, как помнил и последние дни, когда ее кожа стала бледной, глаза — печальными, а улыбка превратилась в маску, которая никого не могла обмануть.

Он не мог вспомнить лишь того момента, когда она в последний раз появилась в его снах. Долгими месяцами это происходило каждую ночь, и если бы не Пип, братья и сестра, ему бы не захотелось больше просыпаться. Потом Шарлотта стала появляться реже, но все же большую часть месяца. Когда это прекратилось? И почему в последние пять ночей он грезил о другой женщине?

Он знал, что Шарлотта будет по-прежнему улыбаться ему с портрета, словно хотела, чтобы он и их дочь были счастливы и без нее. Но он не знал, счастье найдет с Жозефиной или беду.

Взяв себя в руки, Себастьян прошел в кабинет и написал короткую записку лорду Белтраму, одному из руководителей государственного архива. Если кто-то и мог найти некоего Джона Райс-Эйбла, то это Белтрам. Прежде чем он позволит сердцу впутаться во что-то, даже совершенно невозможное, его ум хотел выяснить, почему то, что для одного человека было раем, другому показалось отвратительным болотом.

— Я не понимаю. — Кончита застегнула на шее Жозефины жемчужное ожерелье. — Теперь за вами ухаживают два герцога?

— Нет, — Жозефина, последний раз взглянув в зеркало, встала, — официально за мной вообще не ухаживают.

— А неофициально?

Она улыбнулась:

— Я думаю, что один из них хочет жениться на мне, а другой — уложить в постель.

— Жозе… ваше высочество!

— Многообещающая перспектива, правда?

— Я бы так не сказала.

Шагнув к двери, Жозефина обернулась:

— Сказала бы ты или нет, ты моя наперсница, Кончита?

— Конечно, — присела в реверансе горничная.

— Тогда я буду тебе рассказывать, потому что ты должна знать, что происходит. — Она нахмурилась. — И потому что мне больше некому сказать.

— Извините, ваше высочество.

Жозефина не отвечала. Кончита с ней больше десяти лет, она немного фамильярна, но нужно же кому-то довериться.

Однако она не сказала горничной, что Мельбурн целовал ее и хочет сделать это снова сегодня вечером. Если Коста-Хабичуэла потребует от нее жертвы, она ее принесет. Жозефина коснулась пальцами губ и улыбнулась, когда сердце застучало быстрее. Она с удовольствием принесет жертву и сделает это не раз, если потребуется.

Когда она спустилась по лестнице, герцог Хейрек уже ждал в холле.

— Вы самое прекрасное существо на этой земле, — почтительно сказал он, поклонившись.

Он, вероятно, достаточно охотился, чтобы знать.

— Благодарю, ваша светлость. Идемте? Мне не терпится увидеть театр.

Он подсадил Жозефину и Кончиту в свою карету, потом сел сам. Как только дверца захлопнулась, они двинулись.

— Вы посещали театр на Ямайке? — спросил герцог.

— Всякий раз, когда могла. Но последние два года мы были слишком заняты.

— Я сам изголодался по культуре. Театр в Квебеке состоял главным образом из аборигенов, танцующих в оленьих шкурах.

— Тогда, надеюсь, нам обоим понравится. — Жозефина начинала задумываться, обходится ли хоть одна его фраза без упоминания об убитых животных.

— Когда ваш отец возвращается из Шотландии, ваше высочество? Признаюсь, мне не терпится встретиться с королем и приступить к исполнению своих обязанностей.

— Вы их уже исполняете, — ответила она, — вывозя меня в свет. Что касается короля, он хотел, чтобы поездка была краткой, и должен вернуться в Лондон к концу следующей недели.

— Прекрасно. Просто отлично.

— Да. Я скучаю по нему и королеве, к тому же мы должны начать покупать запасы на обратный рейс.

— Надеюсь, на судне найдется каюта для дополнительных пассажиров, — сказал Хейрек с улыбкой. — Я уверен, что несколько англичан захотят начать новую жизнь в… компании настоящего… гм… товарища.

— Да, это про моего отца, — столь же непринужденно ответила она. Яснее не скажешь, иначе Хейреку пришлось бы вытащить из кармана священника.

Он перевел разговор на охоту на лис в Англии и, судя по всему, рассчитывал, что Жозефина будет с интересом его слушать, поскольку сама никогда не участвовала в охоте.

Наконец карета остановилась, и он вышел.

— Я знаю, какой герцог хочет жениться на вас, — прошептала Кончита.

— Ш-ш…

Экипажи запрудили улицу перед театром. Когда в сопровождении Хейрека они вошли внутрь, в фойе и на центральной лестнице было столько народу, что, будь ты принцесса, герцог, рыцарь или богатый торговец, никому и глотка свежего воздуха не доставалось.

Потом перед ней возник проход.

— Сюда, ваше высочество, — подал ей руку герцог Мельбурн.

Жозефина с благодарностью взяла ее, с опозданием заметив стоящего рядом Шарлеманя. Мельбурн, казалось, редко где появлялся один, хотя даже совершенно несведущий человек сразу понимал, кто тут главный.

В черном вечернем костюме, с ослепительно белым накрахмаленным шейным платком, Мельбурн излучал магическое обаяние. Судя по другим дамам, пожирающим его глазами, она не единственная так думала.

— Здесь всегда так многолюдно? — спросила она, поднимаясь по лестнице рядом с ним.

Толпа перед ними расступалась, словно отливающая океанская волна. Один из немногих моментов с тех пор, как все это началось, и сейчас она действительно чувствовала себя принцессой.

— Вы любимица Лондона, ваше высочество, — ответил он. — Все хотят видеть семейство Эмбри, которое, кажется, принесет Лондону свежий ветер.

— Кажется? — с деланным удивлением повторила она.

— Вы снова нанесли мне удар, — заметил он с насмешкой в голосе. — Кто знает, скольких еще вы могли покалечить.

— Только вас, Мельбурн.

— Можете называть меня Себастьяном, если хотите.

Жозефину охватила дрожь.

— Я подумаю.

Наверху толпа была не столь плотной. Жозефина узнавала людей, которых уже встречала в свете. И поняла, что Мельбурн сказал правду — многие зрители глазели на нее, как и на него.

Когда они шли по все более свободному коридору, Жозефина оглянулась. Хейрек и лорд Шарлемань о чем-то беседовали, вероятно, об охоте. Кончита шла в нескольких шагах позади нее. Удивительно, как вся компания выбралась невредимой из толпы внизу.

— Почти пришли, — сказал Мельбурн низким интимным голосом, вскользь посмотрев на нее.

— Этот театр намного больше, чем в Морант-Бей.

Он кивнул:

— И Лондон больше, чем Морант-Бей.

— Я всегда беру с собой компаньонку, — продолжала Жозефина. — А почему здесь ваш брат? Защищать вас?

— От вас, вы думаете?

— Кого еще вы боитесь?

Улыбка, от которой замирало сердце, тронула его губы.

— Мой брат должен занимать Хейрека на случай, если нам понадобится удалиться в уединенную комнату.

— А если я этого не захочу?

— Я оставлю это на ваше усмотрение, ваше высочество.

Мельбурн выпрямился.

— Прошу. — Откинув роскошный красный занавес, он жестом пригласил ее в свою ложу.

Жозефина будто шагнула в другой мир. Театр был втрое больше того, который она часто посещала на Ямайке. Ряды зрителей внизу напоминали сверкающий разноцветный океан. И все эти люди увидят, что она сидит в ложе с двумя герцогами и лордом. Жозефина улыбнулась. Даже ее отец, наверное, о таком не мечтал.

— Ваше высочество и вы, Хейрек, садитесь в первый ряд, — сказал Мельбурн. — Мы с Шеем склоняемся перед вашей популярностью.

Но она хотела сидеть рядом с ним! Впереди стояли три кресла, сзади — четыре. Кончита уже устроилась в углу, откуда ее почти не было видно. Жозефина не думала, что лорд Шарлемань пожелает сидеть сзади в одиночестве.

Мельбурн подвинул ей кресло.

— Вам придется представить, как я сижу позади вас, смотрю на вас, на мягкий изгиб вашего уха, — пробормотал он, когда Жозефина села.

Она повернулась к нему.

— Осмелюсь сказать, я едва помню, что вы там, — в ответ прошептала она.

Он поклонился, едва не задев губами ее щеку.

— Лгунья, — шепнул он, и у нее волосы на затылке зашевелились.

Как ни сомневался Хейрек в мотивах Мельбурна, он был явно рад, что все видят его рядом с Жозефиной в лучшей ложе театра. Мельбурн и лорд Шарлемань сзади что-то тихо обсуждали, но она не могла в шуме подслушать их беседу.

Хейрек наклонился к ней:

— Должен предупредить, эта пьеса, чертовски, длинная и антракта нам два часа не видать. К счастью, заснуть здесь не грех, если только вы не упадете со стула.

— Не думаю, что меня огорчит долгое действие, но спасибо за предупреждение и совет.

Когда Хейрек перегнулся через барьер ложи, чтобы приветствовать кого-то внизу, Жозефина отчетливо услышала, как брат Мельбурна пробормотал слово «клоун». Это ее встревожило. Не то чтобы Хейрек казался ей иным, но плохо, если в свете его считают клоуном. Ей совершенно не нужно, чтобы это связывали с ее семейством.

Минуту спустя занавес поднялся, и начался спектакль. Жозефина читала «Гамлета», но никогда не видела пьесу на сцене. Она подалась вперед.

Минут через двадцать она услышала тихий храп и обернулась. Съехав вниз в кресле, скрестив руки и запрокинув голову, Хейрек спал.

Сзади в ложе было тихо, но Жозефина не сомневалась, что Мельбурн бодрствует. Он сказал, что будет смотреть на нее. У Жозефины кожу, словно иголочками закололо. Он сказал, что она будет думать о нем и захочет, чтобы он поцеловал ее снова. Это не так, но, тем не менее, между бедрами у нее разливался жар.

Он хотел большего, чем поцелуй, и в лучших интересах и планах ее отца ей следовало позволить ему это сделать. Что касается ее личного отношения к этому, она сознавала, что хочет, чтобы Мельбурн был ее первым мужчиной. Любой другой мужчина удовольствуется королевством и второсортным товаром, но не Мельбурн.