Барбара Картленд - Река любви

Древний Египет посещали многие греки, однако египетские древности первыми стали собирать античные римляне. Они вывозили сфинксов и статуи фараонов, чтобы украсить ими дворцы древнеримских императоров.

Всеобщая страсть к произведениям древних культур, родившаяся в Европе в тридцатых годах девятнадцатого столетия, тоже способствовала грабежу египетских гробниц. За счет этого и были созданы огромные коллекции Британского музея, Лувра, а также музеев Берлина и других Но Долина Царей не вызывала большого интереса коллекционеров, пока в 1922 году Говард Картер, которого финансировал лорд Карнарворн, не обнаружил там гробницу Тутанхамона.

Я встретилась с Говардом Картером в двадцатых годах, когда впервые посетила Луксор, и он показал мне найденные там ослепительные сокровища, поразившие меня красотой и великолепием.

Тогда я и ощутила незримую магию Луксора. Спустя тридцать лет, во время моего второго посещения Египта, это чувство усилилось и превратилось в уверенное духовное прозрение и почти осязаемую реальность таинственной магии, которой была насыщена атмосфера Луксора и которую я попыталась отразить в этом романе.

1892 год

— Я должна кое-что сказать тебе.

Герцог Дарлестонский, размышлявший сквозь дрему о том, что ему пора возвращаться к себе в спальню, наконец пробудился и спросил:

— Что, дорогая?

— Эдвард Тетфорд просил меня… выйти за него замуж!

Наступила тишина, которую прервал герцог:

— По-моему, тебе разумно было бы принять его предложение, Миртли. Он довольно напыщен, но богат и добродушен.

Помолчав немного, леди Гэрфорт неуверенно сказала:

— Ты же… не женишься… на мне?

— Не могу вспомнить, кто это сказал — Оскар Уайльд или Лили Лэнгтри, — что из хороших любовников получаются плохие мужья.

— Это сказал принц Уэльский! — ответила леди Гэрфорт. — И это полностью относится к нему.

— Так же, как и ко мне.

— Мы были так счастливы с тобой, — сказала Миртли Гэрфорт со сдержанным рыданием в голосе. — Я люблю тебя, Счастливчик, и ты это отлично знаешь.

— Тетфорд будет тебе хорошим мужем. Он знает о нас?

— Я совершенно уверена, что он догадывается, но он никогда не скажет об этом и, уж конечно, не будет смущать меня расспросами!

Герцог рассмеялся.

— Насколько я знаю Тетфорда, он предпочитает знать лишь о том, что хочет знать, и игнорирует все остальное.

Выходи за него, Миртли. Ты сможешь крутить им вокруг своего мизинчика, а его бриллианты, которые, я думаю, очень хороши, будут выглядеть еще краше на тебе.

Они вновь помолчали.

Затем леди Гэрфорт, готовая расплакаться, повернулась к нему, уткнувшись в его плечо.

Герцог прижал ее покрепче и подумал, что ему было хорошо с этой умной и приятной женщиной и она очень нравилась ему.

В последние пять месяцев они наслаждались пылкими и в то же время дружескими отношениями. Однако он все чаще начинал задумываться о том, что любовь Миртли все сильнее привязывает его к ней, а чрезмерной привязанности он боялся больше всего.

Прозвище Счастливчик очень подходило ему. Он получил его в день своего рождения.

Его отец, четвертый герцог в родословной, был на скачках в Эпсоме, наблюдая, как его жеребец Счастливый побеждает, обскакав на целый корпус всех остальных лошадей в забеге. В это самое время сквозь толпу, собравшуюся вокруг Жокейского клуба, к нему проталкивался управляющий.

Он никак не мог поговорить со своим господином, которого обступили друзья и поздравляли его с победой.

— Превосходно!

— Великолепная победа!

— Голубая лента Эпсома — твоя, и никто не заслуживает ее больше, чем ты!

Герцог хотел уже направиться туда, где взвешивался его жокей, когда обнаружил возле себя своего управляющего.

— Извините меня, ваша светлость.

— Что такое, Хантер? — с нетерпением спросил герцог.

— Ее светлость родила сына!

— Сын?! — радостно заревел герцог, и его возглас услышали все вокруг. — Сын! Наконец-то! — закричал он.

Друзья восторженно вторили ему, хорошо зная, что после четырех дочерей герцог больше всего на свете мечтал о рождении сына.

Он рассмеялся, сотрясаясь своим могучим телом.

— Сын! И на три недели раньше срока! — воскликнул герцог. — Он, кажется, намеревается быть таким же резвым, как Счастливый!

С этого момента герцога Дарлестонского называли не иначе, как Счастливчик.

Он получил в свое время родовое имение своего деда, своих крестных и любимого брата своей матери, но прозвище Счастливчик закрепилось за ним, подходя ему как нельзя лучше.

Ко времени окончания Итонского колледжа он стал привлекательным молодым человеком с обаятельной, притягательной улыбкой, веселой беспечностью в глазах и был просто неотразим для женщин.

И неудивительно. Помимо приятной внешности, высокого положения в обществе и огромного богатства рода Дарлестонов, он отличался своим отношением к жизни, считая ее захватывающим забавным приключением.

— Почему, черт побери, ты всегда такой счастливый? — спрашивали порой его друзья, видя, какую он излучал радость жизни, столь часто ускользавшую от них.

Ощущение радости предполагало постоянную новизну и перемены в жизни Счастливчика, особенно в его отношениях с женщинами.

Он менял женщин так часто, что даже заядлые сплетники потеряли счет его романам.

И что странно: обычно affaires du coeur1 у большинства мужчин имеют горький финал, однако женщины, которых так мимолетно любил он, редко испытывали даже обиду, расставаясь с ним.

Многие из дам пережили боль разбитого сердца, однако каким-то чудесным и странным образом они вспоминали Счастливчика с благодарностью за счастливые минуты, проведенные с ним, и готовы были защищать его от врагов.

Казалось бы, многим мужчинам следовало бы испытывать к нему ревность и зависть, но большинство из них были его друзьями и интересовались не его любовными похождениями, а им самим и его спортивными увлечениями.

Счастливчик перепробовал почти все виды спорта, занимавшие светский мир. Он участвовал в скачках на своих любимых лошадях, борясь даже за Большой национальный кубок, и проявил себя в соревнованиях по поло.

На своей яхте Счастливчик соревновался в гонках в Коусе, а однажды чуть не утонул, пытаясь побить рекорд в состязаниях по плаванию на легких каноэ.

Быстрый в подаче мяча в крикете, он был капитаном команды одиннадцати лучших игроков в Итоне. Его борзая была самой быстрой в течение двух лет, и естественно, что у него были великолепные гончие для охоты на лис.

Унаследовав фамильный титул, он улучшил верховую охоту с гончими в своих поместьях, и принц Уэльский говорил, что предпочитает охотиться у него в Дарле.

Как бы многочисленны ни были интересы Счастливчика, он не прекращал поиски все новых и новых радостей жизни.

Кто-то однажды сказал о нем:

— Он как будто пытается обогнать время или найти то, что боится упустить, если не поспешит.

И теперь Миртли Гэрфорт, очевидно, пришла на ум эта же мысль, и она спросила:

— Чего ты ищешь в своей будущей жене, Счастливчик?

— Я не намерен жениться, — ответил герцог.

— Но рано или поздно тебе придется сделать это. Не забывай, что у твоего отца было четыре дочери, прежде чем появился ты.

— Мои родственники не позволят мне забыть об этом!

Сам же совершенно искренне подумал, что не стоит удивляться тому, как сильно баловали его в детстве.

Четыре сестры просто обожали Счастливчика. Что же касается его отца, то для него солнце и луна выходили на небо только ради его сына.

Он припоминал, как его мать говорила отцу, когда он был еще совсем маленьким:

— Ты не должен, слишком баловать мальчика. Если ты будешь во всем ему потакать, он станет невыносим, когда вырастет.

Однако большой ум герцога не позволил ему стать невыносимым.

Он хорошо понимал, что, благодаря счастливой судьбе, родился в семье, пользовавшейся уважением и восхищением всех, начиная с монарха. Даже королева, крайне критически относившаяся к знати, особенно к тем, кто окружал ее сына, не находила недостатков у четвертого герцога и у его жены.

И хотя ей наверняка рассказывали о некоторых из самых громких «подвигов» нынешнего герцога, она относилась к нему с той снисходительностью и благосклонностью, которыми редко одаривала молодых сверстников герцога.

Недоброжелатели герцога говорили, что ее величество всегда была неравнодушна к лести.

Но герцог никогда не льстил королеве. Он разговаривал с ней так же, как с любой женщиной, ценя ее привлекательность и проявляя интерес к ее мнению.

И как это свойственно женщине, королева отвечала на его любезности подобно цветку, раскрывающему лепестки навстречу солнцу.

Ему оставалось лишь заботиться о том, чтобы избежать ловушек бесчисленных женщин, ухитряющихся всяческими способами приковать его семейными узами либо к себе, либо к своим дочерям.

— Когда-нибудь, Счастливчик, . — сказала ему Миртли Гэрфорт, — ты полюбишь по-настоящему.

Герцог искренне удивился.

— Ты хочешь сказать, ; — спросил он, — что я никогда не любил?

— Да, я уверена в этом!

Герцог готов был рассмеяться над ее абсурдными словами, однако внезапно подумал, что в них, может, и кроется правда.

Он всегда полагал, что влюблен, когда был увлечен новым прекрасным личиком, любуясь устремленными на него глазами, в глубине которых таилось манящее желание.

Когда в нем рождалось ответное чувство и он ощущал непреодолимое желание поцеловать эти соблазнительные губки, он думал, что Купидон в очередной раз прострелил ему сердце и он вновь полюбил!

Теперь же, вспоминая эти мимолетные восторги экстаза, которые медленно, но неизбежно утихали, он подумал: а не права ли Миртли на самом деле?