Регина даже бровью не повела, храня гордое молчание.

— Мне льстит ваше мнение о талантах и достоинствах мужчин нашего рода, — с улыбкой склонила голову герцогиня, — но речь сейчас не о моём брате. У меня есть доказательства, что Анна Лаварден имела любовников до него. Это, конечно, не преступление, но есть одно обстоятельство… Я не знаю, как это объяснить, мне, право, неловко говорить об этом.

— Наша невинная овечка спуталась неизвестно с кем и подцепила не то сифилис, не то ещё что-то из этого же разряда, — выпалила в крайнем раздражении Регина и тут же в испуге замолчала, встретив испепеляющий взгляд Луи.

— Какие у вас обеих есть доказательства, кроме пьяной болтовни герцога Майенна?

— Почему бы тебе не спросить саму Анну? — предложила она, — Неужели её наглости хватит всё отрицать перед тобой и Филиппом?

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Луи, всё уже для себя решивший, ему достаточно было вчерашней сцены, — давайте сейчас все вместе нанесём визит Филиппу де Лоржу и его очаровательной кузине.

— И как это будет выглядеть? — поинтересовалась Екатерина-Мария, — Святая инквизиция допрашивает одержимую еретичку?

— Нет, — отрезала Регина, — к Филиппу пойду я одна. Я сама с ним поговорю и пусть он лично выясняет, что в этих слухах правда, а что наговор. Думаю, с тем, что графа де Лоржа никто ещё не мог упрекнуть во лжи, согласятся все здесь присутствующие? Луи, я ведь знаю, что ни мне, ни герцогине Монпасье ты до конца всё одно не поверишь. Ты должен узнать правду, какой бы она ни оказалась, из уст Филиппа.

— Ладно, я в ваши семейные дела вмешиваться не намерена, — словно отстраняясь, подняла ладонь герцогиня Монпасье, — мне уже пора. Я волнуюсь за Шарля, как бы он не наделал глупостей.

— Ну, хуже ему уже вряд ли будет, — не удержался от шпильки Луи.

Герцогиня ответила ему презрительным взглядом, мол, вы, граф, недалеко ушли, вознамерившись жениться на распутной вдовушке, и вышла из комнаты. Но в дверях не утерпела и небрежно обронила:

— Кстати, кто-нибудь интересовался, от чего умер барон де Гонто? В наше время, знаете ли, не составляет особого труда стать молодой вдовой.

Едва за герцогиней закрылась дверь, как Луи повернулся к сестре и молча начал сверлить её взглядом.

— В этом ты тоже меня обвинишь? — тихо спросила Регина.

Бюсси опустил глаза и после минутного молчания ответил:

— Извини. Мне просто сейчас очень плохо. Ты права, нужно говорить с Филиппом. Ступай к нему. Вряд ли он в курсе похождений своей кузины, но в любом случае, лучше будет, если он узнает об этом не так, как я. Лучше, если ты ему всё скажешь. Для него главное — слышать твой голос и видеть твоё лицо. Всё остальное в этом мире значения не имеет. Впрочем, как и для меня.

— Для тебя? — еле слышно переспросила она.

Луи поднял на неё измученный взгляд, умоляя более не спрашивать ни о чём, и вышел, оставив сестру одну. Как делал всегда.

Регина подошла к зеркалу, пристально посмотрела на своё отражение:

— Что ж, графиня де Ренель, пока всё идёт, как ты и хотела. К черту угрызения совести, к черту мораль, к черту всех, кто помешает тебе завоевать Луи. Нужно потерпеть ещё немного, и призрак Анны уже не будет маячить на твоём пути. Об остальном мы думать не будем вовсе.

Пока уставший, выбитый из колеи всем происходящим Бюсси лежал на постели, бесцельно глядя в потолок, подруги действовали.



Екатерина-Мария, вернувшись от Клермонов, первым делом разыскала в Лувре своего ветреного брата и, буквально силком вытащив его из шумной компании таких же придворных хлыщей, потянула его прочь из дворца.

— Идиот! — шипела она по дороге, — Когда ты только поумнеешь! Не мудрено, что Регина предпочла на роль своего мужа графа де Лоржа. Как можно было столь беспечно себя вести! Появиться в Лувре и, как ни в чём не бывало, слоняться по галерее в обществе безмозглых дворянчиков!

— А что я должен делать? — возмущался Майенн. — Всё, что вы задумали с Региной, я выполнил. По-моему, вы и так слишком многого от меня хотите.

— Сейчас речь идёт не о том, чего хотим мы, а о том, хочешь ли ты жить.

— Я так и знал! Я знал, что этим всё кончится и вы с ней загубите мою молодую жизнь! — не без пафоса возопил герцог.

— Хватит валять дурака! Пока Бюсси не до тебя, но когда он оклемается от новостей, которыми мы его обеспечили, ему нужно будет на ком-то сорвать зло. Угадай, кого он обвинит во всех смертных грехах?!

— Ты предлагаешь мне, Шарлю де Лоррену герцогу Майенну, Гизу, сбежать в провинцию от гнева какого-то графа? По-твоему, больше всего на свете я боюсь дуэли с Бюсси?

— Шарль, сейчас не время геройствовать! Твоё упрямство только добавит хлопот мне и Регине! Тебе плевать на сестру, так подумай хоть о любовнице. У нас ещё больной Этьен и неотправленное письмо папе, а тут эта блажь Регины, сватовство Бюсси и только твоих капризов для довершения картины нам не хватало!

— Ну, вы с Региной справитесь с самим дьяволом и без моей помощи. Меньше всего я беспокоюсь за вас. Мне лично одно непонятно: что нашло на Регину, раз уж она во что бы то ни стало решила расстроить свадьбу брата? Где эта несчастная баронесса перешла ей дорогу? Может, хоть ты меня просветишь на этот счёт?

Иногда Майенн умудрялся задавать неуместные вопросы и эта его черта больше всего бесила Екатерину-Марию, в такие моменты она готова была разорвать его на части. Но вот беда — без этого смазливого ветреника все её планы восшествия на трон династии Гизов летели в тартарары.

— Бог мой, ну ты же знаешь эту фамильную спесь всех Клермонов, — состроила снисходительную гримасу герцогиня, — Регина вбила себе в голову, что брак с какой-то баронессой будет для Луи мезальянсом. Она видит его ни кем иным, как только королем. Не суть важно, какого государства. В последнее время она очень сильно начала интересоваться внутренней политикой Англии, понимаешь, о чём я?

Майенн восхищённо присвистнул:

— Да уж, до амбиций и запросов нашей прекрасной графини тебе далековато будет, сестрица!

— Ах, Клермоны уже лет триста кричат на всех перекрёстках, что в их жилах течёт королевская кровь, а тут ещё масла в огонь подлила блаженная матушка Луи, упокой Господи её душу, по секрету шепнувшая десятку своих подруг о случайной интрижке с Генрихом II. У Регины на почве всего этого развилась мания величия. И вдруг какая-то провинциальная кукла вмешивается в её планы. Ты же сам видишь, Регина в последнее время стала совершенно неуправляемой. Анна ей как бельмо на глазу. Надеюсь, ты не хочешь сказать, что тебе стало нестерпимо жалко эту дурочку из Аквитании?

Шарль передёрнул плечами:

— Она не в моём вкусе. К тому же я обещал Регине выполнить любую её просьбу.

— Что ж, — усмехнулась Катрин, — я вижу, твои с Филиппом уроки не прошли для неё даром, раз уж за одну ночь она уговорила тебя на эту авантюру.

— Прости, сестра, но тебе бы её таланты, и трон Франции уже бы занимал наш старший брат Генрих.

Герцогиня бросила на Шарля многообещающий взгляд, от которого ему стало не по себе. Ох, припомнят ему когда-нибудь эту поддёвку!

— Куда мне ехать-то прикажешь? — поспешил перевести разговор в другое русло Майенн.

— В Пуату. Отсидишься в провинции, заодно наведёшь порядок в поместье, проверишь управляющего, а то он заворовался уже окончательно.

— Может, всё-таки зря вы затеяли всё это? Два заговора одновременно — вы свои силы не переоценили?

— Убрать с дороги провинциальную дурочку — это, по-твоему, заговор? Мелко плавать стали, ваша светлость. Регине полезно наточить коготки и набраться опыта в таких делах. Расправится с ней, успокоится и будет готова идти дальше. Заодно посмотрим, на что она способна.

— Что ты на самом деле задумала? Чего ради ты потакаешь ей в подобных, как ты выражаешься, мелкого разлива делишках? Ведь это не твой уровень.

— И не её. Ты прав. Убирая Анну Лаварден, мы убиваем двух зайцев. Во-первых, отводим глаза старой жабе. Могу поклясться, что Рене уже проболтался ей о нашем визите. Королева-мать спать ночами перестанет, думая, для кого мы покупали яд.

— А что, обязательно было идти именно к Рене?

— Нужные мне компоненты были только у него. Так что королева-мать и её канцлер сейчас глаз с нас не спустят. А смерть невесты Красавчика Бюсси их успокоит. Чем она помешала графине де Ренель, они придумают быстро, и на какое-то время перестанут следить за нами. Вот в этот-то момент Этьен и поедет с письмом в Рим.

— Святые угодники, — охнул Майенн, — какой же у вас обеих извращённый ум! Кой чёрт дёрнул меня с вами связаться.



Регина блаженствовала в объятиях Филиппа. Она знала, что сейчас допивает последние капли покоя в своей жизни, как знала и то, что через несколько минут скажет близкому и родному человеку горькие и ядовитые слова, которые искалечат ему душу. На другой чаше весов опасно качалось сердце Луи, но Регина никак не могла решиться заплатить страшную цену за его любовь. Спокойствие и счастье Филиппа были частью той высокой платы. Ей было откровенно наплевать на жизнь Анны Лаварден, на её чувства и прочую чепуху. В этом мире имели значение только три вещи: любовь Луи, месть королю и жизнь Филиппа. И Регина в который раз проклинала себя за то, что все её ошибки и грехи ложатся на плечи Филиппа. Горечь скапливалась в её душе, разъедая её, как кислота разъедает тонкий пергамент. Но ни оглядываться назад, ни отступать она не умела.

Разметавшись по постели, Филипп играл с её отросшими кудрями, целовал тонкие пальцы. Чувство того, что она уходит от него, что он её неизбежно теряет, не покидало его ни на минуту, и он не знал, откуда оно появилось. Регина опять пришла к нему в поисках покоя, напрасно пытаясь вернуть оставленное в Бордо безмятежное счастье, и Филипп понимал это. Никогда она не приходила к нему отдать свою любовь и нежность, он был нужен ей, когда непостижимая и мятущаяся душа её жаждала короткой передышки, призрачного покоя. Но когда она вот так лежала рядом, обвившись гибким, нежным телом своим вокруг него и её дыхание обжигало его кожу, он хотел лишь одного — чтобы она оставалась в его жизни. Пусть не любя, пусть изменяя и обманывая, нанося рану за раной его открытому сердцу — но только пусть она будет рядом. Чтобы он мог, как сейчас, утешить и защитить её, укрыть в своих объятиях от всех бед этого мира. Так легко и так естественно эта прекрасная, непостоянная и несчастная, в общем-то, девушка стала его жизнью. Майенн был тысячу раз прав, говоря, что Филипп не сможет без неё. С того самого дня, когда он, на свою беду, заглянул в её бездонные глаза, отведал обманчивой отравы её губ и навсегда запутался в сетях её ласк, всё остальное перестало иметь какое-либо значение.