— Она что, действительно настолько красива, как говорят? — Екатерина-Мария почувствовала лёгкий укол женской ревности.

Ещё не видя графини, она уже испытывала к ней неприязнь. Девушка представлялась ей глупой провинциалкой с кукольным лицом.

— Не то слово! — глаза Шарля сверкнули так, что всё было понятно без слов. — Её красота — это что-то невероятное, небывалое. Она… Она доводит до безумия! Таких лиц нет больше во всей Европе! На это лицо смотришь и растворяешься в нём, и больше ни на что уже смотреть не хочется. Всё остальное рядом с ней меркнет и становится совершенно безликим. Герцог Анжуйский едва слюной не подавился, пока стоял рядом. Меня, конечно же, никто ей не представил. Ты же знаешь Луи и его компанию: как стеной загородили своё сокровище. Но когда она прошла мимо меня, я едва не лишился чувств. Вокруг неё веял шлейф такого пронзительно чистого, волшебного аромата цветов и ещё чего-то восточного, пряного, дорогого…

— Боже, да ты поэт! — всплеснула руками изумлённая герцогиня.

Она не знала, то ли смеяться над очередным увлечением братца, то ли постараться любой ценой сегодня же, сию минуту попасть в дом Бюсси.

— Ладно, основную мысль я поняла, — перебила она Шарля, продолжавшего воспевать прелести новоявленной красавицы, — но как, по-твоему, мы теперь можем повлиять на Бюсси, я что-то не представляю.

Впервые за двадцать четыре года жизни Шарль почувствовал своё превосходство перед сестрой. Это дорогого стоило!

— Луи души не чает в младшей сестре, он ради неё горы свернёт. А девушка, кстати, не простая. Я слышал, как наш дорогой канцлер Бираг называл её ведьмой и стервой первостатейной, просто в силу её юного возраста это ещё не заметно. Но то, что она умна, я тоже разглядел. В данный момент она, как тебе известно, находится под негласной опекой Маргариты Наваррской, но, если я хоть что-то понимаю в людях, любовница брата ей сильно не по душе. Думаю, тебе ничего не стоит очаровать юную графиню и сделать нашей союзницей. А где ниточка, там и иголочка. Через Регину мы сможем контролировать и гордеца Бюсси.

Герцогиня изумлённо вскинула брови вверх. Честно признаться, такой работы ума она не ожидала от своего ветреного брата.

— Браво, Шарль! Я поражена, наконец-то ты повзрослел и начал понимать, что значит быть Гизом! Но спешить, я думаю, здесь не стоит. Нужно выбрать подходящий момент и убить двух зайцев сразу: мы не просто сделаем графиню своей союзницей — мы сделаем это так, чтобы старуху Медичи хватил удар. Насколько я знаю нашу драгоценную королеву-мать, она постарается заполучить такую красавицу в свой Летучий эскадрон. Нам останется только не пропустить нужный момент и увести девушку прямо у неё из-под носа.

— Как мы это сделаем?

— Предоставь это мне, дорогой брат. Твоя задача — дежурить под окнами красавицы и не пропускать ни одной придворной сплетни.

Шарль неопределенно пожал плечами, мол, на улице Гренель, так и быть, постою:

— Кстати, любезная моя сестрица, я ведь чуть не забыл один немаловажный момент.

— Что ещё?

— Мы можем сделать графиню де Ренель своей союзницей, но только не в Католической Лиге.

— А что такое?

— Ходят упорные слухи, что юная графиня то ли ведьма, то ли протестантка. В-общем, с католической церковью у неё, как бы это помягче сказать, недопонимание.

— В таком случае лучше бы ей быть ведьмой. Гугеноты нынче не в моде.



Двумя днями позже стихийного военного совета у Гизов королева-мать принимала у себя в кабинете канцлера Рене де Бирага. Запах давно не мытого старческого тела и несвежее дыхание королевы (накануне она плотно поужинала жирным кабанчиком с луком) плотно держались в воздухе и Рене время от времени незаметно обмахивал лицо надушенным платком. Канцлер был одним из немногих, с кем Медичи беседовала в своем кабинете, остальных принимала либо в Золотом зале, чтобы тяжёлая роскошь позолоченной лепнины подавляла человека, либо во время официальных приемов в Лувре, особенно, если надо было прилюдно поставить на место попавшего в немилость. В личном же кабинете королевы-матери всегда царил полумрак, слегка рассеянный несколькими свечами и без конца дымившим камином. Стены, потолок, мрачные окна и даже ковры в кабинете производили такое же гнетущее впечатление, как и его хозяйка, но Рене де Бираг уже привык к этому, как и к ежедневным визитам к королеве.

На этот раз главным обсуждаемым лицом стала невесть откуда взявшаяся сестра Луи де Бюсси — Регина де Клермон, графиня де Ренель.

— Святые апостолы! Откуда она только взялась на мою голову, — пыхтела старая королева. — Про неё уже все давным-давно забыли, так и сидела бы дальше в своём монастыре! Канцлер, это ваш недосмотр.

Бираг по обыкновению не возражал и не переспрашивал. На его лице маска раскаяния менялась только выражением полного повиновения и обожания.

— Вам достаточно было только намекнуть настоятельнице и эта выскочка приняла бы обет невесты Христовой. Думаю, её наследство не помешало бы обители урсулинок.

— Насколько мне известно, — вкрадчиво заговорил канцлер, — настоятельница монастыря, родная тётка Регины, с нетерпением ждала дня, когда племянница покинет обитель и неоднократно писала слёзные письма сначала старому графу, потом Луи, чтобы они забрали назад это сокровище. В ответ получала внушительные суммы и ни единой записки. И хотя урсулинки жили, по сути, на деньги юной графини, они уже согласны были питаться хлебом и водой и жить подаянием, лишь бы избавиться от этой бесовки.

— Неудивительно, — согласилась Екатерина, — я вот тоже заплатила бы любые деньги, лишь бы не видеть при дворе любимчика Франсуа, этого дерзкого Бюсси.

— Но, ваше величество, мы ведь можем использовать графиню в своих целях. На благо нам и в пику Бюсси…

— Если у вас есть какие-то идеи на сей счет, я хочу их услышать немедленно!

— Вы могли бы сделать графиню де Ренель своей фрейлиной.

— Что?! Сестра Бюсси подле меня? Каждый день видеть это наглое лицо и слышать её высокомерный голос?

— Вы же не дослушали меня, ваше величество. Сделав её своей приближённой, фавориткой, вы полностью сможете её контролировать. От королевских милостей у девчонки закружится голова, она будет вас боготворить и станет послушной игрушкой в ваших руках. Её неопытность, тщеславие и, согласитесь, необыкновенная красота послужат на пользу французскому престолу. Она соблазнит любого мужчину и добудет любые сведения, провернёт любую интригу, погубит или подчинит своей, а значит, и вашей воле кого угодно. Мозгов у неё побольше, чем было в своё время у красотки Руэ, а уж красотой она не уступит даже Изабель де Линней, так что там, где ваших ожиданий не оправдали они, блестяще может справиться графиня де Ренель. Эта женщина, по-моему, способна лишить боевого духа всё гугенотское воинство. И граф Луи де Бюсси тоже будет в наших руках — слово сестры для него превыше закона Божьего.

— Наш дерзкий мальчик на побегушках у сопливой младшей сестры?

— Мадам, я видел собственными глазами, как он смотрел на неё.

— И что?

— Он влюблён. Без памяти. До умопомрачения.

— Граф де Бюсси? В кого? В… в свою сестру? — Екатерина затаила дыхание: таких козырей у неё в руках давненько не было.

— Именно. Я не знаю, что он будет теперь делать, скорей всего сбежит на край света. Но это тоже не самый плохой вариант, чем дальше Бюсси от Парижа, тем чище воздух в Лувре. А если и останется, то одним только именем Регины мы сможем манипулировать этим гордецом, как нам заблагорассудиться. К примеру, ваш младший сын, герцог Анжуйский вчера уже устраивал ей персональную прогулку по Лувру и обещал бросить к её ногам своё герцогство и вообще всё, что она пожелает. А ведь она может пожелать, чтобы герцог насмерть рассорился с Генрихом Наваррским и думать забыл о том, что его старший брат, будучи королём Польши, практически в обход него получил корону Франции.

— Браво, канцлер! Вы не зря тратите деньги из королевской казны.

— Ваше величество! Помилуйте, да я в жизни…

— Не взял самой мелкой монеты лично для себя. Знаю. Слышала не раз. И пока что делаю вид, что верю в это. Что ж, канцлер, пусть мой секретарь напишет письмо… Нет, письмо может попасть на глаза Бюсси или, что ещё хуже, Гизам. Я пошлю кого-нибудь из пажей за девчонкой и сама поговорю с ней с глазу на глаз.

Канцлер склонился в низком поклоне и вышел, пряча торжествующую улыбку в уголках губ: фрейлины королевы обычно кочевали из одной постели в другую по малейшему намеку госпожи. Страшнее удара для заносчивого Луи не придумать.




В четверг спозаранку в ворота дворца Бюсси постучал молоденький Анн де Гонто, младший сын Бирона де Гонто, — любимый паж Екатерины Медичи. Гордо вздёрнув золотистую голову, он передал Регине, что королева-мать просит графиню явиться в Лувр, поскольку весьма заинтересовалась ею и хотела бы поближе познакомиться с ней. Не спавшая третью ночь Регина обречённо вздохнула, но гневить властную старуху в первую же неделю не рискнула, достаточно того, что королева-мать на дух не выносила Луи. К тому же, врождённое любопытство не давало спокойно сидеть на месте. Регина подняла на уши камеристок и, торопливо запихивая в себя под причитания и ворчания Франсуазы бутерброд вперемешку с яблоком, заливая всё это молоком, была одета, причёсана и даже слегка надушена в какие-то полтора часа. Перед толстой, обрюзгшей Екатериной она должна была появиться во всём блеске своей молодости и красоты. Платье из золотистого атласа, расшитого чёрными цветами, с глубоким декольте, выгодно подчёркивало редкий прозрачный оттенок её кожи, который Луи в порыве восторга назвал "рассветом в горах, покрытых ослепительно-белым снегом". Картину довершало изысканное ожерелье из крупных опалов медового цвета и такие же серьги. Анн де Гонто задохнулся от восхищения и в синих глазах его засверкали искры юношеской влюблённости. "Ещё один", — вздохнула про себя Регина, одарила его неотразимой улыбкой и приняла поданную ей руку.