— Да! — кричит она.

— Но где же ты была? — требую я ответа, моя кровь начинает закипать.

— Где ты была, Брук? — требуя я. Положив ладонь ей на шею, я глажу пульсирующую вену большим пальцем, всматриваясь ей в глаза.

— Я была сломлена, — шепчет она. — Ты сломал меня.

— Нет. Это ты. Твое письмо. Сломало меня, — наблюдая за ней, я провожу пальцем по ее горлу и челюсти, не отводя глаза, когда касаюсь ее розового рта, единственного ротика, который я хочу. — Разве имеет значение, что мне пришлось перецеловать тысячу ртов, чтобы забыть этот?

Мы слышим стук в дверь. Я не двигаюсь.

Мое тело напряжено, я готов взять ее, пометить. Она моя пара, и я хочу, чтобы она, черт побери, сказала мне, что ревнует, потому что я принадлежу ей, что она моя, и точка.


А затем я хочу, чтобы она отвела меня в спальню, хочу жестко войти в нее и заполнить ее собой.

Но она молчит. Моя упертая дерзкая девчонка молчит.

Позволяя ей успокоиться, я открываю дверь, давая чаевые носильщику, самостоятельно затаскивая чемоданы в номер так быстро, как могу. Я вскидываю руку, чтобы остановить ее, когда она проходит мимо меня.

— Да ладно, угомонись, — командуя я.

Но она отталкивает мою руку, выходит из номера и говорит носильщику:

— Спасибо. Вы не отнесете эту сумку вместе с тем чемоданом в другой номер? —говорит она, указывая на свой чемодан.

Кивая, парень толкает тележку обратно к лифтам.

— Куда ты идешь? — спрашиваю я.

Она оборачивается и смотрит на меня, медленно дыша, ее широко раскрытые глаза полны боли.

— Сегодня я хочу остаться на ночь у Дианы. Я не очень хорошо себя чувствую, и лучше поговорю с тобой, когда я... когда я... успокоюсь.

Я хмыкаю.

— Ты это не серьезно.

Мой смех затихает, когда она заходит в лифт.

Я стою там. Сердце колотится, подталкивая меня пойти за ней. Но я настолько не верю в происходящее, что не могу пошевелиться.

Двери лифта закрываются.

И, да.

Моя женщина. Только что зашла. В этот чертов лифт. Оставив меня здесь! Я хватаю свой чемодан и с криком швыряю его через всю комнату, затем захлопываю дверь позади себя, продолжая выбивать из нее все дерьмо.

— ТВОЮ МАТЬ!!! — затем я пинаю подушку, которая все еще валяется на полу, сжимаю челюсть и звоню Питу, чтобы узнать гребаный номер комнаты Дианы.


Когда он отвечает на звонок, мой голос звучит убийственно.

— Гребаный номер комнаты Дианы.

— Ч-что? Черт, Рем. Райли рассказал мне о причине спора... прошу, досчитай до чертовой сотни прежде, чем ты что-то предпримешь, — отвечает Пит.

— Номер. Сейчас же.

— Два-четыре-три-восемь.

Я обрываю звонок и молчаливо делаю, как он сказал — считаю до ста.

Досчитав до девяносто восьми, я уже держу телефон в руках, а дойдя до девяносто девяти, я держу чертов палец над кнопками. Наконец набираю цифры, и когда слышу в динамике голос Дианы, я очень тихо и очень зло рычу:

— Я иду за Брук, так что ты можешь либо открыть мне дверь, либо я ее сломаю. Выбор за тобой.

Я бросаю телефон и останавливаюсь перед дверью, напоминая себе дышать.


Но я с трудом могу сделать вдох, настолько я возмущен от мысли, что не проведу эту ночь с ней. Меня возмущает, когда я вспоминаю, что она оставила меня. Она может оставить меня. В любой. Чертов. День. Опять. Пока я не выиграю чемпионат и не заставлю ее выйти за меня.

Я настолько готов сделать ее своей женой, что мое тело напряжено, словно перед боем, я готов поймать и заполучить ее. Сжав руки в кулаки, я сосредотачиваюсь на своем дыхании, пока спускаюсь вниз на два этажа, и, в ту же секунду, как я подхожу к двери, Диана распахивает ее.

Черт, думаю, я бы предпочел выбить чертову дверь!

— Диана, — здороваюсь я с ней, затем направляюсь прямиком к Брук. Она свернулась калачиком и рыдает на кровати, и весь мой гнев и раздраженность сжимаются, устремившись прямо в затвердевший член.

Потому что она не только ревнует, не только жаждет обладать, но и обижена.


И мое тело, кажется, считает, что лучше всего превратить эти рыдания в стоны.


Боже, мне необходимо трахнуть ее, и быть рядом с ней. Мне необходимо поцеловать ее и приласкать.

Мне необходима она. В. Моей. Комнате. Постели. И мое тело в ней.

— Ты, — говорю я тихо, протягивая раскрытую ладонь, — идешь со мной.

— Я не хочу, — она вытирает слезы.

Дыша носом, я стараюсь оставаться спокойным.

— Ты моя и я нужен тебе, я хочу, чтобы ты, блин, пошла со мной наверх, пожалуйста.

Она хлюпает носом.

— Ладно, иди сюда, — подхватив ее за бедра, я поднимаю ее на руки. — Доброй ночи, Диана.

Она пинается и выворачивается, но я усиливаю хватку, удерживая ее на месте, наклоняясь, чтобы прошептать ей: «Пинайся и царапайся, сколько влезет. Кричи. Бей меня. Проклинай меня. Этой ночью ты будешь спать только со мной».


Она молчаливо злится, пока я направляюсь в наш номер, но, черт, я злее от того, что ей хватило наглости попытаться оставить меня, пускай и не надолго. Я даже не знаю, почему мы ссоримся из-за этого. Меня порадовала ее ревность, но теперь я совсем не рад. Мне нужно быть внутри нее, и это нужно мне прямо сейчас. Одно прикосновение и она поймет, что она — единственная для меня.

Внутри нашего номера я бросаю ее на кровать, стаскиваю свою футболку и тянусь, чтобы избавиться от ее одежды. Она вертится и пинается, на ее лице все еще слезы, когда она отодвигается.

— Козел, не трогай меня!

— Эй, эй, послушай меня, — поймав ее, я удерживаю ее взгляд, мое сердце колотится, когда охотничьи инстинкты включаются на полную, готовясь снова сделать ее моей. — Я с ума по тебе схожу. Без тебя я был в аду. В аду. Не глупи, — говорю я ей, многозначительно сжимая ее лицо. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Иди ко мне.


Я притягиваю ее к себе на колени, и она начинает тихонько плакать. Каждый маленький всхлип разрывает меня пополам. Я, может, и не помню, что делал, когда она ушла, но я помню ее отсутствие, словно проклятие. Может я и облажался, но все, что я, возможно, сделал, было направлено, чтобы заполнить пустоту, которую она во мне оставила, и которую никто, кроме нее, не мог заполнить.

— Как ты думаешь, как хорошо я справлялся, когда ты ушла? — спрашиваю я ее, и воспоминания причиняют мне чертовски невыносимую боль. — Думаешь, мне было легко? Что я не чувствовал себя одиноким? Преданным? Обманутым? Использованным? Отвергнутым? Никчемным? Мертвым? Думаешь, не было таких дней, когда я ненавидел тебя сильнее, чем любил, за то, что ты разорвала меня на куски? Как думаешь?

— Я оставила все ради тебя, — она смотрит прямо на меня, испытывая такую боль, словно я нанес ей физический вред. — С тех пор, как я тебя встретила, все, чего я хотела — быть твоей. Ты сказал, что ты — мой. Что ты был моим... моим... Настоящим.

Болезненный стон вырывается из меня, когда я прижимаю ее к себе, тихо рыча.

— Я — самое, черт побери, настоящее, которое у тебя когда-либо будет.


Она все еще смотрит на меня снизу вверх, и её наполненные болью и слезами глаза, впились в меня, словно когти.

— Это должна была быть я, все те разы, — говорит она, рыдая. — Это должна была быть я, только я.

— Тогда, блин, не говори мне, что любишь меня, уходя. Не проси сделать тебя своей, затем сбегая при первой же возможности. Я ведь даже не мог пойти за тобой. Разве это честно по отношению ко мне? А? Я даже не мог подняться на свои чертовы ноги, чтобы остановить тебя.

Ее всхлипы становятся громче, моя чертова грудь болит за нас обоих.

— Я пришел в себя, чтобы прочесть твое письмо, вместо того, чтобы увидеть тебя. Ты была единственным, кого я хотел видеть. Единственным. Что я хотел. Видеть, — говорю я ей тихо.

Черт. Возможно, я бы хотел не говорить ей этого, но она причинила мне боль, и она этого не знает. Может, физически я и силен, но она выпотрошила меня. То, что она сделала, разорвало меня на части, а ее боль, та самая, что она испытывает из-за меня, разрывает меня еще сильнее.

Так, плача, она и засыпает, ее рыдания становятся все тише, пока не остаются лишь всхлипы в ее тихом дыхании. Я вдыхаю запах ее волос, держа ее ближе, чем когда-либо. Я не хочу, чтобы она уходила. Даже на одну ночь, даже к Диане в номер. Я не помню, что делал, когда она оставила меня, я был не в себе. Но это не имеет значения, ничто не имеет, кроме того факта, что ее не было со мной.

Когда она окончательно засыпает, я начинаю снимать с нее одежду, оставляя ее трусики напоследок, стаскивая их по ее ногам и отшвыривая в сторону с остальной одеждой. Я встаю, чтобы и самому раздеться, затем голый возвращаюсь в постель.


Я настолько твердый, что яйца болят, но Брук дрожит во сне и тянется к теплу моего тела, и невинно переворачивается во сне, чтобы прижаться ближе ко мне.

— Вот так, я здесь, — говорю я, оборачивая руку вокруг нее. Я провожу носом вдоль ее затылка, лаская ее на протяжении ночи, нюхая и вылизывая ее. — Я люблю только тебя. Ты моя, я твой. Я не буду принадлежать никому, кроме тебя.

♥ ♥ ♥


СПУСТЯ ДВА ДНЯ, утром ее тело составляет одно целое с моим.


Прошлым утром она была притихшей и злилась, но этим утром я наконец-то успокоил ее, и она лежит расслабленная в моих объятиях. Ее темные волосы разбросаны по подушке позади нее, она лежит на животе, лицом зарывшись мне в грудь, и я, наконец-то, могу спокойно вздохнуть.