Тем не менее, местные дворяне под любым благовидным предлогом старались попасть в райские кущи поместья де Лоржа. Но замок недолго был местом паломничества аквитанской знати: холодность и высокомерие Регины отпугнули половину поклонников, остальным, наиболее упорным, Филипп на дуэли ясно дал понять, кому принадлежит сокровище по имени графиня де Ренель.

Сам владелец замка, к удивлению Регины, оказался рачительным и заботливым хозяином. Целыми днями Филипп пропадал то на виноградниках, то в садах, то на пастбище. Особой же гордостью его были огромные винные погреба и самые лучшие виноградники на правом берегу Гаронны. Крестьяне его любили и были ему беззаветно преданны, деревенская ребятня ходила за ним хвостом, потому что в его карманах всегда были мелкие монетки, оловянные солдатики и разноцветные леденцы.

Но за повседневными заботами Филипп не замечал внутреннего разлада, который лесным пожаром разгорался в Регине, всё сильнее с каждым днём. Она выздоровела и окрепла, но не смирилась. И ничего не забыла. Ни одного слова, ни одного удара, ни одного прикосновения. Придя в себя солнечным утром в гостеприимном доме де Лоржа, она начала ждать вестей из Парижа. Ведь не зря же Филипп в такой спешке и тайно увёз её в Бордо! Значит, Гизы и друзья Бюсси готовят месть за её поруганную честь. Возможно, даже Генрих Наваррский инкогнито приехал из Наварры и теперь, объединившись с Католической Лигой, готовит государственный переворот! Да не может такого быть, чтобы её друзья спустили ублюдку Валуа подобное безумство. Она, конечно, молилась, чтобы до Луи не дошли дурные вести, но в глубине души трепетала робкая надежда, что брат почувствует её боль и вернётся. И всё узнает и обязательно накажет обидчиков. О! Генриха Валуа и его приспешников ждёт страшная кара! По ночам Регина часто представляла себе, каким именно пыткам и унижениям подвергают сейчас этого мерзавца в королевской мантии. Наверное, его держат в подвалах инквизиции и пытают на дыбе. Или надевают испанский сапог. Или поджаривают на железной решётке. Или он уже издох внутри железной девы. Скоро, совсем скоро прибудет гонец от Гизов и скажет, что Медичи-Валуа выдворены из Франции и королевством правит Генрих Гиз или Генрих Наваррский. Или даже Луи де Бюсси, ведь в его жилах тоже течёт кровь Капетингов. И герцогство Анжуйское, или Бургундское, или Алансонское, или все три сразу будут отданы ей, Регине де Ренель. Как и право казнить оскорбивших её людей. Наверное, в эту самую минуту Париж кипит, как котёл на огне, и в Лувре идёт настоящее сражение. Наверняка, план страшной мести разработала Катрин. И истерически визжит связанный д'Эпернон. А семейство Шеманталя лишили дворянства. И Блуа, этот проклятый рассадник похоти и подлости, горит, полыхает синим пламенем и чёрный жирный дым пляшет на ветру безумную гальярду. Через несколько недель примчится уставший, запылённый, но радостный гонец и сообщит, что её ждёт Париж. Через неделю. Через три дня. Послезавтра. Завтра…

Но дни шли за днями, складываясь в недели, незаметно сливавшиеся в месяцы, и никто не ехал. Ничего не происходило. Ни-че-го. Как будто не было той страшной ночи, как будто не совершалось в Блуа никакого преступления. Регина чувствовала, что её все забыли, даже Катрин. И никому нет дела до неё, до её боли, до её разбитой жизни. И Луи, её брат, её любовь, герой её снов, последний рыцарь Франции не едет мстить за честь своей сестры. И все, кто клялся ей в вечной любви и обещал жизнь отдать за неё, даже пальцем не пошевелили, чтобы покарать преступника! Смешно: за неё вступился только безусый любовник короля герцог де Жуайез! Он один оказался рядом и спас её. Он один отомстил хотя бы Шеманталю. Ну, и где же были верные друзья и пылко влюблённые графы, герцоги, виконты и прочий сброд?!

Её спихнули на Филиппа и выпроводили их обоих подальше от Парижа. Чтобы не видеть её обезображенного лица, и стриженых волос, и глаз, вопиющих о справедливости. Чтобы жить дальше со спокойной совестью и ни во что не вмешиваться. Как всегда, расхлёбывать кашу пришлось одному де Лоржу. А что он может один, он, который никогда ни в каких придворных интригах не был замешан? Филипп спасал её от безумия и страданий сейчас, удерживал от падения в ад. Это мог сделать только он. Но почему же никто, ни одна живая душа, не восстанавливает справедливость там, в Лувре? Почему все делают вид, что ничего не случилось?!

Почему не едет Луи?!

Эти мысли изматывали её, доводили до безумия. Бессонница взяла власть над ней и теперь Регина по ночам мерила комнату шагами, обхватив голову руками и не могла найти себе места. Обида, ненависть и непонимание происходящего не давали ей покоя.


А в Париже и в самом деле ничего не происходило. Не считая того, что король, по обыкновению, похвастался матери своей победой над гордячкой-графиней. Как только Екатерина Медичи вернулась из Наварры, Генрих в первый же вечер рассказал ей о своей удачной охоте в Блуа.

— Под ним трон шатается, а он устраивает то публичный молебен, то очередную охоту. И, можно подумать, я не догадываюсь, что охота — всего лишь предлог для того вертепа, который ты устроил в Блуа, — фыркнула королева-мать, едва сын заикнулся о своих увеселениях.

— По моему, в прошлый раз ваши фрейлины, Мадам, были весьма довольны, — лукаво подмигнул он матери.

— Да уж, — фыркнула та, — а некоторые потом оказались ещё и весьма беременны.

— Ну, я же не могу отвечать за непредусмотрительность вашего Летучего эскадрона!

— Вы, наверное, хотели сказать, за излишний пыл придворных кавалеров?

— Матушка, сколько я себя помню, трон всегда шатался и подо мной, и под моими старшими братьями, но, однако, раньше вы относились к этому более философски. К тому же в этот раз у меня была добыча посущественней, нежели райские птички из числа ваших фрейлин. Не в обиду будет сказано, но уже очень давно и очень многими основательно пощипанных. В мои же силки попалась птица редкая, дикая, нетронутая.

— Не смеши! В Лувре таких отродясь не было.

Генрих многозначительно повёл бровями. Медичи насторожилась:

— Уж не имеешь ли ты в виду?..

— Она самая, — довольно кивнул король. — Графиня де Ренель собственной персоной почтила своим присутствием мою постель. Но если честно, то потраченные на неё усилия не стоили того слабого удовлетворения, которое она может доставить мужчине. Шкурка выделки, так сказать, не стоит.

Королева-мать изменилась в лице. И ожидаемого одобрения в её глазах король не увидел.

— Идиот! — зашипела она, — ты совсем обезумел, стоило оставить тебя без присмотра! Взять в любовницы эту ехидну, это исчадие вечно мятежных Клермонов и приспешницу Гизов! Безопаснее спать со скорпионом или ядовитой змеёй, чем с графиней де Ренель!

— Мадам, я не сказал, что она теперь моя любовница! Да она вообще сбежала из Парижа после этого!

Тут уж Екатерина Медичи совсем побагровела от гнева.

— После чего этого? Уж не хочешь ли ты сказать, что взял её силой? Бог мой, Пресвятая Дева Мария, святая Екатерина и все апостолы, неужели же вы допустили, чтобы король Франции насиловал девок в собственном замке! Неужто тебе мало было польских девок или твоя блаженной памяти де Клев так свела тебя с ума, что ты пустился во все тяжкие? А ну, рассказывай всё, как было!

Растерянный Генрих, ёрзая в кресле и сбиваясь, обрисовал, как мог, охоту в Блуа.

Королева-мать долго и тяжело молчала. Потом спросила:

— Кто об этом знает?

— Только те, кто был со мной. И Луиза.

— И как это у тебя и твоих дружков хватило ума держать язык за зубами? — съязвила она.

— Жуайез сказал, что лучше нам об этом лишний не раз не болтать. Мало ли что может учудить Бюсси. Или мой драгоценный брат.

— Молодец, способный мальчик. Лучший из тех, кто крутится возле тебя, — одобрила Медичи юного Анна, — А где сама жертва?

— Исчезла в ту же ночь. Вместе со своим духовником. Я думаю, она уехала следом за своим новоявленным женихом. Хотя не уверен, что такому щепетильному человеку, как де Лорж, понравится надкушенное яблоко.

— Что?! — королева-мать окончательно потеряла самообладание и резко поднялась из кресла. — Ты отпустил её живой в ту же ночь? И даже не знаешь, куда и как она исчезла? Да ты хоть понимаешь, что Гизы уже в курсе всего и у них теперь есть на руках козырь: король Франции обесчестил представительницу одного из лучших дворянских родов! А когда это дойдёт до Бюсси, то первым, кто поддержит его в священном праве на суд, будет твой же родной брат. И уж тут-то тебе припомнят всё, сын мой! Я только удивляюсь тому, что ты до сих пор жив. То, что Гизы тебя ещё не отравили, просто чудо!

— Но что же теперь мне делать, матушка?

— Ты не спрашивал моего совета, когда задирал юбки графине де Ренель!

— Матушка…

— Всё, что мог, ты уже сделал. А расхлёбывать эту кашу, как всегда, придётся мне. Тебя сейчас больше должны волновать гугеноты. Кстати, вот тебе и прекрасный повод если уж не примириться с Гизами, то хотя бы отвлечь их от проблем этой сучки Ренель. Ты просто обязан прибрать к рукам Католическую Лигу. Объяви себя их главой и припугни гугенотов. Брось этих протестантов Гизам, как кость голодным псам, и пусть они грызутся и тявкают друг на друга хоть до второго пришествия.

Так что ничего странного в том, что о графине де Ренель все очень быстро забыли: во Франции бурные события следовали одно за другим. По совету матери, король провозгласил себя главой Католической Лиги и публично утёр нос Генриху Гизу. Лотарингский Дом рвал и метал, так что даже Екатерине-Марии временно стало не до уехавшей в Бордо подруги — благополучие и влияние Гизов покачнулось из-за такого хитроумного хода короля.

Кроме того, таинственное исчезновение графини де Ренель и в самом деле ни у кого не вызвало вопросов. Все ещё помнили то, что граф де Лорж был отослан в своё имение, и молодая красавица, воспользовавшись отсутствием брата, поспешила в объятия своего любовника. Бюсси был во Фландрии и после той безумной поездки в Париж не написал сестре ни единого письма. О беде, случившейся с Региной, ему, разумеется, никто не сообщал под страхом смертной казни, обещанной герцогиней Монпасье.