— Вашего совета, милостивый государь, здесь никто не спрашивал! — огрызнулась Екатерина-Мария.

— Как не спрашивали и его помощи в Блуа, когда он оказался единственным, кто спасал Регину! — взвился Шарль.

Екатерина-Мария промолчала, но одарила обоих таким недобрым взглядом, что они сочли за лучшее не вступать в дальнейшие пререкания.

— Что потом было в Блуа? Ведь вы же оставались там ещё на день? — наконец, спросила она герцога.

— Ничего. Там не было ничего. Неужели вы думаете, что это было первое изнасилование в стенах королевской резиденции? Король со своими вассалами просто развлёкся с красивой женщиной. Что с того, что эта женщина оказалась одной на четверых, что её избили и унизили, что убили какого-то мальчишку-пажа? Тем более, что про пажа никто ничего не узнает, никто ничего не докажет. Слово графини против слова короля и его людей. Найдётся десяток видоков, которые подтвердят, что Мишель покинул Блуа вместе со своей госпожой задолго до начала пира. Куда делся мальчишка и с кем была в ту ночь графиня, останется пищей для домыслов. Даже если и найдётся человек, который поверит графине и мне, это ничего не изменит. Если вы сейчас развернёте военную кампания против короля или Бюсси ринется в бой добиваться справедливости, все скажут, что мятежникам нужен был только повод для переворота. Имя графини вываляют в грязи, а король останется белее ангелов небесных.

— А как же Шеманталь? Разве вас не взяли под арест за убийство?

— Какое убийство? — Жуайез насмешливо вздёрнул брови, — король видел, что я был мертвецки пьян. После его ухода мы по пьяни что-то не поделили с Шеманталем, возможно, как раз женщину и не поделили. И я убил своего товарища и соратника на честной дуэли. Подробностей я не помню, а доблестный д'Эпернон подтвердит что угодно, лишь бы не встречаться с моей шпагой, не говоря уже о шпаге Бюсси. Что касается графини де Ренель, то она исчезла по шумок в неизвестном направлении. Вот и всё. Конечно, его величество не поблагодарил меня за эту "дуэль", но самое страшное, что мне может грозить — это несколько недель опалы.

Майенн безбожно выругался и ушёл, хлопнув дверью. Нетрудно было догадаться, что он отправился к Филиппу. Этьена герцогиня послал за кардиналом Лотарингским, а сама с Жуайезом осталась ухаживать за подругой до прихода лекаря.


То проклятое утро для Филиппа останется кошмаром до конца дней. Его разбудил бешеный стук в двери и вопли герцога Майенна. Когда Филипп, едва разлепив глаза и проклиная на чём свет стоит своего слугу и семейку Гизов, открыл ему, сон слетел мгновенно. Ещё до того, как Шарль произнёс царственное имя, он угадал по его обезумевшему взгляду, по искривлённым губам, что случилось непоправимое. И обмер.

— Регина, — выдохнул Майенн и обессилено сполз по косяку.

— Что? — одними губами спросил Филипп.

— Беда. Она… Её…О Боже! Я не могу этого произнести.

И герцог заплакал! Потрясённый Филипп сел рядом. Шарля всего трясло.

— Прекратите истерику, ваша светлость, — каменным голосом приказал Филипп.

Тот вскинул на него отчаянный взгляд:

— Этот ублюдок Генрих Валуа скотски надругался над ней, — наконец, выпалил Шарль и сжал ладонями виски.

В комнате повисла нехорошая тишина. То, что он сказал, не укладывалось в голове. Это было страшным сном, который должен был исчезнуть с первыми лучами солнца. Но не исчезал. И Филипп понимал, что это — уже навсегда.

— Надо идти в Лувр, — побелевшими губами сказал он.

— Нет, — отчеканил Шарль, — теперь надо идти к нам. Сначала надо спасти Регину, а уж потом мстить. Или ты хочешь, чтобы назавтра весь Париж знал, что король обесчестил графиню де Ренель?

И они поехали на улицу Де Шом.

Ничего страшнее того, что он увидел в Синей спальне особняка Гизов, в жизни Филиппа больше не было. Избитое до неузнаваемости, опухшее от побоев лицо. Уродливо обстриженные клочья волос. Исцарапанные руки с обломанными ногтями. Фиолетово-багровые синяки на прозрачной коже. Растоптанная и уничтоженная красота. И сразу стало понятно, отчего так плакал Майенн.

Регина в бреду металась по постели и с губ её срывались то мольбы о помощи, то дикие крики боли и страха, разрывавшие сердце, но чаще всего слышалось имя Луи, наполненное такой трепетной любовью, что слёзы сами собой закипали на глазах. Графиня свалилась в нервной горячке и её жизнь и рассудок были под угрозой. Трое Гизов, Филипп де Лорж, случившийся с утра неподалеку (а точнее, оставшийся в доме с вечера) Гийом де Вожерон, Этьен Виара и — кто бы мог такое предположить! — герцог де Жуайез держали военный совет. Именно тогда Екатерина-Мария де Монпасье поклялась уничтожить семейство Валуа и отомстить Генриху III самой страшной местью, на которую только был способен её извращенный ум.

На совете решалось, что делать дальше с Региной и как защитить её и обезопасить всех от преследования со стороны короля. Во-первых, нужно было спрятать девушку на какое-то время от греха подальше, находиться в Париже ей сейчас было небезопасно. Кроме того, всё происшедшее нужно было любой ценой сохранить в тайне от Луи. Можно было не сомневаться, что раз уж вызвать короля на дуэль невозможно, то Бюсси развяжет кровавую войну против него, подняв восстание, и эта жажда мести могла привести к любому, самому непредсказуемому и страшному исходу. Открытый военный конфликт с королём не входил пока в планы Гизов, в случае же гибели самого Бюсси Регина просто не пережила бы его. И нужно не спускать глаз с короля — кто знает, что ещё взбредёт ему в голову и какие последствия будут у трагедии в Блуа. Реакция одержимого злобой на Клермонов Генриха III могла быть какой угодно. Регину могли обвинить бог знает в чём, миньоны и Летучий эскадрон могли распустить самые нелепые и грязные слухи. Даже проницательные и хитрые Гизы находились в полном замешательстве. Самой же Регине прежде всего требовалось основательное, серьезное лечение.

Этьен предложил укрыть графиню, пока всё не утрясется, в каком-нибудь дальнем монастыре.

— Да вы с ума сошли! — всплеснула руками герцогиня, — там она точно либо с ума сойдёт, либо угаснет, как свеча на ветру.

Этьен непонимающе посмотрел на неё.

— Графиня всё детство провела в обители урсулинок и у неё остались не лучшие воспоминания об этих годах, — пояснил Филипп.

— Да пусть она остается в нашем доме! Здесь она будет в полной безопасности, как в укреплённой крепости! — Майенн был полон решимости защищать юную девушку не то что перед королем, ему и Папа был не указ (ко всему, он хотел под шумок исцелить красавицу от душевного расстройства и завоевать её любовь).

— Наивное создание, поумнеешь ли ты когда-нибудь? — иронично хмыкнула его сестра, — по-моему, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить: более неудачного места не найти во всей Франции.

— Почему ты всегда выступаешь против, чтобы я ни предложил? — он вновь вытащил на свет давнюю внутрисемейную распрю.

— Потому что за 25 лет, сколько я тебя знаю, ты ещё ни разу не предложил ничего путного, — отрезала Екатерина-Мария, — но, так и быть, для людей недалекого ума поясняю: во-первых, Бюсси может вернуться в любой момент и первым делом заинтересуется, с какой такой стати его сестра живет нашем доме. И что будет, когда всплывет правда? Война всех протии всех? Вторая Варфоломеевская ночь? Во-вторых, если его величество недалеко ушёл от тебя в умственном развитии, то старая змея ещё из ума не выжила и быстро сообразит, где прячется ушедшая из её лап графиня. Не думаю, что мы сейчас можем ей противостоять. Или тебе напомнить историю с неудавшимся генеалогическим древом, почти подлинным, когда наш старший братец рвался на престол? Подкупить врачей и отравить Регину для Медичи не составит труда. Я хотела бы услышать, что нам посоветует герцог де Жуайез?

Королевский фаворит между тем, воспользовавшись случаем, производил разведку местности в особняке своих бывших недругов. Конечно, его визит к Монпасье, в первую очередь, был продиктован необходимостью и искренней заботой о графине де Ренель, но отчасти имело место и извечное любопытство Жуайеза. Когда ещё он сможет поприсутствовать на семейном совете первых заговорщиков Франции! К тому же, в свете последних событий, ему просто-таки жизненно необходима была поддержка могущественного клана, поскольку его привилегированное положение при дворе висело на волоске. Для того, чтобы разобраться в семейных отношениях Гизов, проницательному герцогу хватило четверти часа. Остальное время он умудрился использовать на тщательное исследование неприятельского лагеря. Пока Екатерина-Мария выясняла отношения с Майенном, а де Лорж и молодой иезуит беседовали о состоянии Регины, Анн цепким взглядом замечал каждую дверь, каждое окно, каждую сверкающую безделушку в доме, потом тайком прошмыгнул в библиотеку и там — о небывалое везение! — увидел на столе исписанные острым, аккуратным почерком герцогини листы. Переписка с английским дипломатом Фрэнсисом Волсингэмом и послом Испании наводила на определённые мысли. Главным инициатором всех дворцовых интриг были вовсе не кардинал Лотарингский и Генрих Гиз, а Чёрный ангел Екатерина-Мария, впрочем, Анн де Жуайез в этом никогда и не сомневался.

К сожалению, прочитать и запомнить тексты писем он не успел: в дверях материализовался вездесущий, как все иезуиты, Этьен Виара. Видимо, с теми же целями, что и герцог. Наткнувшись на шныряющего по письменному столу Жуайеза, Этьен не счёл нужным изображать удивление. Несколько секунд они внимательно смотрели друг на друга, пока до них не донесся голос Екатерины-Марии, искавшей герцога.

Анн взял с полки первую попавшуюся книгу и с невозмутимым видом вышел из библиотеки, оттерев плечом священника. На лице у него крупными буквами была написана крайняя заинтересованность в выбранной книге. Кое-как оторвавшись от латинского текста, он подал голос: