Изабель закрыла глаза, сжала губы и вздохнула, после чего повернулась к сыну и присела, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– Там, где папа сейчас, он не может ничего купить!

– Но он мне обещал! Обещал купить пони! Я хочу пони!

– Придет день, и ты его получишь, обещаю, Габи! Но пока я прошу тебя, дай нам с Луизеттой закончить!

– А зачем мы тогда едем? Не хочу никуда ехать, если у меня не будет пони!

Теряя терпение, Изабель повысила голос:

– Если будешь хорошо себя вести, получишь пони… когда мы переедем в Бомон!

– А это далеко – Бомон? – спросил мальчик, и личико его прояснилось.

– Помнишь, где живет Мадлен?

– Тетя Мадо?

– Да! Так вот, Бомон находится по другую сторону реки от того места, где живет наша тетя Мадо. Это ведь хорошо, что мы с ней будем чаще видеться?

– Конечно!

– Вот и славно! А теперь не отвлекай меня от работы.

Изабель обняла сына за плечи, заставила повернуться и выпроводила к лестнице. Уже в коридоре она заметила, что, одеваясь, он допустил оплошность.

– Габи, ты надел штанишки наизнанку!

– Мама, я знаю!

– Почему же тогда не наденешь их правильно?

– Не хочу быть, как ко’оль Дагобе’[124]!

– Вот как? А ты собрал своих оловянных солдатиков, как я велела?

– Нет.

– Если не хочешь остаться без полдника, ступай и собери их сейчас же! И штанишки надень как следует!

– Да, мамочка!

– Одна нога – здесь, другая – там!

– Одна – здесь, д’угая – там!

И Габриель весело запрыгал вверх по лестнице.

– Наш малыш снова повеселел, мадам, – заметила Луизетта, разрывая очередную простыню и заворачивая в ткань блюдца из тонкого английского фарфора. Этот сервиз стал последним подарком, который Изабель получила от супруга.

Изабель поднесла чашку к глазам, потом поставила ее на стол.

– Дети наделены счастливой способностью легко забывать, что нам, взрослым, тоже не помешало бы.

– Думаю, они просто легче примиряются с тем, что нельзя изменить, мадам.

– А разве можно примириться со смертью отца?

– Я не это хотела сказать…

– Конечно же, не это… Прости меня, Луизетта! В последние дни у меня отвратительное настроение.

– А вы поступайте так, как Габриель, – найдите себе приятное занятие.

– Так я и сделаю! Мы же еще не упаковали моих оловянных солдатиков и мои куклы?

Служанка озадаченно посмотрела на свою госпожу. Она не поняла, шутит Изабель или же говорит серьезно.

– Луизетта, это шутка! Давай-ка подумаем… Когда вся посуда будет упакована, можно будет считать, что со столовой покончено. Останется только собрать в кухне самое необходимое – то, что пакуют в последний момент.

– Мадам, вы уже наметили дату отъезда?

– Нет. Мы никуда не торопимся.

– Но нам нужно знать, что из кухонной утвари оставить…

– Мы уедем в течение недели, не позже. Кстати, а когда мсье Муазан приедет забрать мебель?

– Двадцатого числа, мадам!

– То есть через пять дней? Нужно не забыть выложить вещи из большого платяного шкафа!

– Я сделаю это сегодня вечером, мадам.

– Не надо, Луизетта. Я прекрасно могу заняться этим сама. Базиль отнес в мою комнату сундук?

– Еще утром отнес!

– Прекрасно! Заканчивай с сервизом, а потом поможешь Мари приготовить ужин.

Изабель вышла в коридор и, лавируя между нагромождением ящиков и корзин, направилась к лестнице. Поднимаясь наверх, она услышала возгласы сына, которыми сопровождалась, вне всякого сомнения, кровавая битва. Остановившись напротив детской, она заглянула в комнату. Лежа на животе, Габриель переставлял солдатиков и при этом увлеченно восклицал: «Бум!», «Пиф-паф!», «Ой!» Зрелище было таким трогательным, что она передумала его укорять. Заметив присутствие матери, мальчик посмотрел на дверь и стушевался.

– Мам, я сейчас все убе’у, обещаю!

– Не спеши, Габриель. Ты так хорошо играешь, что я разрешаю тебе не убирать солдатиков до ужина.

– А полдник у меня будет?

– Разумеется!

Мальчик широко улыбнулся, показав дырку в десне, где уже белел новый коренной зуб. Вид у него был задорный, и Изабель улыбнулась в ответ. Габриель вернулся к игре, а его мать быстрым шагом прошла в свою спальню. Она закрыла глаза и снова увидела, будто наяву, как черты Габриеля сменяются чертами Александера. Это видение преследовало ее последние две недели. Изабель разрыдалась.

– Немедленно перестань плакать, дуреха! – сказала она себе. – Не женщина, а фонтан! Габриель ведет себя разумнее, чем ты!

И правда, в последние дни любая мелочь ее расстраивала или выводила из себя. Она сердилась из-за пролитой капли молока и начинала плакать при виде угодившей в ловушку мышки… Да что с ней такое происходит? Безусловно, хлопоты по дому утомили ее, но была и другая причина. Оказаться в одночасье одной, без мужа, принимать решения самостоятельно – все это было тяжело не только физически, но и морально. Теперь вся ответственность за семью упала на ее плечи. Но еще страшнее было осознавать, что отныне она – хозяйка своей судьбы и вправе выбирать, как и с кем строить свою жизнь.

«Чего ты хочешь, Изабель? Чего желает твое сердце? Пришло время решать!» – повторяла она про себя.

Вытерев глаза, Изабель легла на кровать и какое-то время смотрела в потолок, потом провела руками по щекам, словно бы лаская их. Таким вот нежным движением Пьер вытирал ей слезы… Так он утешал ее в ту ночь, когда она получила известие о смерти Александера. Как узнать, был ли ее супруг замешан в этом преступлении? Стиснув кулачки, она запретила себе даже думать об этом. Нет, ее муж, безусловно, не мог быть к этому причастен. Перевернувшись на бок, она подтянула колени к груди и заставила себя вспомнить счастливые дни, проведенные на берегу острова Орлеан с Мадлен. Помнится, они набрали полные корзинки земляники, сели на старую скамейку лицом к реке и принялись весело ее поедать. Впереди, на другом берегу, на фоне неба виднелись серые ленты дыма, вырывавшегося из печных труб поселка в Бомоне.

В последнем письме к кузине Изабель не упомянула о своих планах покинуть Монреаль. Продать дом она поручила Жаку Гийо. Он не стал скрывать, что сожалеет о ее решении, но от комментариев воздержался. Изабель была ему за это признательна. Он не спрашивал, куда она намеревается переехать. Должно быть, пребывал в уверенности, что в свое поместье в Бомоне. Но хочется ли ей этого? Если да, то почему она никак не может решиться?

«Потому что ты ждешь его! – отвечал ей внутренний голос. – Не хочешь в этом признаваться, но все равно ждешь!»

Путешествуя по океану одиночества, она ждала встречи, которая только и могла спасти ее от гибели. Но на горизонте – ни облачка, ни паруса… Прошла уже половина июля, а Александер так и не появился. Она села на постели, потерла виски, прогоняя головную боль, и окинула комнату взглядом. Сердясь на себя за раздражительность и нерешительность, она пнула ногой матрас.

– Оловянные солдатики – вот что мне нужно!

Она невесело улыбнулась, встала и направилась к большому платяному шкафу.

– В Бомоне нам будет очень уютно! Мадо так обрадуется встрече! Мы будем устраивать пикники, гулять по берегу реки… Совсем как раньше… Габриелю наверняка понравится! И воздух там намного чище, чем в городе.

Она достала из шкафа груду чулок, перенесла ее на кровать и стала раскладывать вещи попарно. Тонкий шелк, теплая шерсть… из коридора послышался смех Габриеля и Мари. Что ж, Луизетта права: сын справлялся со своим горем и с переменами в жизни лучше, чем она. Интересно, что его сейчас так насмешило? Она вернулась к шкафу, вынула стопку нательных сорочек. Их предстояло перебрать, чтобы отдать те, что изношены сильнее, монахиням на нужды больницы или для бедняков. Может, отдать им и пару платьев? Вряд ли там, в Бомоне, ее будут приглашать на большие приемы…

Просунув руку под вторую стопку сорочек, она нащупала что-то твердое. Вытащив шкатулку, она с минуту не могла отвести от нее глаз. Потом ей снова захотелось плакать. Она открыла крышку.

Увидев ее содержимое, Изабель упала на колени. Она сотни раз касалась каждой из этих вещиц – и пожелтевшей игральной карты, и медальона из потемневшей от времени бронзы и этого выточенного из рога колечка… Она взяла кольцо и надела его. Оно сжало палец сильнее, чем раньше. Изабель тихо проговорила вслух:

– Перед лицом Господа я, Мари Изабель Элизабет Лакруа, ради жизни, которая течет в моих жилах, и ради любви, которая переполняет мое сердце, беру тебя, Александера Колина Кэмпбелла Макдональда, в супруги…

Она сжала пальцы и разрыдалась. Спустя какое-то время потянулась за медальоном на шелковой ленте и прижала его к мокрой щеке. Такой холодный… Она сомкнула веки, и в памяти всплыли обрывки разговора:

– Украшения и наряды мне не нужны, Алекс, и ты это знаешь.

– Конечно, если это украшения из бронзы или слоновой кости!


Она с новой силой ощутила, как болит рана, нанесенная когда-то Александером, – его злыми словами, сказанными там, на берегу реки, накануне его отъезда в Верхние земли.

– Алекс, этот медальон для меня – самое прекрасное из украшений!

Она повязала ленточку на шею и погладила медальон пальцем. Потом взяла игральную карту. Это был червовый туз. Сломанным ноготком она провела вдоль начертанной на карте фразы: «Love you».

– Жизнь, Алекс, это полотно, сплетенное из счастливых моментов. Сожаления точат его не хуже моли… Нужно иметь большую смелость и мужество, чтобы попытаться залатать прорехи. Не знаю, получится ли у меня… Я должна думать о Габриеле. Ты меня, конечно же, поймешь.

Она посмотрела в приоткрытое окно. С улицы доносилось поскрипывание повозки, проезжавшей мимо дома. Возница, местный поставщик дров, жаловался соседу на плохие дороги. Синичка села на оконную створку, но через пару мгновений уже упорхнула в бесконечную голубизну неба… Изабель сунула карту в карман и вернулась к уборке.