— О чём задумалась, моя богиня? — тихо спросил Филипп, невольно залюбовавшись её профилем.

Казалось, что спальня была озарена не трепетным пламенем свечей, но сиянием, которое излучали волосы и кожа девушки.

— Ни о чём, — полушёпотом ответила Регина, — просто жду, когда ты догадаешься придти.

— Извини, пришлось задержаться. Я же не мог бросить Анну на растерзание Бюсси.

— Ну, не такой уж он кровожадный хищник, да и насколько я могу судить, Анна вовсе не прочь оказаться на месте добычи.

— Ты права, пусть они сами разбираются. Я беспокоюсь только за тебя.

Регина удивлённо приподняла брови:

— Я не вижу повода для беспокойства.

Филипп улыбнулся одной ему свойственной улыбкой, лучистой и светлой.

— Ты можешь простудиться. На улице холодно и от окна дует. Иди ко мне, я тебя отогрею.

Девушка легко соскользнула с подоконника, шагнула к Филиппу и прижалась щекой к прохладному батисту его рубашки. Он, радостно вздохнув, обнял её, нашёл губами её губы.

— Ты позволишь мне остаться сегодня с тобой? — прерывая поцелуй, спросил он её.

Она лукаво стрельнула глазами:

— А не передумаешь жениться на такой вздорной особе?

Филипп зарылся лицом в пушистые, остро пахнущие дурманными травами волосы:

— Господи, Регина, если бы ты могла себе представить, как я тосковал по тебе! Как мечтал вновь хотя бы увидеть тебя! После той ночи в лугах я больше ни о чём другом и думать не мог, ты меня совсем с ума свела. Скажи, ты вспоминала обо мне хоть изредка?

Регина обвила руками его плечи, осыпала короткими, лёгкими поцелуями его лицо и увлекла к постели:

— Как могла я забыть всё это? Ни единого дня после отъезда не была я счастлива. И чтобы ни услышал ты в Париже, в Лувре — не верь никому. Я осталась верна тебе. Никто другой не владел моим телом и моим сердцем. Только ты. Слышишь, ты один. Я хочу повторить ту ночь. Снова и снова. Я так соскучилась по тебе, мне не хватало твоих губ, твоих рук, твоей любви.

От одного звука её низкого голоса, от одного шального, брызжущего искрами взгляда он терял рассудок. Муки ревности, невысказанные упрёки, незаданные вопросы, боль сомнений — всё растворялось, исчезало под прикосновениями её невесомых рук. И он снова поверил в то, что она его любит. Ему очень хотелось в это поверить, к тому же доказательства, предъявленные ею в ту ночь, были совершенно неоспоримы.

Регина знала, что Луи не спал. Она слышала его беспокойные, быстрые шаги в галерее, злое рычание и нервный смех за стеной. "Я забуду тебя. Я забуду тебя. Я убегу от тебя", — упрямо твердила она про себя и уже готова была сама поверить в это, если бы не рассвет.

Свечи оплыли и погасли, но тусклые, больные лучи зимнего солнца просочились сквозь зелень портьер и наполнили комнату неясным утренним светом. И Филипп ушёл. Дабы соблюсти рамки приличия. Как будто никто не догадывался, где он провёл ночь, хм! Регина завернулась в тяжёлое, уютное одеяло, ещё хранившее тепло и запах Филиппа, и с облегчением провалилась в беспечную дремоту. Сладко нывшее после бессонной ночи и жадных мужских ласк тело требовало отдыха.

Насмешливый, с тонким налётом презрения голос просочился в её сон, отравил зыбкое блаженство, в котором парила её душа. Регина вздрогнула и открыла глаза: так и есть, бледный, с осунувшимся от бессонной ночи лицом, над ней склонялся Луи. Горькая усмешка рваным шрамом уродовала его лицо.

— Доброе утро, ваше сиятельство. Как провели ночь?

— Спала как убитая, — не очень дружелюбно буркнула из-под одеяла Регина.

— А я думал, ты до утра гадала, за кого же тебе всё-таки выйти замуж, чьё предложение принять…

— Что тут долго думать, всё уже решено. Без меня.

— ???

— Не ты ли полтора года назад настоятельно советовал мне одарить своей благосклонностью Филиппа? Не ты ли толкал меня в его объятья, оставляя на его попечение всегда и всюду? — Регина совсем проснулась и теперь могла дать отпор ядовитым намёкам брата.

— Значит, ты выбрала его?

— Значит, я согласилась с твоим выбором и дала согласие графу де Лоржу. Если, конечно, в ближайшее время не поступит предложение от герцога де Жуайеза. Тогда, наверное, я передумаю и сбегу с королевским фаворитом прямо из-под венца.

— Ну-ну, развлекайся дальше. Благо, в скором времени это уже будет не моей головной болью, — процедил сквозь зубы Луи и, круто повернувшись на каблуках, вышел из спальни, яростно обрывая дорогие фламандские кружева манжет.

Продлись этот бессмысленный разговор ещё пару минут, и он бы не сдержался, оторвал бы не кружева с безвинной рубашки, а рыжеволосую голову сестры от плеч. Бело-розовых, хрупких, невыносимо нежных. Зацелованных Филиппом.




К завтраку Регина не вышла, дождалась, когда Филипп с Анной отправятся в парижский дом де Лоржа на улице Кенкампуа, по соседству с колокольней Сен-Маглуар, потом по чёрной лестнице спустилась в кухню и без аппетита перекусила вместе с обалдевшими от удивления поварятами. Возмущённая до глубины души подобным поведением своей воспитанницы, Франсуаза стояла у неё над душой, как курица-наседка, и беспрестанно ворчала:

— И где же это видано, чтобы урожденная Клермон подъедала остатки ужина наравне со слугами, да ещё на кухне! К гостям не вышли, брату доброго дня не пожелали, а с сопливыми поварятами запанибрата скачут по чёрной лестнице и уплетают остывшие объедки! Матушка ваша в гробу переворачивается, глядя на такое непотребство!

Регина время от времени тяжело вздыхала, всем своим видом показывая, до чего же ей надоели нравоучения кормилицы, однако в спор не вступала, по опыту зная, что ничем хорошим это, как правило, не заканчивается. Наконец, её терпение лопнуло, она стукнула кулаком по столешнице:

— Я сейчас отправляюсь на Монмартр к своему духовнику, а ты проследи, чтобы к моему возвращению была приготовлена горячая вода, душистое мыло от Рене-флорентийца, розовое масло, новые юбки, которые я на той неделе купила у фламандских купцов, и моё любимое платье из золотого шёлка. И никаких расспросов, советов и пререканий! И пусть Иветта немедленно уберётся в моей спальне. Кстати, с сегодняшнего дня чтобы больше ни одна горничная, кроме неё, не совала туда свой нос. Мне надоели сплетни и домыслы, которые некоторые служанки выносят из этого дома, а в частности, из моей спальни. Никого не касается, чьи платки и манжеты валяются под моей кроватью.

Она с грохотом захлопнула за собой дверь, успев услышать, как разъярённо зашипела на горничных Франсуаза.

— Надо было пораньше напустить на этих девчонок мадам Беназет, — усмехнулась про себя Регина и, довольная собой, поднялась на второй этаж.

Позвонив в колокольчик и вызвав Иветту, Регина торопливо оделась, свистнула Лоренцо и отправилась на Монмартр. Оглянувшись на дом, она увидела, как в окне кабинета Луи мелькнуло и исчезло любимое лицо. Вызывающе вздёрнув подбородок, Регина решительно продолжила свой путь. В первую очередь, нужно было объясниться с Этьеном, внушить ему, что её брак с Филиппом — необходимость. Нужно было обеспечить себе более определённое положение при дворе, к тому же династические интересы, продолжение рода, желание брата и прочее-прочее… Этьен всегда верил каждому её слову, поверит и на этот раз, главное — не потерять свою власть над ним, иначе их с Катрин честолюбивые планы рухнут, как карточный домик. Сложнее будет объясниться с ревнивым Майенном. Пожалуй, эту опасную миссию лучше будет возложить на герцогиню.

Размышляя в таком духе, Регина вышла к Монмартру. Угрызения совести и нехорошие предчувствия беспокойно ворочались в её душе, но дело надо всегда доводить до конца. Этому её учили ещё в монастыре, правда, матушка-настоятельница, твердя это, имела в виду несколько иное, нежели соблазнение монахов и государственные заговоры. Собравшись с духом, Регина вошла в левый придел, слабо освещённый догоравшей свечкой.

Этьен стоял на коленях перед распятьем и жарко шептал что-то на своей извечной латыни с сильным бретонским акцентом. Худенькие, мальчишеские плечи его под сутаной изредка вздрагивали и от этих едва сдерживаемых рыданий сердце Регины защемило от острой, незнакомой жалости.

— Этьен, — она положила леденеющую руку ему на плечо, — извини, что прерываю твою утреннюю молитву.

Юноша резко обернулся и его вмиг просиявшие глаза без слов сказали ей, что единственная молитва для него — её гордое имя.

— У меня плохие новости.

— Что? Что случилось? Вам снова угрожают?

— Нет-нет, дело совсем в другом, — Регина опустилась рядом с ним на колени, нещадно пачкая в пыли кружевные юбки, — Вчера вернулся из Анжу мой брат. С ним приехал граф де Лорж.

Этьен смотрел на неё, безмолвно умоляя о пощаде. Он всё уже понял.

— Луи выдаёт меня замуж за графа де Лоржа. Это его окончательное решение. Он давно хотел этого брака, в самый первый день нашего знакомства с Филиппом. Мой брат уже всё решил. Я с самого начала предназначалась в жёны его лучшему другу.

— А что же вы, ваше сиятельство? Вы тоже хотите стать женой графа? — голос Этьена упал до шёпота, беспомощного и слабого.

Регина смахнула платком несуществующие слёзы, горько вздохнула и, сжав в руках дрожащую ладонь иезуита, зашептала:

— Пожалуйста, не вини меня ни в чём! Мы ведь оба знали, что рано или поздно это должно было случиться. Так надо. Так принято. Интересы семьи — превыше всего, так было и будет всегда. Я всего лишь женщина, но женщина, принадлежащая к древнему роду Клермонов. Мы всегда несли высоко своё имя, свой герб. Один из Монтгомери — не просто блестящая партия для меня. Я могла легко стать супругой наследника одного из европейских престолов или членом Лотарингской ветви. Но Филипп — это лучшее, чего можно пожелать. Ты же понимаешь, что Филипп — мой лучший друг. Он единственный, кому Луи может доверить мою честь, мою жизнь. И он может меня защитить от придворных сплетен и клеветы и от посягательств короля. К тому же Филипп очень любит меня и сделает всё возможное для моего спокойствия и счастья.