— Куда, мисс Волкова?

Я любила Сержа. Он был мне как дядя: возил куда нужно и одновременно защищал. Он никогда не был женат и не имел детей. Я думаю, что он считает меня в некотором роде дочерью. Могу рассказать ему любой секрет, и уверена, что его не узнает ни одна живая душа. Ему уже за семьдесят, но я знала, что он будет с моим папой, пока он не умрет.

— Сначала домой, а затем в церковь, пожалуйста, — ответила я.

Серж долго смотрел на меня в упор в зеркало заднего вида. Он был обеспокоен. Конечно, он не посмеет сказать что-либо вслух, но я знала, что он не любил Алика. Он знал, что я беспокоюсь о своем долге, судьбе и жизни, будучи женой Алика. Его молчаливый страх за меня, казалось, рос каждый день.

Засунув куда подальше свое беспокойство, Серж бесшумно поехал по улицам Бруклина. Я наблюдала за яркими огнями через темное окно.

По крайней мере, сегодня, в церкви я могу получить на несколько часов столь желанную свободу.


2 глава


Киса


— Киса, ты будешь раздавать пакеты с едой на улицах, хорошо?

Я с энтузиазмом улыбнулась Отцу Хрущеву, но внутри все сжалось. Ненавидела раздачу пищи на улицах, предпочитая обслуживать в безопасной близости от грузовика. На улице было слишком влажно. Я не любила ходить по темным переулкам и узким улочкам Бруклина — они были забиты бездомными, не у всех из них были хорошие намерения.

Грузовик с едой, наконец, остановился, и я подошла к Павлу: седому, маленькому, толстому человеку из нашей церкви.

— Похоже, мы сегодня вечером будем одни, Паш.

Бледный, с морщинами на лице, Павел мне тепло улыбнулся.

— Господь отблагодарит тебя, Киса. Ты делаешь богоугодную работу. Это почетное дело. Хорошее дело для тебя.

Я боролась с желанием закатить глаза и сказать ему, что моя жизнь и так полное дерьмо, и я не думаю, что Богу есть дело до меня. Вместо этого я кивнула. Пусть думает, что я согласна. Павел подчеркнул слова «хорошо» и «почетный» из-за моего папы. Слово «хорошо» и Кирилл Волков — «Глушитель» — как правило, не совместимы. Павел давно находился среди нас, часто был свидетелем разборок Братвы и Пахан с врагами.

Но как бы люди не боялись отца, я любила его и хотела всего лучшего для него. Я ходила в церковь и раздавала милостыню, потому что:

(а) мой папа приказал мне успокоить Отца Хрущева (он вечно беспокоится о жестокости бизнеса и его влиянии на наши души);

(б) если Бог есть, то мне надо делать побольше добрых дел, чтобы мне было что предоставить Ему в судный день. По моим расчетам, сейчас наши весы крайне несбалансированные, и чаша наклонилась в сторону плохих дел, а, значит, мы все будем прокляты и станем гореть в пламени ада.

Зовите меня оптимисткой, ведь я надеялась, что эти маленькие еженедельные добрые поступки отдалят нас от звания «вечных грешников». Кроме того, мне действительно нравилось помогать нуждающимся. Плюс я была избавлена от надзора головорезов моего папы, либо Алика, которые следят за мной двадцать четыре часа семь дней в неделю. И еще, когда я занимаюсь благотворительностью, она напоминает мне, что, может, я и живу в «тюрьме», у меня всегда была еда, я жила в лучших домах, носила лучшую одежду... Я имею все материальные блага, и мне нравилось ощущение того, что я могу изменить к лучшему чью-то жизнь.

— Итак, мы можем начинать, — подал знак Отец Хрущев.

Все волонтеры начали расстегивать свои ремни безопасности. Вздохнув, я расстегнула ремень, посмотрела на свою тонкую водолазку и свободные брюки. Встав, подошла к задней части грузовика. Отец Хрущев передал мне мою первую часть пакетов помощи и улыбнулся в знак благодарности.

— Держитесь сегодня рядом со своей группой, Киса. Опасные люди приходят, когда город наполняется подобными благими намерениями.

Подарив ответную улыбку, я повернулась и подалась подальше от машины в кипящую летнюю ночь.

Первый грузовик уже разгрузили, и моя лучшая подруга, Талия, подошла ко мне. Единственная дочь третьего босса мафии — Ивана Толстого. Она шла в мою сторону, высокая, со светлыми волосами и ярко-карими глазами. Смех пробрал меня, когда я увидела, что она идет ко мне на своих четырехдюймовых каблуках. Даже раздача колбасы и одеял бездомным не стала поводом для отказа обуть кожаные сапоги от «Гуччи».

— Киса! Я думала, что ты сегодня с Аликом выходишь в свет. Или он отпустил тебя на время со своего короткого повадка?

Я проигнорировала стервозный комментарий Талии, пытаясь казаться беспечной.

— Папа вызвал его по делу, а я решила приехать сюда. Отец Хрущев спросил меня, могу ли я приехать в церковь в воскресенье, чтобы помочь. — Я указала на пакеты помощи в моих руках. — И вот я здесь.

Взгляд Талии смягчился, она притянула меня к груди, осторожно, чтобы не раздавить узелок с едой и одеялами. Я вздрогнула, когда ее плечо коснулось большого синяка на моей руке, оставшегося с прошлой недели, когда я не угодила Алику. Я говорила с деловым партнером своего отца «слишком долго», и он выговаривал мне, держа в тисках и говоря грубые резкие слова на ухо о том, как он «недоволен». Но я сдержалась: приняла боль и смолчала. Мне дорога моя жизнь.

Когда Талия отстранилась, то посмотрела на меня скептическим взглядом и спросила:

— Ты в порядке, Киса? Мне кажется, что ты где-то летаешь, пока я говорю об Алике. Это предсвадебный мандраж? Или что-то большее? И какого черта ты так одета? Жара такая! — ее карие глаза просканировали мой наряд.

Я улыбнулась во все тридцать два и взмахнула рукой.

— Мне холодно, поэтому я так одета. Мне кажется, что у меня грипп или что-то еще. Кстати, Талия, это благотворительность, а не показ мод. И я в порядке, просто грустно, что эту ночь проведу без Алика. Вместо этого, я снова здесь... — я закатила глаза. — Стараюсь загладить грехи своей семьи.

Талия еще долго пристально смотрела на меня, а потом взяла за руки.

— Нашей семьи! Ну хорошо, давай сделаем вот что: мы пойдем в бар и напьемся! Отец Хрущев отправил меня в другую команду. Он знает, что мы слишком много болтаем и пренебрегаем нашими обязанностями, если находимся вместе. Сделай все быстро. Встретимся здесь. Мне срочно нужно выпить!

— Посмотрим, — ответила я, зная, что нужно сделать, чтобы отделаться от приглашения. Алик сходит с ума, если думает, что я была в баре. Ему все кажется, будто я ищу себе мужчин. И Талия. Алик ненавидел ее, считая, что она на самом деле шлюха. Он ненавидит, когда ее брат находится рядом со мной, ненавидит, что она продолжает говорить о нем. Последнее, что нужно Братве и моему папе, это чтобы он кого-нибудь убил. Если ярость Алика вырвется наружу, его не остановить, но мой отец держит судебную систему под контролем, чтобы не было неприятностей. Павел позвал меня и я, не забыв напоследок послать Талии воздушный поцелуй, ускорила шаг, чтобы присоединиться к группе добровольцев по спасению заблудших душ.


***


— Да благословит тебя Бог, дитя... Да благословит тебя Бог... Ты всегда так заботишься обо мне.

Я улыбнулась старику, когда он засунул голову в свой пакет, вытащил плотно завернутый в пищевую пленку бутерброд с ветчиной, после чего стал есть его. Он жил тут на протяжении многих лет. Нет, исправила я себя, по меньшей мере, те три года, что я служу в церкви. Павел сказал, что вроде бы старик жил на этом месте три года. Он всегда прятался здесь, в этом маленьком переулке, как испуганная мышь, которая боится оставить свою нору. Я отошла от своей группы, чтобы отдать ему пакет. Что-то в этом старике стимулировало меня на то, чтобы спасти его. Он всегда выглядел так... бедно, так грустно.

Какая-то связь.

— Киса? Киса, ты где? — далекий голос привлек мое внимание.

Я сразу узнала его. Он принадлежал Павлу.

Посмотрев на старика, я улыбнулась, когда заметила, что он был завернут в теплые одеяла и завален массой коробок, скрывавших его из поля зрения.

— Киса? — прикрыв глаза, я застонала, когда безумный голос Талии присоединился к Павлу.

Отлично.

Взглянув в сторону места сбора волонтеров в конце длинного переулка, я только решила присоединиться к ним, как вдруг, грязный, бородатый мужчина вышел из темноты и преднамеренно толкнул меня на грязный холодный асфальт.

Не имея ни единой возможности закричать, я ударилась об землю, поцарапав ладони. Потом он навалился мне на спину и попытался вырвать сумочку. От него пахло алкоголем и грязным телом. Я попыталась сдержать рвоту. Он точно не один из тех бездомных, которые часто посещают эту аллею. И он не имел ни малейшего понятия, чью дочь он трогал!

— Нет! Отстань от меня! Помогите! — я пыталась кричать, но тяжесть тела приглушила звуки в пустом переулке. Волонтеры не видели меня, слишком далеко и темно. Нападавший продолжал удерживать меня, заставляя посмотреть на него. Я попыталась освободить свою руку из-под его живота, чтобы вытащить кошелек, но рука была обездвижена.

Я резко замерла, когда почувствовала острое лезвие на своей шее.

— Руку на кошелек, сука, или я перережу тебе горло, — приказал низкий голос, но я не смогла освободить руку. Страх переполнял меня.

Лезвие ножа ползло все дальше, и я закрыла глаза, ожидая худшего. Вдруг мне послышался глубокий рев, и моего нападавшего оттащили от меня. Где-то там я услышала вопль и хруст, раздающийся на мили вокруг.

Я отчаянно поползла вперед, чтобы избежать шума, поднялась на колени и повернулась задницей... и сразу же перестала дышать от того, что увидела.

Злоумышленник был прижат к стене, а огромный человек в капюшоне бил его в живот кулаками. Я не могла оторвать глаз от увиденной картины. Человек в капюшоне был неумолим, каждый удар наносился с точностью, грудь вздымалась от волнения, ноги раскачивались из стороны в сторону, как будто он наслаждался тем, что делал. Он наслаждался боем... Получал удовольствие от насилия ...