Но удобный случай вскоре представился сам.



Охота вынеслась далеко за пределы замка. Гиканье всадников, лай собак, гулкое гуденье охотничьего рога, свист егерей — всё как-то странно-гармонично слилось и заполнило собой безмолвное доселе пространство леса. Вот мелькнул пятнистый бок оленя, где-то в стороне вепрь яростно ломал ветки, уходя от стаи гончих. Король, наученный горьким опытом своего почившего в бозе брата Карла IX, поднял своих псов на оленя, предоставив вепря другим, более азартным охотникам. Майенн, конечно же, тут же забыл о графине и ринулся загонять зверя. Женщины посмелее не отставали от кавалеров, зачастую не уступая им ни в охотничьем азарте, ни в умении мчаться сломя голову по лесу. Менее искусные в этом деле мило щебетали на поляне, ожидая возвращения героев с трофеями. Регина, в своём мужском наряде и лихом берете так похожая на своего брата, произвела настоящий фурор в самом начале охоты, очень скоро оторвалась на своем вороном демоне от основной группы и, коротко взглянув на графа де Лоржа, исчезла в самой чаще леса. И свистящий шёпот короля "До чего же она похожа в этом камзоле на грациозного мальчика, на Бюсси в юности!" не долетел до её слуха…

Филипп нашёл её в тихой, укрытой от посторонних глаз лощине. Разрумянившаяся от скачки, с выбившимися из-под берета локонами, она больше всего походила в тот момент на озорного лесного духа. А этот наряд пажа, так подчёркивающий её тонкую талию и длинные ноги… Сердце Филиппа сорвалось в бешеный галоп. Шелест листвы, беспорядочный щебет растревоженных птиц, далёкое гудение егерских рожков слились в какой-то дурманящий гул. Запах пряной, разогретой на солнце травы и отсыревшего в тени деревьев мха сводил с ума. Ни одну женщину Филипп ещё не желал так остро и так непреодолимо. Охотничий азарт заразил их обоих, только вылился он не в страстную погоню за трофеями и добычей, а в дикую любовную лихорадку.

Филипп спрыгнул с лошади и, шатаясь, подошёл к Регине. Она к тому времени уже с трудом понимала, что с ней творится, но священный образ Луи, душеспасительные проповеди матери-настоятельницы и великие планы Екатерины-Марии забылись в то же мгновение, когда она увидела пляшущие в синих глазах де Лоржа всполохи страсти, а в следующий миг они уже упоённо целовались. И как тогда, в портшезе, её тело отказывалось подчиняться разуму, а требовало и жаждало только губ и рук Филиппа. Было забыто всё: охота, кони, король, Блуа, — остался только ослепительно-солнечный день, высокое небо и чарующий запах весенней травы, на которую упал Филипп, увлекая за собой Регину.

Но история с портшезом повторилась со всей своей злой иронией. Только Орильи и д'Эпернона заменил несущийся напролом матерый вепрь. Как удачно пошутил позже де Лорж, замена была равноценной и вполне логичной. Но в тот момент, как только Регина увидела пару маленьких красных глаз и несущиеся на неё клыки, всё, кроме древнейшего инстинкта выживания, начисто исчезло из её головы. Филипп запоздало метнулся к лошади за оружием, но та уже сорвалась с привязи и неслась неведомо куда.

Всё, что случилось потом, уместилось буквально в несколько секунд. Истошный визг графини, яростный рев де Лоржа, бросившегося на кабана с одним коротким охотничьим мечом, грозное ржание Шарбона, загородившего собой хозяйку, выстрелы появившихся из-за деревьев короля со свитой, отчаянный поединок Филиппа со зверем, предобморочные возгласы некоторых случившихся тут же охотниц из свиты и звенящий от страха голос Регины, требующей не стрелять из-за опасности попасть не в кабана, а в графа. Когда через несколько минут Филипп, залитый своей и звериной кровью, вышел из схватки победителем и под восторженные крики собравшихся охотников бросил к ногам девушки меч, внимание короля и свиты, до этого момента захваченное зрелищным единоборством, обратилось в сторону графини.

Полуодетая, с растрепавшейся прической Регина явно была захвачена врасплох при весьма пикантных обстоятельствах, а внешний вид Филиппа не оставлял никаких сомнений в том, что компанию ей составил именно он. Графиня была безнадёжно скомпрометирована и среди придворных уже пошли шепотки, можно было даже расслышать каламбур, связанный с вепрем и изображением этого животного на гербе де Лоржа. Как нарочно, под этот каламбур выехал откуда-то из самой непролазной чащобы Шарль и встревожено спросил, что случилось с графиней. Пару минут придворные были свидетелями немого поединка взглядов вечных соперников за сердце Регины.

— Однако, удачная сегодня охота получилась, господа, — как всегда без спросу брякнул д'Эпернон.

— Особенно для графа де Лоржа, — ядовито усмехнулась Габриэль д'Астрэ.

Её слова стали последней каплей в чаше терпения Филиппа.

— Её сиятельству графине де Ренель стало дурно и она весьма неудачно упала. Не мог же я оставить свою невесту без помощи! Если же у кого-то вдруг возникли сомнения по поводу безупречной репутации графини де Ренель, то в таком случае я готов к услугам любого, кто захочет несколько разнообразить сегодняшнюю охоту.

Ответить Филиппу никто не успел, даже если желающие и имелись. Спешившийся Генрих III, не сводя откровенного взгляда с чертовски соблазнительной в остатках своего наряда графини, насмешливым голосом сказал:

— Граф, мне почему-то кажется, что вы ведёте себя по меньшей мере недостойно. Сначала вы публично губите репутацию добродетельной и знатной девушки, находящейся во время отсутствия её опекуна и брата под моим покровительством. Вы соблазняете это невинное, неопытное создание и тем наносите несмываемое пятно на её имя и на честь её семьи. А потом, не спросив согласия своего короля, объявляете чуть ли не о своей свадьбе. С каких это пор король последним узнает имя невесты дворянина, приближенного ко двору?

Кровь бросилась в лицо Филиппу и он едва сдержался от резкого ответа. Что бы он сейчас не сказал, это могло только навредить не только ему, но и Регине, сейчас ошеломлённо застывшей за его спиной.

Она смотрела мимо него, в глаза короля. И его наглый взгляд и довольное выражение лица вселяли в неё животный ужас. Слишком много страстей было сейчас в невыразительных глазах короля: издёвка, ненависть, желание и страх. И полная уверенность в своей победе и в своей правоте. Он ненавидел её, потому что она была заодно с Гизами, и желал безумно, потому что в мужском платье она была очень похожа на своего брата. Он боялся её, потому что считал опасной, и был одержим мыслью унизить и сломать её. Регина поняла это сразу, словно читала каждую его мысль, и ледяная волна ужаса захлестнула её с головой. Она почти физически ощутила опасность, исходящую от этого человека, и успела подумать, а не лучше ли ей было погибнуть от клыков вепря. Или вообще остаться навсегда в обители урсулинок.

— Ваше Величество, — сквозь зубы процедил Филипп, но король повелительным жестом оборвал его.

— Граф де Лорж, лучшим выходом из создавшегося положения будет ваш отъезд к себе в имение. Ни я, ни мой двор больше не нуждаемся в ваших услугах.

Это была не просто опала — это было изгнание. После такого было только два выхода — погибнуть на дуэли или навсегда покинуть Париж.

— Я оставляю вашу вину на вашей совести, граф, и пусть вас наказывает тот, чью честь вы сегодня затронули и чью дружбу предали. Я же не желаю более видеть в своём окружении таких порочных людей.

Неприкрытое лицемерие, с которым были предъявлены эти нелепые обвинения, делало их ещё более оскорбительными. Филипп непроизвольно дёрнул рукой, по привычке хватаясь за шпагу. По счастью, в тот момент шпага лежала в нескольких шагах, иначе граф сгоряча вполне мог вызвать на дуэль самого короля, что само по себе было невозможным. Увидев это, Регина мгновенно пришла в себя и звонко воскликнула:

— Ваше Величество, вы несправедливы!

Возмущение, поднявшееся в ней, когда она осознала, что Филиппа — её Филиппа! — сейчас публично унизили самым чудовищным, самым абсурдным образом, стряхнуло без остатка весь страх с её души. Когда нужно было защищать близких людей, Регина превращалась в тигрицу.

— То, что Вы сейчас говорите, просто нелепо! — голос её дрожал от гнева, глаза метали молнии, способные выжечь всё на десятки лье окрест, — Весь Париж знает, что благороднее человека, чем граф де Лорж, при дворе нет!

— Даже так? — Генрих улыбнулся и улыбка его ничего хорошего не предвещала, — Графиня де Ренель обвиняет короля Франции в несправедливости, глупости и отсутствии благородства?

Воцарилась испуганная тишина и все уже готовы были услышать от своевольной графини опрометчивые слова. Громоотводом решил выступить герцог Майенн. Конечно, известие о том, что Регина предпочла ему графа де Лоржа хотя и не стало для него неожиданным, но всё же задело его. Гораздо сильнее, чем он сам мог предположить, но всё же не настолько, чтобы отказаться от дружбы Филиппа или отомстить неверной красавице. И потому он, не раздумывая, бросился на их защиту.

— Ваше величество, графиня просто не в себе. Она не понимает, что говорит. Ну, что вы хотите от перепуганной женщины, которая чудом избежала гибели? Её сиятельство впечатлительна, как и все красавицы. Могу поклясться, что она сейчас на грани обморока и несёт совершенный бред.

Но упрямая Регина даже для вида не собиралась изображать обморок. И неизвестно, что бы ответил на слова Шарля взбешенный король и что бы ещё натворил загнанный в угол граф де Лорж и его безрассудная возлюбленная, если бы не герцог Анжуйский.

Едва заподозрив, что король просто нашёл удобный повод, чтобы отлучить от двора графиню де Ренель, герцог закусил удила. Не иначе, коронованный братец что-то пронюхал о видах герцога на первую красавицу Парижа и решил в самый последний момент увести её у него из-под носа, как когда-то увёл корону. Это уже было делом принципа. Если разобраться, в тот момент Франсуа Анжуйский не столько рвался спасать Регину и её незадачливого любовника, сколько хотел насолить брату. Именно их извечное соперничество и спасло де Лоржа от расправы. И чуть не погубило впоследствии графиню…