Ульяна Соболева - Реквием

— Давай! Вали! Я держать не буду! Никогда и никого!

Инга порылась в сумке, достала паспорт, потом пожелтевший клочок бумаги из — под корочки.

— На, смотри. Я ее сохранила. Знала, что когда-нибудь ты все будешь отрицать.

Она бросила записку ему на колени. Артур развернул сложенный вчетверо лист и быстро пробежался по нему глазами.

— Похоже, — задумчиво произнес он, — даже очень. Только это все же не мой почерк.

Инга ухмыльнулась.

— А чей?

— Не знаю. Хотя мне очень хотелось бы узнать. Подожди, у меня сохранились накладные, я дописывал там от руки. Сейчас ты увидишь, что я не лгу.

Артур взял пиджак, висевший на спинке стула, и сунул руку во внутренний карман. Достал бумаги.

— Вот, посмотри здесь и здесь, а теперь на записку. Я букву «т» по — другому пишу и букву «а», у меня она на печатную похожа, а тут завитушка внизу.

Инга внимательно рассмотрела оба документа.

— Допустим. Хотя твой почерк мог измениться за несколько лет.

Артур вспылил.

— Найди человека, который устанавливает подлинность документов, и он тебе скажет, что это писал не я.

— Тогда кто? Кому это нужно, кроме тебя?

Артур задумался и тяжело вздохнул:

— Пока что не знаю, но это можно вычислить.

Инга вдруг расхохоталась:

— А пока ты будешь выяснять, мы иногда будем трахаться у тебя на даче? Ты ведь для этого привез меня сюда? Или для того, чтобы получить акции обратно? Или чтобы я вернула тебе снимки с аварии?

Артур побледнел, волна бешенства снова поднималась изнутри как ураган.

— Ловко, ничего не скажешь. Чего ты добиваешься? Хочешь посадить меня? Разорить? Что доставит тебе удовольствие, Инга?

Она отбросила простыню и одела его футболку.

— Когда ты останешься без гроша в кармане, а твоя жена тебя бросит, я хочу, чтобы ты узнал цену денег и предательства. Когда-то я стояла под твоими окнами и просила денег, не так уж и много для тебя, на лечение моего ребенка. Твой охранник передал мне ответ — если ты будешь раздавать бабки каждой своей потаскухе, то ты разоришься.

Артур почувствовал, как внутри него что-то щелкнуло как затвор оружия.

— Когда это было? Ты помнишь число?

— Помню, я никогда его не забуду. Девятнадцатого августа, а двадцать первого он умер! Потому что ты пожалел денег для своей бывшей потаскухи! Он умер, а ты живешь и наслаждаешься жизнью, ждешь ребенка, купаешься в роскоши, имеешь любовниц, а он…он лежит под холодной землей. Ему холодно и одиноко.

Ее голос сорвался на крик и перешел в стон. Артур резко привлек ее к себе.

— Я не знал. Мне не сказали, что ты приходила. Инга, поверь, послушай меня!

— Скотина! Как же я тебя ненавижу! Ненавижу!

Она ударила его по лицу, а Артур перехватил ее руки, прижав к себе так сильно, что почувствовал, как сбивается ее дыхание.

— Я не знал.

— Ложь! Наглая и трусливая ложь!

Она яростно пыталась высвободиться, но Артур продолжал ее удерживать.

Внезапно Инга обмякла в его руках и зарыдала.

— Никогда тебя не прощу. Никогда.

Артур гладил ее по дрожащим плечам, по растрепанным волосам:

— Тссс. Я докажу тебе, что это не я. Я сделаю все, чтобы ты мне поверила. Я сейчас ненадолго уеду, пообещай мне, что дождешься моего возвращения. Просто подожди, и я привезу доказательства. Я, кажется, начинаю догадываться, кто мог это сделать.

Инга резко оттолкнула его от себя:

— Тебе не кажется, что это мы уже проходили? Я больше не Васька, чтобы ждать у моря погоды, ясно? Я не буду тут сидеть и считать ворон. Найдешь доказательства — флаг тебе в руки. Для меня ты все равно подлец. Где мои вещи?

Артур не верил, что все это происходит на самом деле. Впервые он так умолял, впервые хотел, чтобы ему верили, а получал от нее удар за ударом. Она словно ядовитая змея жалила его в самые больные места. Каждое слово иголками в сердце. Чернышев схватил ее за плечи:

— Я не знаю, как мне загладить свою вину. Я никогда раньше не извинялся за то, чего не делал, но ты… ты заставляешь меня чувствовать себя полным дерьмом. Только нет суда без следствия, ясно? Нет. Просто дай мне шанс доказать тебе, что я невиновен в смерти нашего ребенка. Не твоего, Инга, а нашего. Может мне не так больно, как тебе. Я не знаю, что такое быть отцом, но я никогда, слышишь, никогда бы не позволил моему сыну умереть. Хотя бы потому, что в детстве дал себе слово, что у моего ребенка будет семья и счастливое детство, в отличие от меня. А теперь уходи, если хочешь.

Чернышев открыл шкаф и швырнул ей вещи.

Они оба замолчали. Воздух наэлектризовался, казалось было слышно, как гулко бьются сердца у них обоих.

Инга одела юбку, стянула футболку через голову, повернувшись к нему спиной. Артур сжал челюсти. Сердце отсчитывало удар за ударом. Вот и все. Сейчас она уйдет.

— Помоги застегнуть, — попросила Инга внезапно, приподняв волосы. Артур дрожащими руками застегнул лифчик на кнопки. Девушка надела кофточку, поправила воротник.

— Поехали со мной, Артур. Потом будешь искать доказательства.

Чернышев в удивлении смотрел на нее, но не возразил, быстро оделся, подхватил пиджак. Когда они сели в его джип Артур тихо спросил:

— Куда едем?

— Туда, где лгать невозможно.

Мне это было необходимо. Я должна была видеть его лицо, чтобы понять. Нет, не простить. К такому шагу я еще не готова, только понять — лжет ли он мне снова. С той секунды как мы ступили за каменную ограду кладбища, мы не обмолвились ни словом. Артур шел за мной настолько тихо, что иногда я оборачивалась проверить, не сбежал ли он, испугавшись страшного груза вины. Нет, не сбежал. Мне было трудно определить, что именно он чувствовал в эту минуту. С того самого момента, как Чернышев понял, куда мы едем, он словно отстранился от внешнего мира, его лицо превратилось в непроницаемую маску.

Я привела его к знакомой серебристой оградке и пропустила вперед. Звонко чирикали птицы, жужжали пчелы над цветами. Мне казалось, я слышала удары своего сердца. Не знаю, сколько времени мы простояли молча. Здесь царит вечность, и время теряет свой смысл, оно или бежит, или останавливается. Для меня оно всегда тормозило свой неумолимый ход. Я ждала. Терпеливо ждала, когда Артур обернется и что-то скажет или просто посмотрит на меня. Когда это все-таки произошло, я почувствовала, как ком подкатывает к горлу. Артур изменился, если вообще люди способны меняться за считанные минуты. Оказывается, способны. Наверное, он стал старше лет на десять. Нет, у него не появились вдруг морщины или седые волосы, просто пропал блеск в глазах. Потух. Черты лица заострились, он побледнел, между бровей пролегла скорбная складка. Так притворяться невозможно. А потом он привлек меня к себе. Не властно, не резко, а просто протянул мне руку, и когда я вложила горячую ладонь в его подрагивающие пальцы, он обнял меня. Это были иные объятия. В них смешалась горечь, боль и сожаление. Я услышала его шепот:

— Мне жаль, мне так жаль… если бы я мог все изменить…если бы мог. Прости. Я не знаю, что еще можно сказать, каждое слово пустой звук. Мне жаль, что ты пережила это сама, без меня.

Я не знаю, что со мной произошло, наверное, я ему поверила. Может, мне хотелось поверить, но жестокая ядовитая ненависть перестала грызть мою душу и отравлять каждый мой вздох. Она отпустила меня. Дала мне спокойно вздохнуть. На меня навалилась пустота, черная тоска. Я смертельно устала, выдохлась, развалилась на мелкие кусочки. Оказывается все это время я жила, дышала, двигалась только благодаря жажде мести. Она кормила меня изо дня в день, давала силы, а теперь я сломалась.

— Я хочу сменить табличку на памятнике, — шепотом сказал Артур, поглаживая меня по спине и плечам, — я хочу, чтобы здесь было написано — Чернышев Егор.

Я освободилась из его объятий.

— Это право нужно заслужить. Ты не был ему отцом никогда.

Прозвучало жестоко, но это правда. Если Артур думает, что его вины в этом нет, то он ошибается. Может он и не писал той записки и не знал о рождении сына, но он и не пытался узнать. Он меня бросил на произвол судьбы. Такое не прощают. Уж точно не я. Пусть нет ненависти, но и доверия и прощения так просто не вернуть и не заслужить.

Артур промолчал, он не ответил на мою колкость и не пытался оправдаться. Теперь он вез меня домой, и я видела, как стиснуты его челюсти, как пульсирует жилка на виске. Можно подумать, что он в ярости. Каждый мускул на его теле напряжен, он натянут как струна.

— Ты права — это нужно заслужить, — сказал он вдруг и посмотрел на меня, — я не жду от тебя прощения, я не о чем тебя не прошу. Я понимаю тебя. Может тебе трудно в это поверить, но я понимаю. Ты вправе мстить, у тебя были для этого все основания.

Я промолчала. Знаю, что права, без него знаю, но этого не легче. Я ничего не добилась. Разве что заполучила его в свою постель. Вызвала в нем угрызения совести и узнала, что на самом деле это письмо писал не он. Я хотела не этого. Я хотела его раздавить, сломать, уничтожить, а сломалась сама.

Когда я выходила из машины, Артур схватил меня за руку.

— Прости, — сказал он снова, а я яростно выпалила:

— Этого слишком мало. Бог простит.

Его лицо исказилось как от сильной боли, а я даже не почувствовала триумфа. Я проиграла. Притом по всем фронтам. Осталось только поговорить с Германом и можно жить дальше. Здесь. В этом городе, рядом с моим сыном.

Артур поставил машину в гараж и зашел в дом. В нем все клокотало от ярости.

— Алена!

Крикнул он и прислушался, с веранды доносились голоса. Женские голоса.

Чернышев с грохотом распахнул стеклянную дверь и женщины вздрогнули, повернули головы. Артур не успел заметить, как Алена затушила сигарету о стену и бросила за спинку плетеного кресла. Лида закинула ногу за ногу и хищно улыбнулась.