Александер вспомнил жаркую летнюю ночь, когда он вышел из вигвама на воздух в поисках прохлады. У него никак не получалось заснуть. Это было всего две недели назад. Индианка пришла, когда он уже сидел на пригорке возле маисового поля, откуда хорошо просматривались и дом, и вся поляна. Бесшумно, словно уж, она обвилась вокруг него и прижалась щекой к его груди.

– Badwadjigan…

«Тот, кто явился из грез»…

Она прижалась к нему своим огромным животом. Александер почувствовал, как где-то на уровне его собственных чресел шевельнулся ребенок, и поспешил отодвинуться.

– Ты несчастливый. Я дать тебе чуть-чуть радости.

Ее руки прошлись по бокам и ягодицам мужчины. Хотел того Александер или нет, но в ответ на прикосновение почувствовал разгорающееся желание. Разрешить ей осуществить обещание или же бежать от нее со всех ног?

– Нет! Ты – жена моего кузена, ты носишь его ребенка. И… я люблю Изабель.

– Твоя белая жена не хочет тебя любить!

Рука индианки скользнула ниже. Резким движением он схватил ее и сжал запястье.

– Микваникве, я не могу и больше никогда не буду заниматься с тобой любовью. Запомни это раз и навсегда!

Индианка-оджибве посмотрела ему в глаза своими бархатными глазами, обиженно надула губки, но уже в следующее мгновение выражение ее лица стало надменным. Не проронив больше ни слова, она вернулась к мужу. Александер долго сидел и смотрел на голубоватые в лунном свете очертания дома. Он страстно желал одну женщину – Изабель. Но не только ее телом он хотел обладать, ему нужно было и ее сердце. Значит, придется быть терпеливым…


Из разговора стало ясно, что в это сердце прокралась ревность. Александер улыбнулся. На душе у него вдруг стало легче. Бросив последний взгляд на дом, он присоединился к Мунро и гостям, которые сидели на пригорке у костра.

* * *

Упавшая на пол иголка никак не хотела отыскиваться. Отчаявшись, Изабель стала искать в своей корзине для шитья другую. На коленях у нее лежала детская рубашка. Неудивительно, что мысли молодой женщины в тысячный раз обратились к сыну. Габриель привык к новой жизни быстрее, чем она ожидала. Он начал подражать Александеру и Мунро не только в поведении, но и в речи, и его выговор заметно улучшился. С Александером они успели по-настоящему подружиться. Изабель иногда ловила себя на том, что ревнует, – было трудно принять мысль, что любовью сына нужно с кем-то делиться.

Та же проблема возникла в свое время и с Пьером. Поскольку между мужем и сыном не было кровного родства, она делала все возможное, чтобы отдалить их друг от друга. В то время она считала, что это нормально. Но теперь впервые осознала, что попросту хотела, чтобы мальчик любил только ее одну. Если у нее отняли любовь мужчины, то любовь сына уж точно никто не отнимет! Габриель стал центром ее мира. В ответ на это Пьер покупал мальчику игрушки и книжки, которым завидовали все дети квартала. Таким образом ему удалось привлечь внимание Габриеля и заслужить его любовь, невзирая на все ухищрения Изабель.

Рука ее замерла над шитьем, ничего не видящий взор устремился вдаль… Пьер обычно поступал так со всеми, чьего расположения хотел добиться. Она не стала исключением. Ее супруг считал, что «на войне и в любви все средства хороши»: задаривал ее драгоценностями, окружал удобствами и красивыми безделушками… И связи на стороне заводил в надежде, что она станет ревновать и вернется в его постель. Когда же убедился, что ничего не выходит, прибег к последнему средству…

Любил ли он ее по-настоящему? Не стала ли она для него призом в игре на соблазнение? Может, ему просто хотелось заставить ее себя полюбить – из элементарного мужского тщеславия? Хотя нет, по-своему Пьер любил ее, она не могла отрицать это. А что до резонов… У каждого свои причины любить того, кого он любит. Безусловно любит лишь Господь…

Изабель кивнула, соглашаясь сама с собой, и вернулась к реальности. Но как ни рылась она в мотках ниток и лент, иголок так и не нашла.

– Куда они все подевались? Габрие-е-ель! Иди сюда! Где этот маленький проказник? Ну подожди, попадешься ты мне…

Оставив шитье на столе, она вышла из дома. Но сына на поляне не оказалось. Изабель стремительным шагом направилась к полю, где, как она знала, Александер с Мунро с утра корчевали пень. Братья Макиннисы вызвались им помочь. Надо заметить, Александер был не против их присутствия. Они все вместе ходили на охоту, вместе работали на поле, да и женщин при случае было на кого оставить. Впрочем, Изабель быстро подметила, как Фрэнсис смотрит на Мари, которая превратилась в симпатичную девушку, поэтому утверждать, что с братьями дамы «в полной безопасности», она бы не спешила…

– Алекс!

Мужчины были заняты работой. Скрестив на груди руки и притопывая ножкой, Изабель нетерпеливо ждала, когда на нее обратят внимание. Александер стоял к ней спиной, и шрамы блестели от пота. Она вспомнила, с каким изумлением Габриель в первый раз смотрел на эту исполосованную спину.

В тот день Александер снял рубашку и стал обливаться водой. Габриель, которого любопытство заставило забыть о вежливости, спросил: «Откуда у тебя эти ш’амы?» Александер не сразу нашелся с ответом. Он забыл, что сын никогда не видел его спину. В конце концов он ответил шутливым тоном: «Я провинился, и меня наказали». «Наве’ное, ты сделал что-то очень плохое?» – «Тот, кто меня наказывал, наверняка так думал!» – «Больно было?» Александер кивнул, и улыбка пропала с его лица: «Хватило, чтобы я запомнил и никогда больше этого не делал».

– Что случилось?

Александер вогнал вилы в землю, оперся на рукоять и улыбнулся. Потное лицо было перепачкано землей.

– Изабель! Я не могу ждать ответа целый день! Ты видела те серые тучи?

– Где Габриель?

Он вздохнул. Изабель же смотрела на его бронзовую от загара, мускулистую грудь, поросшую темными волосами. Польщенный вниманием, Александер округлил руки и напряг украшенные татуировкой бицепсы. Этот примитивный прием соблазнения действовал безотказно даже на самых целомудренных женщин.

– Если в шалаше под соснами его нет, значит, они с Отемин пошли на пруд порыбачить.

– Ладно, пойду посмотрю!

Несколько смущенная этой демонстрацией мужественности, Изабель поблагодарила Александера кивком и направилась к шалашу, в котором дети любили играть. В свое время его построили из веток, оставшихся после сооружения вигвама для Мунро и Микваникве. Габриель назвал этот шалаш «бандитским логовом». Но в нем никого не оказалось.

Габриель запретил матери даже заглядывать в шалаш, поэтому Изабель воспользовалась моментом, чтобы как следует его рассмотреть. Когда глаза молодой женщины привыкли к темноте, она увидела плоды «активной деятельности» детей и невольно поморщилась от отвращения. Многочисленные насекомые и мелкие зверушки были приколоты иголками и булавками к кускам коры – божьи коровки, пауки, несколько видов земноводных и грызунов. Некоторые были покрыты – очевидно, для сохранности – какой-то густой массой, издающей запах сосновой смолы.

– Фу!

Взгляд Изабель упал на шкурку мускусной крысы, натянутую на грубо сработанную деревянную раму – миниатюрное подобие тех, какими пользовалась для сушки шкур Микваникве. В своем стремлении к познанию Габриель был готов до бесконечности экспериментировать и еще не задумывался о вопросах жизни и смерти. Неужели дело дошло уже и до осознанной охоты на несчастных зверушек и насекомых?

– Эта дикарская жизнь окончательно развратит его ум! – пробормотала Изабель себе под нос и подобрала с земли коробку с булавками.

Подул свежий ветерок. Изабель ослабила шнуровку корсажа и смахнула с груди капельки пота. Дышать сразу стало легче. Она посмотрела в сторону огорода, где Микваникве, стоя на четвереньках, пропалывала грядки. Молодая индианка высоко подоткнула юбку, и ее бронзовые ноги были открыты едва ли не до колен. Однако, похоже, она нисколько не стеснялась взглядов, которые бросали на нее мужчины. Вспомнив, что и Александер время от времени косился в ее сторону, Изабель рассердилась. Посмотрев на свое черное платье, она была вынуждена признать, что оно не самое кокетливое из тех пяти, которые она взяла с собой в поездку. Понятно, почему Александеру приятнее смотреть на Микваникве, чем на нее…

Тут со стороны огорода послышался стон, который отвлек ее от невеселых размышлений. Одной рукой Микваникве обхватила круглый живот, пальцы другой еще сжимали кустик пырея. Мари замахала руками и закричала, призывая на помощь мужчин. Изабель побледнела. Спустившись с пригорка, она по почти пересохшему ложу оросительного канала побежала к индианке.

– Изабель, dinna![138]

Александер тоже бежал к ней и махал руками. А потом он спрыгнул в канал… Не понимая, что происходит, Изабель остановилась и стала ждать.

– Но я не…

– Сзади!

Не успела она оглянуться, как земля ушла из-под ног и какая-то сила увлекла ее за собой – легко, словно щепку. Сильная мужская рука схватила ее за юбку и дернула, вырывая из грязи, которая успела набиться в рот и в нос. Кашляя и отплевываясь, Изабель изо всех сил вцепилась в штанину Александера.

– Держись крепко!

С надрывным криком шотландец поднял ее, поставил на твердую землю и, задыхаясь от усилия, упал рядом. Через пару секунд, осознав, что произошло, он пробормотал, бледнея на глазах:

– Запруда! God damn! Запруду прорвало! Габриель!

То и дело соскальзывая, он вскарабкался-таки на пригорок и побежал вдоль канала к источнику этого внезапного наводнения.

– Что случилось? О нет! Габи!

Ноги Изабель запутались в юбках, и ей пришлось потрудиться, чтобы встать. Мунро, подбежавший к корчащейся от боли жене, смотрел Александеру вслед. Потом он повернулся к Изабель и только теперь заметил воду в канале. Осознав всю опасность ситуации, он оставил жену на руках у Мари и тоже побежал к запруде. Братья Макиннисы следовали за ним по пятам. Очевидно, заграждение не выдержало напора воды – дожди в эту первую неделю сентября шли часто…