– Алекс, можешь мне объяснить, зачем тебе ружье и что ты намереваешься делать?

– Мамочка! Что делает папа Алекс? Он же не собирается убивать Бандита?

– Там, на чердаке, Бандит?

Зверек продолжал рычать. Взгляд у него был безумный, изо рта текла пена. Задние лапы уже не слушались его, и он не мог встать. Александер вскинул ружье.

– Уведи их из дома, Изабель!

Не понимая, что происходит, она принялась дергать его за штанину.

– Алекс, там Бандит? Что ты там делаешь? Алекс!

– Мама! Мамочка! Он хочет застрелить Бандита! Но он не виноват! Это я его туда засунул! Это я посадил его на чердак! Я там все приберу!

– Ты посадил енота на чердак? Но зачем?

– Не хотел, чтобы он оставался на ночь под пнем! Он болеет, а по лесу ночью бродят медведи! Я не хочу, чтобы его съели!

Изабель схватила Александера за щиколотку.

– Алекс, ты же не собираешься убить бедного зверька только потому, что он…

– Этот енот заражен бешенством!

Все разом замолчали. Потом Габриель заплакал от отчаяния. Изабель смотрела на мокасины Александера, в то время как услышанное медленно доходило до ее сознания. Бешенство – это когда собаки кусают маленьких детей…

– Не может быть!

Она посмотрела вниз, на Габриеля, который цеплялся за ее ночную рубашку и плакал. Она спрыгнула на пол и принялась ощупывать мальчика.

– Габи, он тебя не укусил?

– Кто, Бандит? Нет, мам!

Изабель осмотрела его руки и ноги.

– Точно?

– Да, мамочка!

– А Отемин он не покусал?

– Нет!

– Ты должен сказать мне правду, Габи! Ты не спасешь Бандита, даже если соврешь! Ему уже не поможешь…

Мальчик заплакал еще горше.

– Мамочка, он же ничего плохого не сделал!

– Изабель, God damn! Выведи его из дома! Get out of here![205]

Так и не ответив на мольбу мальчика, Изабель схватила его за руку и вывела из дома. Мари с Элизабет на руках последовала за ними.

Когда стало ясно, что в доме никого не осталось, Александер вздохнул и в последний раз посмотрел на зверька, прежде чем нажать на спусковой крючок. Ошибки быть не могло. Все симптомы бешенства налицо. Он прицелился и, как только палец дернулся, закрыл глаза. Выстрел получился звучным. За ним тут же последовал вопль Габриеля. На полу лежал Бандит – пасть открыта, глаза стеклянные…


Ребенок перестал плакать, но в доме все еще пахло порохом. Изабель наконец позволила себе упасть на лавку перед очагом. Мунро, братья Макиннисы и Ноньяша прибежали на выстрел. Они помогли навести порядок на чердаке и ушли спать. Мари расставляла по полкам вымытую посуду.

– Господи, это уж слишком… – пробормотала Изабель, чувствуя себя совершенно разбитой. – Слишком много радости и печалей для одного дня!

– Мадам, хотите, я подогрею ваш травяной чай?

– Что?

Молодая женщина посмотрела на Мари, которая стояла перед ней, держа в одной руке чайник, а во второй – кухонное полотенце. Мари кивнула на оставленную на столе чашку.

– Ваш чай! Он совсем остыл, мадам!

– Спасибо, Мари, не нужно! Ложись лучше спать!

Девушка поставила чайник на плоский камень у очага и ушла в их с Габриелем уголок. Судя по шагам, вернулся в дом Александер. Он ходил хоронить бедного Бандита на маленьком импровизированном кладбище. Там находили последнее упокоение зверушки и насекомые, которых дети ловили в лесу.

Изабель посмотрела в сторону двери. Она медленно открылась. Александер снял рубашку и теперь нес ее под мышкой. Он провел рукой по мокрым волосам. Выражение лица у него было непроницаемое. Она подобрала колени к груди и легонько раскачивалась взад и вперед, покусывая губы.

Александер посмотрел туда, где стояла кровать Габриеля и Мари, и как раз успел увидеть, как девушка накрывается одеялом. Мальчик заворочался во сне, и в доме снова стало тихо. Что ж, насущная проблема решена, оставалось закончить прерванный разговор. Судя по выражению лица Изабель, избежать этого не удастся. Он проговорил тихо:

– Давай выйдем на улицу!

Стараясь не заплакать, она смотрела на него и молчала. Пальцы ног поджаты на деревянной скамейке, руки крепко обнимают колени… Он решил подождать. Он был готов ждать хоть до рассвета, если понадобится. Им нужно объясниться! Наконец Изабель выпрямилась, накинула на плечи шаль, вставила свечу в металлический фонарь и вышла на улицу, бросив его в темноте. Он вышел следом и закрыл за собой дверь.

Изабель дошла до пригорка и поставила фонарь на лавку, на которой они любили сидеть летом в сумерках, наблюдая за происходящим на поляне. Повернувшись к нему спиной, она произнесла нарочито спокойным тоном:

– Габриель очень расстроился.

– Со временем все забудется.

– Ты понимаешь, что он был на волосок от…

– Енот его не покусал.

Александеру не хотелось говорить на эту тему, а еще меньше – признавать, что это он причинил мальчику горе.

– Лес полон опасностей, Алекс! Ты обещал мне, что мы уедем еще до начала зимы.

– Звери заражаются бешенством даже вблизи городов, Изабель, и ты это прекрасно знаешь!

– Сейчас мы говорим не об этом.

Она повернулась и посмотрела на него, уже не стараясь скрыть раздражение.

– Мы говорим о твоем обещании! Ты обещал, что мы вернемся жить в город!

– Я не забыл.

– Вот и отлично! Завтра же начнем собирать вещи! – заявила она с вызовом.

– Не завтра. Нет, я не могу.

– Не завтра? Почему это? Может, ты куда-то собрался?

Она спросила это с ноткой насмешки. Он посмотрел на нее печально, но не ответил и перевел взгляд на пламя свечи.

– Алекс, я не хочу полуправды, я тебя предупреждала!

– Ладно! Хотя, сдается мне, ты и так все знаешь.

Плечи Изабель задрожали, и она закрыла лицо краем шали, силясь подавить рыдания. Справившись с собой, она горделиво вздернула подбородок.

– Ну же, говори!

– Ноньяша – брат Тсорихиа. Я решил не говорить тебе об этом, потому что он для меня прежде всего друг.

– А уже потом – шурин?

– Мы с Тсорихиа не были женаты, Изабель. Я бы не смог…

Изабель хмыкнула, отвернулась, но уже через мгновение снова смотрела ему в лицо.

– А если бы она родила тебе сына, которого ты так жаждал иметь? Тогда бы ты смог на ней жениться, а, Алекс?

Александер вздохнул. Он не ошибся – она все знает. Поджав губы, Изабель ждала ответа. Он сделал усилие, чтобы взять себя в руки, потом спокойно спросил:

– Ноньяша тебе рассказал?

– Нет. Я подслушала ваш разговор там, в огороде, – призналась она уже тише.

– Ясно! Жаль, что так получилось.

Она сунула палец в рот и принялась грызть ноготь, не сводя глаз со свечи, вокруг которой танцевали тени. Внезапно слова сорвались с ее губ потоком:

– Думаешь, сходишь к ней, к своей скво, а потом вернешься ко мне в постель?

– Что?

– Эта твоя Тсорихиа, эта скво…

– Тсорихиа из племени виандотов, и я запрещаю говорить о ней в таком тоне! Это понятно?

– Я буду говорить о ней так, как захочу! Чертов шотландец! Откуда ты только взялся на мою голову! С того самого дня, когда ты кормил меня солеными огурцами с вареньем, я не переставала тебя любить! Даже когда меня заставили выйти за другого, даже когда мне сказали, что ты умер! Я все бросила! Пожертвовала своей репутацией, приехала с сыном в это дикое место, где тебе так нравится жить! Посмотри на мои руки! Они все потрескались, кожа огрубела! А я терпела! Но все это – мелочи по сравнению со страхом, который пожирает меня изнутри! Алекс, когда ты на несколько дней уходишь проверять капканы, я три шага не могу ступить без ружья – все боюсь, что Лавигёр вернется. Но я опять-таки терплю, потому что надо, раз уж я решила жить с тобой. Однако я не желаю, чтобы ты ходил к той женщине! Этого я не стерплю! НИ ЗА ЧТО! Ты меня слышишь? Если ты уйдешь, клянусь, я покину это место вместе с детьми, и тебе останется только забыть о нас!

Александер и бровью не повел. Не помня себя от гнева, Изабель замахнулась. Он перехватил ее запястье и сжал так, что она вскрикнула от боли. Лицо Александера исказилось, он разжал пальцы, отвернулся и какое-то время молчал. Наконец он тихо произнес:

– Изабель, ты понимаешь, чего от меня требуешь?

– Я хочу, чтобы ты сделал выбор.

– Что я должен выбрать?

– Или я, или эта… Тсорихиа!

– Я не собираюсь возвращаться и жить с ней!

– Алекс, не лги мне! Что заставило тебя вернуться ко мне? Габриель! Если бы не он, где бы ты сейчас был? И если бы твоя индианка дала тебе сына раньше, чем ты узнал о существовании Габриеля, как бы все было?

Убрав с лица спутанные волосы, он смежил усталые веки, потер виски, позволил рукам упасть вдоль тела и тяжело вздохнул.

– Я не смогу ответить на этот вопрос ни сейчас, ни через год или два. Но одно я знаю точно: я люблю тебя, Изабель. Габриель, Элизабет и ты – вот мое настоящее и… мое будущее. Я не представляю жизни без вас.

Устремив взгляд в темноту, дрожа всем телом, она плотнее закуталась в шаль. По щекам текли слезы. Он подошел совсем близко, однако молодая женщина не шелохнулась.

– Изабель, я хочу увидеться с Тсорихиа, чтобы убедиться, что они с Жозефом ни в чем не нуждаются.

Она со стоном посмотрела ему в глаза.

– Мне страшно, Алекс! Мне страшно быть без тебя. Я все время боюсь, что ты не вернешься! Останешься с ней, потому что тебе лучше в этом мире, на свободе… Думаешь, я не знаю, что тебе не хочется возвращаться со мной в город? Думаешь, я не понимаю, чего ты боишься? Ты любишь меня, да, но и ее ты тоже любил! И, как и я, она выносила и родила тебе сына! Но, в отличие от меня, она никогда не заставляла тебя поступать против твоей воли. А я, Алекс, так не могу! Я больше не хочу жить так, как живу сейчас, сколько бы я ни пыталась привыкнуть. Это выше моих сил. Я не хочу оставаться здесь даже на одну-единственную зиму!

Он обнял ее и прижал к себе. Она вцепилась в его рубашку.