Ортанс и Маргарита переглянулись и последняя негромко засмеялась, но в этом смехе зазвучало чувство собственного превосходства и облегчение:

— Ах, дорогая моя девочка, это невозможно. Именно для вас это и невозможно.

— Для меня нет ничего невозможного! — сверкнула глазами Регина.

— Возможно, действительно ничего… кроме того, что не дано Богом, ибо самый завидный жених Франции — ваш брат Луи, великолепный граф де Бюсси. Все остальные, увы, находятся на несколько ступеней пониже…

— … и мне придется волей-неволей снизойти до них, вы это хотели сказать? — Регина резко поднялась, отшвырнула в гневе кресло и ушла в сад.

Ортанс пожала плечами и направилась вслед за ней, недоумевая, зачем нервничать из-за такого пустяка. В Лувре было достаточно мужчин и качество в данном случае легко можно было компенсировать количеством и весом кошелька, а если учесть, что при дворе пока оставались свободными от брачных уз два отпрыска королевских кровей, принц Конде и три будущих герцога, — это не считая Англию, Испанию, Австрию и Польшу, — то поводов для расстройств не было абсолютно. Именно это она и изложила Регине, догнав её среди розовых кустов.

— Вы забыли ещё Италию, Германию и Восток, — равнодушно обронила Регина.

В это время дворецкий доложил о приходе белошвеек и портнихи и в предвкушении примерок новых нарядов неприятный разговор был забыт.

Узнав из письма Маргариты о приезде сестры, Бюсси написал управляющему, чтобы тот не скупясь выделял любые суммы по первому же требованию Регины, так что подготовка к первому появлению в Лувре шла полным ходом. Ортанс до хрипоты спорила с юной графиней по поводу расцветок и фасонов: если маркиза была в курсе последних веяний моды, то Регина руководствовалась исключительно своим врождённым чувством меры и безупречным вкусом. Яркие, насыщенные, густые краски тканей, изобилие золотого и серебряного шитья и порой бросающееся в глаза узорочье, перегружавшее наряд, пришлись ей не по нраву. Напрочь игнорируя советы Ортанс, Регина заказывала только то, что устраивало ее саму:

— Теперь диктовать условия буду я, — заявила она маркизе, выведенная из себя её причитаниями по поводу того, что при дворе есть свои законодатели вкусов и Регина будет смотреться нелепо в своих простеньких платьях, совершенно не соответствовавших статусу и состоянию Клермонов, — и задавать тон тоже буду я.

Маргарита посоветовала фрейлине не спорить с Региной, поскольку знала — упрямство и гордыня были семейными чертами всех Клермонов и переубеждать в чём-то сестру Бюсси было делом неблагодарным; но втайне гордилась и даже завидовала безупречному вкусу и твёрдости характера этой юной девочки.



Рене де Бираг первым узнал из донесений своих шпионов, что в ближайшее время ко двору будет представлена младшая сестра Луи де Бюсси — Регина де Клермон, графиня де Ренель, и что всем этим занялась непокорная дочь Екатерины Медичи. Бюсси был его нескончаемым ночным кошмаром. К подковерной войне с семейкой Гизов и он, и королева-мать уже давно привыкли, это был как бы своеобразный десерт к каждому блюду. И жить спокойно не дают, и без них скучно. Но Бюсси был абсолютно непредсказуемой и неконтролируемой фигурой. Герцог Анжуйский ещё в бытность свою Алансоном попал под влияние умного и амбициозного графа и тем самым обеспечил неуязвимость Бюсси. Титул губернатора Анжу и любовь Маргариты Валуа добавили козырных карт придворному наглецу. Бюсси не примкнул к Католической Лиге и не поддержал претензии Гизов, но и королевское семейство он ни в грош ни ставил. Луи де Бюсси д'Амбуаз был сам по себе. Независимое авторитарное королевство. Всему Парижу было известно его мнение о Валуа: королева-мать — выжившая из ума флорентийская отравительница, Генрих III — выродок с гомосексуальными наклонностями, герцог Анжуйский — послушная марионетка в руках Бюсси. Исключение составляла лишь Марго по той простой причине, что была молодой, красивой и умной женщиной, а эти три фактора в его глазах могли перевесить что угодно. Луи любили женщины и любил Париж, им восхищались молодые дворяне и эта всеобщая любовь, по мнению графа, давала ему право на всё. О том, что Маргарита Валуа влюбилась в него, как кошка, знали все. Это случилось чуть ли не на глазах у всех во время коронации Генриха III в Реймсе. Вскоре об их связи знал весь Париж, королева-мать была в бешенстве, обычно смотревший на похождения жены Генрих Наваррский в этот раз взревновал не на шутку, но Марго уже было не остановить. Однако до сих пор поймать любовников с поличным никому не удавалось — оба были дьявольски хитры и осторожны. А может, им просто везло. На ненавистного Бюсси неоднократно устраивались покушения по принципу "все на одного и желательно в спину", но улыбка судьбы, собственная шпага и верные друзья до сих пор хранили его назло Бирагу и всем Валуа.

И вот, когда этот дурак Франсуа Анжуйский связался со своим зятем-гугенотом и самодовольное, красивое лицо Бюсси перестало изо дня в день маячить в Лувре и появилась надежда, что в каком-нибудь сражении ему отрежут голову, является Она. Регина де Ренель. Как будто одного отпрыска этого строптивого семейства Парижу было мало! Да ещё, как выяснилось, Маргариту Валуа магнитом тянуло к ним. Теперь она увлеклась девчонкой Клермон! Уверенность канцлера в грядущих неприятностях крепла с каждым днём.



Но никто не знал и того, что сны молодого графа с каждым разом становились всё тревожней, что сердце металось в его груди и он не находил себе места от предчувствий чего-то неотвратимого, словно горная лавина. В суматохе двора мятежного короля Наварры и его легкомысленного союзника, среди мелких стычек и дрязг вокруг французского трона, среди всей этой привычной военной и политической кутерьмы вдруг стало ему мерещиться невозможной красоты лицо. В призрачном лунном свете чудился ему чей-то неясный профиль, склонённый над водой. Луи не знал, не мог вспомнить эти тонкие черты, эти бледные руки, но они были странно знакомы ему. Предчувствие чего-то небывалого, необъяснимого, чего-то долгожданного и даже пугающего томило его, прогоняло сон, стирало из памяти едва рождённые стихи, превращало в ненужную мишуру всё, что прежде казалось важным и значимым. Словно после долгого путешествия по бесконечно прекрасному, всегда разному безбрежному океану мелькнул у самой кромки горизонта туманный скалистый остров. Словно посреди звуков музыки и нежных женских голосов в праздничный гул бала тихо влилась пронзительно-чистая трель соловья. Его неудержимо тянуло в Париж, и Луи вполне отдавал себе отчёт в том, что не Маргарита Валуа была тому причиной.

Волна неизбежной, судьбоносной катастрофы надвигалась и Луи почти физически ощущал это. Что-то ждало его в Париже, и когда пришло письмо от Маргариты с известием о приезде Регины, он, не теряя времени на раздумья, сорвался в Париж. Неясная тревога глухими раскатами дальней грозы гнала его домой. Он не стал убеждать своего сюзерена герцога Анжуйского о необходимости вернуться ко двору — он просто поставил того перед фактом, что либо они вместе возвращаются в Париж, либо Луи едет туда один, но с этого момента герцог может на него не рассчитывать. Подобная блажь своевольного Бюсси герцог объяснил себе безумной страстью к Маргарите Валуа и, не имея сил в чём-либо отказать своему фавориту, оставил лагерь мятежных гугенотов.



Регина проснулась на рассвете и, сбросив одеяло, подбежала к окну, отдернула портьеры, распахнула ставни, впуская в дом солнечный свет. Золотистый поток, становившийся все ярче и смелее, облил ее высокую хрупкую фигурку, пронизал кружева рубашки и, вливаясь сквозь тонкую кожу в ее тело, засветился изнутри, словно вместо крови в ее венах заструилось солнечное вино. Загорелись огнем рассыпавшиеся по плечам волосы, на кончиках ресниц заплясали яркие искорки, расплавленным золотом засияли глаза. Упиваясь теплом и светом, Регина набиралась сил перед своим первым появлением в Лувре. Сегодня она должна была положить Францию к своим ногам. Этот первый бой будет последним — либо она выиграет его и станет королевой Лувра, либо станет одной из многих, а это для всех Клермонов во все века было смерти подобно. Она не имела права на ошибку. К тому же Маргарита сказала ей по секрету, что граф де Бюсси уже выехал из Анжу и сегодня тоже появится при дворе. Регина должна была быть достойной его гордости, она не может его разочаровать. Ведь он никогда ее не видел, он ее совершенно не знает и, возможно, то, какое впечатление она сегодня произведет на него, будет решающим в их отношениях.

А ещё ей хотелось взять реванш. Чтобы Луи раскаялся в том, что так долго не вспоминал о ней. Чтобы увидел: она не хуже тех придворных красавиц, которыми он восхищался, которым посвящал стихи.

"Моя жизнь — как тёмная ночь,

Если в ней нет света Вашей любви!" — вот что однажды он написал о Маргарите.

Эти слова раскалёнными угольями жгли сердце Регины, которой он ни разу за столько лет не написал ни единого слова в письме. Но она поклялась самой себе, что настанет время — и ей, Регине де Ренель, самые знаменитые поэты Франции будут посвящать свои стихи! И пусть тогда её брат умирает от стыда и раскаяния! Пусть знает, что она достойна быть его сестрой!

В комнату вошла Франсуаза и, увидев свою любимицу в ореоле солнечных лучей, заворковала:

— Ах, ты, Господи, какая всё-таки красавица вдали от дома выросла! Вытянулась, словно деревце молодое, распустилась розой! Жаль, матушка ваша не видит, какой вы стали красавицей! Словно солнышко, а кожа так и светится. Да такие ручки только королю и можно целовать! Господь свидетель, второй такой красавицы во всём Париже не найти! Вот молодой граф-то сегодня порадуется, вот удивится! Уж и стыдно станет ему, что сестрицу свою и не вспоминал столько-то лет. А уж как баловать он тебя будет теперь! Друзья его все непутёвые окончательно головы потеряют! Ну вот, и я дождалась, когда возле нашего дома молодые господа будут толпиться не для того, чтобы с графом в трактире напиться или на дуэли подраться, а чтобы на красавицу мою полюбоваться! Только господин граф теперь не всякого и допустит до сестры своей, тебе, голубка моя, пары-то в Париже равной и нет. Разве что младший Гиз или сам герцог Анжуйский, ну да не нравится он мне совсем. Кроме лучшего друга нашего графа, благородного де Лоржа, никого и в голову не приходит. Первая невеста Парижа ты теперь будешь, девочка моя! Ну, иди, моя голубушка, умываться будем. Я водицу специально на травах сделала, тут и розовые лепестки, и жасмин, и мята, и травка заветная, ещё бабка моя, ведьма, припрятала.