Артуру захотелось заорать и заткнуть уши руками.


Я сломалась. Как игрушка, у которой кончилась батарейка зарядом на восемь лет. Просто отключилась. Все тело ломило как при тяжелой болезни. Я так наревелась, что не могла с утра открыть глаза, меня хватило лишь на то, чтобы сделать себе чашку кофе и вернуться в постель. Я забралась под одеяло, чувствуя озноб. Наверное, я все-таки простудилась вчера после того, как насквозь промокла под дождем, скорей всего поднялась температура. Последние события меня просто доконали. Несмотря на долгие годы подготовки, самовнушения, я не учла одного, нет, точнее двух вещей: я все еще не смирилась с гибелью сына и я по-прежнему безумно люблю его проклятого отца. Я поняла это в тот момент, когда он вытаскивал меня из разбитой машины. Словно произошел щелчок внутри. Он заботливо набросил мне куртку на плечи, а я сидела и думала о том, что не могу его не любить. Я слабая, я ничтожество и я не способна идти до конца. Что он там бормотал? Что не знал? Я в это не верила.

Посмотрела на часы. Черт, нужно идти на работу. Сегодня никак нельзя отлежаться. Есть важные переговоры с партнерами из Америки насчет материалов, партнеры договаривались именно со мной, спихнуть на кого-то из офиса не получится. Я встала с постели, оделась, чувствуя, как меня буквально подбрасывает от лихорадки. Приму аспирин в офисе и все пройдет.


Внизу меня уже ждал таксист. Чернышев позаботился о «тойоте», ее еще ночью забрали в ремонтную мастерскую.

Простояв в утренних пробках, я наконец-то приехала в офис. Светочка заботливо поинтересовалась, приготовить ли мне чай, потом спросила, как я себя чувствую. Я вымученно ответила, что все хорошо. Прошла в кабинет, села за стол. Мне становилось все хуже, я порылась в ящиках и лекарств не нашла. Черт, как я могла забыть, я же отдала их Наташе из бухгалтерии. Ладно, вот переговоры проведу и пошлю Свету в аптеку. Странно, Герман уже пару дней не звонил и трубку не поднимает. Обиделся. Я понимала, что рано или поздно этот разговор с Германом состоится, и буду вынуждена ему отказать. Я не выйду за него замуж ни при каких обстоятельствах, пусть хоть на части режет. Еще лет восемь я его выносить не собиралась. Да каких там восемь, я бы рассталась с ним хоть сегодня. Пусть обижается. Я, конечно, понимала, что с Германом шутки плохи, но, в конце концов, что он мне сделает? Убьет? Не думаю, что он на такое способен, скорей всего просто оставит меня без денег. Не беда — это мы уже проходили. Я чувствовала, как меня клонит в сон, прилегла на тахту. Посплю пол часика. Пока Света не разбудит. Уснула моментально. Просто выключилась.


Мне снилось озеро, чистое, хрустальное, гладкое как зеркало. Я смотрела, как снуют рыбки в воде, и чувствовала себя счастливой. А потом меня кто-то взял за руку, я обернулась и увидела мальчика — светловолосого, голубоглазого. Он улыбался и сжимал в ручке маленькую удочку.

— Мама, вот я и вернулся. Давай вместе рыбу ловить. Ты обещала, что научишь.

Да — это мой Егорка. Я его узнала, во сне он будто и не уходил от меня навсегда, там мы были самой обычной семьей и я помнил, что и в самом деле обещала его научить ловить рыбу, как Иван Владимирович учил меня когда-то.

— Раз обещала, будем ловить, — я потрепала его по нежной щечке, и мы вошли в воду. Егорка дал мне удочку.

— Давай, мама, покажи мне как…

Я нацепила на крючок красного червячка и забросила леску. Клюнуло сразу. Егорка радостно пищал, прыгал на месте, а я вытащила большого толстого карпа, его чешуя блестела на солнце. Я засмеялась, хотела показать Егорке и вдруг увидела, что сын зашел в воду при том довольно далеко. Я закричала на него, потребовала немедленно вернуться на берег, но он уходил, а я словно вросла в землю и не могла двинуться с места. Держала в руках рыбу и кричала:

— Вернись! Вернись немедленно! Егор!

Мальчик посмотрел на меня и улыбаясь прокричал:

— Я вернусь, я вернусь очень скоро, мамочка, ты только жди меня вместе с папой, хорошо?

И он исчез, скрылся под водой. Я в ужасе заорала, как ненормальная:

— Егорка! Егорушкааааа! Егор!

Кто-то трусил меня, трусил сильно, так что голова разболелась, я приоткрыла глаза, и словно все расплылось, как в тумане. Чья-то рука легла на мой лоб.

— Да она горит вся. Похоже, бредит. Тут температура точно под сорок.

Я узнала голос Светочки, а потом услышала Чернышева, он тоже приложил руку к моему лбу.

— Кипяток. Значит так, ты дуй в аптеку, а я сейчас врача знакомого позову.

— Может скорую?

— Иди-иди за аспирином, и градусник купи.

Мне под голову подсунули подушку и заботливо прикрыли одеялом. Я уже не могла пошевелиться, мне было тепло и хорошо, хоть и зуб на зуб не попадал. Я слышала голос Артура, как он кому-то звонит, называет адрес офиса, но глаза открыть не могла. Потом почувствовала, что он придвинул стул к тахте и сел рядом. Что-то прохладное коснулось моей руки, и я поняла, что это он меня трогает. Отнять сил не было. Артур гладил мою ладонь, нежно прикасаясь шершавыми пальцами.

— Заболела, маленькая, простудилась. Сейчас врач приедет, и Светка лекарства принесет. Все будет хорошо. Ты поспи, а я тут с тобой посижу.

Вроде и его голос и не его. У Артура никогда не было этого странного тона. Что-то новое появилось в интонации, другое. Будто заботится обо мне. Может, я все еще сплю? Его пальцы гладили мои волосы, щеки и я начала снова погружаться в сон. Из приятного забытья меня вырвал чужой голос:

— Так, Инга, просыпайтесь. Открываем глазки и смотрим на меня.

Я с трудом разлепила тяжелые веки и словно в тумане увидела пожилого седого человека, склонившегося ко мне. Он сунул мне в рот градусник, заставил приподнять блузку и принялся прослушивать меня холодным фонендоскопом. Я вся дрожала, меня лихорадило, подбрасывало, кашель появился — сухой, неприятный.

— Курим?

Я кивнула, присмотрелась и увидела Артура, он стоял у окна, отвернулся, пока врач осмотр проводил. Запищал градусник.

— Тридцать девять и восемь. Значит так — у вас бронхит. В самом разгаре. Подхватили видно несколько дней назад, а после того, как вчера промокли, начался кризис. Дыхание мне ваше не нравится. Жесткое дыхание, может перетечь в бронхопневмонию. Поэтому я назначу вам антибиотики, обильное питье, постельный режим. Есть кому за вами ухаживать?

Я отрицательно качнула головой и тут же услышала голос Артура:

— Есть. Вы лекарства выпишите, а ухаживать будем обязательно.

— Тут уколы надо поделать, антибиотик лучше внутривенно вливать. Могу к вам Соню прислать. Адрес скажите — она каждый день ездить будет.

Я снова легла на подушку, у меня не было сил сопротивляться, отвечать им. Пусть только оставят меня в покое.

— Вы мне ее телефон лучше дайте — я сам с ней договорюсь.


Доктор пожелал мне скорейшего выздоровления и ушел.

Проводив его, Артур подошел ко мне и подал руку:

— Поехали.

Я тяжело вздохнула. Как же легко пользоваться ситуацией, когда я так беспомощна.

— Куда?

— Домой отвезу, — сказал он.

— Я сама доберусь.

— На чем? Твою машину вчера забрали в ремонт.

— На такси, — устало ответила я, потянулась за сумочкой и вдруг вспомнила про переговоры.

— Черт, этот Вильямс звонил?

— Звонил. Я сам сделку закрыл на твоих условиях. Поехали. Я не съем тебя. Потом ненавидеть будешь. Выздоровеешь — и ненавидь сколько душе угодно.

Как же он изменился, словно другой человек, и нет сил анализировать, нет сил искать подвох. Я устала, мне плохо и я хочу спать.


В машине я все же заснула, я уже не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Меня бросало то в жар, то в холод. Подбрасывало на сидении. По лицу катились ручейки пота. Артур поднял меня на руки и куда-то понес. Наверное, в дом. Машинально я склонила голову ему на грудь и, слушая биение его сердца, снова отрубилась.


Ночью мне было плохо совсем, я металась на постели. Сбрасывая одеяло. Кто-то заботливо укрывал меня снова, клал холодные компрессы мне на лоб, подносил воду к моим пересохшим губам. Все как в тумане, как во сне.


Я проснулась днем. Тело уже не ломило, но чувствовалась слабость. Открыла глаза и вдруг подскочила на постели. Голова предательски закружилась. Я не дома. Постепенно я начала узнавать окружающую обстановку и вдруг все поняла, а когда осознала полностью, вскочила с кровати, завернулась в простыню и пошатываясь пошла на, уже так хорошо знакомую мне, кухню. Там позвякивали чашки, и пищал чайник.

— Ты что творишь, Чернышев? Ты какого черта притащил меня к себе на дачу?

Он обернулся и самодовольно улыбнулся. Нет, он улыбается мать его так? Это издевательство?

— Проснулась. Ты с постели зачем встала?

— Я о чем тебя спросила? Какого черта ты делаешь?

Артур отвернулся к плите, деловито переворачивая яичницу.

— Завтрак делаю.

Я вернулась в спальню, принялась лихорадочно искать свои вещи, но ничего не нашла, даже лифчика.

— Я их спрятал, и ты отсюда не уйдешь, пока температура не спадет. Для всех мы в командировке. Светка молчать будет.

Артур стоял в дверях и по-прежнему улыбался. Может заехать ему по наглой роже? Он что себе позволяет?


Я истерически засмеялась.

— Ты все продумал, да? Все решил? Как всегда? Ты думаешь, все так просто? Ты поухаживаешь за мной, завтраком покормишь, и все уладится?

Улыбка с его лица исчезла. А я снова зашлась в приступе кашля.

— Не кричи. Тебе нельзя.

— Где мои сигареты? — рявкнула я.

— Врач запретил курить, я их выкинул.

— Ты что оборзел совсем?

— Точно. Совсем.

Я завернулась поплотнее в простыню и пошла к двери, Артур резко выставил руку вперед и загородил проход. С того момента, как он узнал, кто я, все изменилось: и его отношение ко мне тоже, только теперь я его не понимала, я очень не любила чего-то не понимать и не предвидеть заранее. Меня это сильно нервировало, и я начинала чувствовать себя беспомощной.