– Так не похоже на эту хищницу, – пробормотала мать и подозрительно прищурилась. – Мы говорим об одной и той же особе? Той, которая советовала снять с меня шарфик?!

– Который мешал доступу кислорода к твоим мозгам? – Кудрин озадаченно замолчал.

– А! И ты туда же! Очень смешно. Я требую, чтобы она больше не появлялась в моем доме!

– Мамуля, – попытался напомнить той сын, – это мой дом вообще-то.

– Ну да, – Серафима Павловна поостыла, но оставалась непреклонной. – В твоем доме, естественно. Я не хочу, чтобы она появлялась в твоем доме! Она тебя не достойна. Эта Верочка безнравственна и лжива!

– Это была не Верочка, – со вздохом признался Кудрин. – Это была Олимпиада. Красивое имя, да?

– Зачем же ты мне солгал?! – возмутилась Серафима Павловна и отодвинула от себя тарелку с колбасой. – Мальчики должны говорить мамам только правду!

– Я уже не мальчик, мама, очнись. – Максим подошел к матери и обнял ее за плечи. – Мне черт знает сколько лет, а ты все называешь меня мальчиком. У меня уже собственная жизнь начинается, как я думаю. И со своей жизнью я как-нибудь сам разберусь. Не волнуйся, у меня сейчас никого нет: ни Верочки, ни Олимпиады. Я один-одинешенек. – Он поцеловал мать в щеку и вернулся к своей яичнице. – Между прочим, картошку она жарит отменно! Верочка так не умела.

– Ты влюбился в этот ходячий ужас?! – всплеснула руками Серафима Павловна. – И не лги мне снова! Материнское сердце не обманешь.

– Обманешь, – подмигнул ей Кудрин, – еще как обманешь. Ты же не догадалась, что Липа не Верочка. А ведь, дорогая мамуля, Верочку я тебе показывал, помнишь, в магазине?

– Тогда она была в шубе, – оправдалась Серафима Павловна, – а здесь совершенно голой! К тому же я не должна помнить всех твоих куртизанок.

– Всех моих? – Кудрин установил сковороду с яйцами на стол и сел. – А сколько их было, мама?

– Ну, – опустила глаза Серафима Павловна, – две или три. Разве дело в количестве?

– Правильно! – Кудрин взмахнул вилкой. – Дело в качестве. Все дело в том, что ни одна из них тебя не устраивала! Никто не нравился до такой степени, чтобы ты могла назвать ее «дочкой». Поэтому я не стал тебя близко знакомить с Верочкой. Кстати, я собирался на ней жениться. Все, хватит об этом.

Серафима Павловна взяла вилку и принялась ковырять студень. Ей до слез было обидно за себя, такую трепетную и несчастную, отдавшую жизнь единственному сыну, который в одночасье решил жениться без ее ведома! Эх, современная молодежь! Вот до чего она дожила! Внезапно готовые брызнуть из глаз слезы остановились, Серафима Павловна вспомнила слова сына о том, что он сейчас одинок. Значит, этой ужасной профурсетки у него нет! Так зачем же волноваться?

– Конечно, – Серафима Павловна говорила уверенно и твердо, – ты уже большой мальчик и можешь самостоятельно принимать решения. Но заметь, что судьба все равно осталась на стороне матери. Ты хотел жениться и не женился просто потому, что я об этом не знала. Если бы ты мне сказал, то все бы у тебя получилось. Показал бы мне девушку, только не ту, другую, познакомил. Уж не такая я и стерва…

– Обязательно, мамочка, – пообещал ей Кудрин, которому не хотелось с ней пререкаться, – в следующий раз, когда я соберусь жениться, обязательно познакомлю тебя со своей старушкой.

– С какой еще старушкой? Я не понимаю этот ваш молодежный сленг! – отрезала мама.

– Это не сленг, – усмехнулся сын, – чувствую, что женюсь я только к семидесяти годам, когда окажусь в незавидном положении старого холостяка, которому некому будет подать стакан воды.

– Слава богу, что я не доживу до этого момента! – искренне вырвалось у Серафимы Павловны.

Максим не стал уточнять, до какого именно момента не хочет дожить его мать, он это прекрасно знал. В этом была причина всех его бед. Она слишком много времени отдавала единственному ребенку, ущемляя в правах свою женственность, противясь собственному счастью. Ребенок вырос, даже перерос, захотел жить своей жизнью, а мама этого так и не поняла.

– Я вчера была в гостях у своей хорошей приятельницы Ольги Ивановны, – мама вздохнула, – такая интеллигентная семья, в четырех поколениях медицинские работники. Сын у Ольги Ивановны известный московский хирург, светило. Дочка тоже удачно развелась. Красавица, каких свет не видывал! Все при ней: ноги, руки, голова. И старше тебя всего на три года. Максик, вы бы были очаровательной парой!

– Мама, – укоризненно покачал головой сын, – ты опять за свое! Не нужно меня сватать за кого попало. Ты совершенно не хочешь, чтобы я женился.

– На ком попало?! Как ты можешь так говорить о дочке Ольги Ивановны? Это ты подбираешь кого попало! Я уверена в том, что профурсетка Липа подцепила тебя в трамвае или на автобусной остановке.

– Мама, я езжу на автомобиле, – вставил Максим, все еще не теряя надежду завершить разговор.

– Ха! Такие, как она, без зазрения совести лягут под твои колеса, чтобы окрутить бедного мальчика!

– Мама, она не ложилась под колеса, она ошиблась квартирой, домом, улицей, городом, в конце концов. – Кудрина начал раздражать разговор на избитую тему. Серафима Павловна неоднократно пыталась свести его с дочерьми своих многочисленных приятельниц, после чего поджимала губы и обижалась, когда сын начинал планировать совместное будущее с одной из них. В принципе, одна и была. Случилось это четырнадцать лет назад, после чего он зарекся знакомиться с мамиными приятельницами и их дочерьми.

– Она ошиблась городом?! – искренне удивилась Серафима Павловна и перестала жевать. – Как?!

– Села не в тот междугородний автобус, – устало отмахнулся Кудрин, – водитель довез ее до дома.

– И дом оказался точно таким же, как у нее? – подозрительно поинтересовалась Серафима Павловна. – И квартира совпала? Ключ подошел… Прекрати обманывать мать! Я каждый год смотрю по телевизору эту комедию. – Внезапно она догадалась о самом неприятном, что тот хотел бы скрыть. – А! Так она была пьяная! Признайся, сын! И вешалась тебе на шею, мошенница! На нее следует завести уголовное дело. Ты проверял, у тебя ничего не пропало?! – Серафима Павловна выскочила в комнату.

– Пропало! – крикнул ей вслед сын. – После ее отъезда пропало пианино!

– А! Я так и знала, – взвизгнула Серафима Павловна, – она увезла его с собой! Какое пианино? Что за идиотские шутки? – она вернулась на кухню. – У тебя никогда не было музыкальных инструментов. Слон наступил тебе на ухо, или это был медведь, но, скорее всего, они оба потоптались на твоем органе слуха. Наверняка она забрала все деньги и ценности.

– Единственная ценность в этой квартире, – Максим доел свою яичницу и встал, – так это ты, мамуля. А на тебя, как я понимаю, покушается только Митрофан Ильич.

Серафима Павловна зарделась от удовольствия, но предпочла не вдаваться в подробности.

– Он меня действительно заждался. Проверь документы, сынок, – посоветовала она ему на прощание.

– Мамуля, – провожая ее к двери, заметил Кудрин, – если она что и забрала с собой, так только мое сердце. Тише, спокойно, не волнуйся. Это тоже была шутка!

– В каждой шутке есть доля правды, – обиженно сказала мать. – Или я, или она, так и знай!

Серафима Павловна для прочей убедительности громко хлопнула дверью.

Максим вернулся в комнату и поглядел на вещественное доказательство того, что в его квартире не все в порядке. На диване валялась дамская сумочка с содержимым, проинспектировать которое ему хотелось до дрожи. Эта сумка была явным наваждением, средоточием зла, черным пятном в его светлой биографии. Максим отвернулся, копаться в чужих вещах он не станет, сколько бы эта финтифлюшка его не совращала. Она специально оставила сумку, чтобы та колола ему глаза. Он схватил сумку и кинулся с ней в коридор, закинет ее сейчас под телефонную тумбочку, там ей самое место.

Дверь распахнулась, и на пороге появилось белоснежное облако в блестящих тающих снежинках. Оно потопталось немного, оставляя рядом с модельными сапожками небольшие лужицы, и тихо поинтересовалось, один ли Кудрин. Тот испуганно спрятал сумку за спину и кивнул головой.

– Тогда я пройду, – величественно произнесла Верочка и переступила порог. – Ты не достоин моего прощения. – Кудрин снова кивнул. – Я была на тебя очень сердита. Я не спрашиваю, как ты мог променять меня на другую женщину и кто она такая, но мне хотелось бы это знать. Только потом, ты все мне расскажешь потом. Поцелуй меня! – Верочка вытянула губы трубочкой и подставила свое миленькое личико Максиму.

Тот чмокнул ее в губы, стараясь не задействовать при этом руки, которые крепко держали вещдок. Кудрин прикинул, если он сделает пару шагов назад, то доберется до телефонной тумбочки и сможет закинуть под нее сумку так, чтобы Верочка ее не увидела. Но та сразу догадалась, что руки жениха заняты, раз ей достался скромный поцелуй без пылких объятий. И со своим грузом расставаться он явно не хочет. Значит, он держит нечто ценное и хранит тайну. Верочка подумала, что это может быть только обручальное кольцо, и улыбнулась. А она-то думала, что он просто ловелас! Оказывается, Кудрин все это время страдал и бродил по комнатам с кольцом, поджидая любимую под дверью! Нужно было не ломаться, как советовала мама, а бежать к нему и прощать ему все на свете.

– Покажи мне, что у тебя там, – игриво начала она, пытаясь заглянуть за спину жениха.

– Ничего особенного, – тот упрямо попятился к тумбочке. – Всякая ерунда.

– А я хочу увидеть эту ерунду, – настаивала Верочка, – наверняка это довольно ценный предмет!

– Сущая ерунда! – Кудрин попытался улыбнуться и жестом профессионального фокусника засунул сумку в шкаф, судорожно нащупав дверцу. Верочка проводила взглядом темный предмет и поняла, что он был совершенно не похож на маленькую бархатную коробочку. Предмет как две капли воды походил на дамскую кожаную сумку и пах ненавистным приторным ароматом.