— Вот как? Вы хотите, чтобы я, как последний идиот, прикрывал эту авантюристку, пока она будет развлекаться со своим любовником де Лоржем? Не много ли вы от меня требуете? К тому же, насколько мне известно, граф де Лорж уже получил от короля разрешение на брак с ней. Что-то всё это никак не вяжется с вашим заманчивым предложением.

— А что вы хотели, Франсуа? — Екатерина-Мария даже глазом не моргнула, только вздёрнула возмущённо свои длинные чёрные брови, — Вы ведь так и не набрались храбрости сделать хоть один шаг в сторону трона. Дальше пустых обещаний вы не пошли. Разумеется, слова графини тоже остались только словами. Лучше, знаете ли, синица в руках. Вот она и предпочла стать женой графа, чем очередной любовницей герцога. Вам ли не знать, как дорожат своей честью потомки спесивого Уго Амбуаза!

— А как же интрижка с герцогом Майенном? Что такого предложил ей ваш брат, чего не было у меня? Насколько мне известно, у него пока тоже нет никакой короны, — Франсуа до сих пор не мог простить Регине, что она предпочла ему Гиза.

— Помилуйте, ваша светлость, о графине гораздо больше сплетничают, нежели она того заслуживает. Из всех любовных и политических авантюр, в которых она якобы участвовала, смело можно больше половины считать выдумкой, а оставшиеся — приукрашенными случайностями, — Екатерина-Мария со всей возможной искренностью твердо опровергла подозрения герцога — Любовная связь графини с Шарлем — спектакль. Мой брат просто прикрывал Регину, поскольку в то время ей безопаснее было считаться любовницей Гиза. Ведь, согласитесь, когда ваша матушка узнала об этом, она сразу же вычеркнула графиню из своего чёрного списка, заявив, что шлюхи такого оболтуса, как младший Гиз, её не интересуют. Или вы скажете, что она таких слов не произносила?

— Умный ход. Весьма умный, — склонил голову герцог, не уточняя, однако, что именно вызвало такую оценку, уловка с адюльтером или талантливая игра и находчивость Екатерины-Марии.

— Вот видите, герцог, с такими умными женщинами иметь дело — одно удовольствие. Согласитесь, любую ситуацию мы сможем повернуть в свою пользу. Если будем действовать сообща, — герцогиня не отступала и упрямо перетягивала чашу весов на свою сторону.

— Знаете, герцогиня, я понимаю, почему вас называют великой женщиной. Против вашего напора невозможно устоять, — Франсуа поднял руки вверх в знак полной своей капитуляции, — Но не забывайте, что я сделал свою ставку в вашей игре и она весьма высока. Если я почувствую измену, я пройду по вашим головам.

— Благодарю за откровенность, но скажите, вам-то чего опасаться? Насколько я помню, вы принадлежите к королевской семье и вам в любом случае ничего не угрожает. Валуа всегда славились своей изворотливостью.

— А Гизы — своей непотопляемостью, — парировал Франсуа. — Но я всё же не понимаю, какую выгоду Гизы видят в капризе графини де Ренель, которой вдруг захотелось примерить корону Франции на свою без сомнения прелестную головку?

— Вы повторяетесь, герцог. И задаёте слишком много вопросов. Я пока что ничего конкретного вам не предлагала и ни в какие подробности не посвящала. Всего лишь попросила по возможности подтвердить, что Бюсси уехал из Парижа с вашего позволения, дабы сопроводить графиню де Ренель к жениху, который после трагической смерти своей кузины безутешен и повержен в печаль. В противном случае я ведь могу рассказать в Лувре и другую версию — что бедняжка графиня спасается в поместье своего жениха от ваших бесчестных преследований. Вы обезумели от страсти и готовы бросить к её ногам корону Франции, лишь бы она согласилась стать вашей. Вряд ли его величеству понравятся ваши мечты и желания, — в чёрных глазах герцогини плясал недобрый огонёк.

Герцог Анжуйский переменился в лице:

— Это шантаж?

— Господь с вами! Разве пристало мне, герцогине де Монпасье, заниматься таким низким промыслом! Я всего лишь ставлю вас в известность, что если вы мне не поможете, то я буду вынуждена использовать последнее средство.

— Хорошо, — проскрипел зубами герцог, — я помогу вам на этот раз. Но только при условии, что вы отдадите мне те злосчастные письма.

— О, я даже не знаю, — Екатерина-Мария изобразила сокрушённое лицо, — графиня де Ренель так хранила их. Они дороги ей как память о вас, герцог. Не знаю, сможет ли она расстаться с ними.

— Довольно сцен, ваша светлость. Вы мне отдаёте письма, я выполняю вашу просьбу. Если вы боитесь, что я забуду о ней, как только бумаги окажутся в моих руках, то я даю вам своё слово дворянина и принца крови, что графиня де Ренель на какое-то время останется вне подозрений.

— На какое именно?

— А это уж будет зависеть от её сговорчивости и вашей скромности, — Франсуа свернул с дороги, давая понять, что разговор окончен.

— Будем и дальше надеяться, что счастливая звезда Регины не упадёт мне на голову, — пробормотала вполголоса Катрин и направилась в противоположную сторону.

Той же ночью со двора дома герцогини де Монпасье чёрной тенью вылетел всадник с развевающимся за плечами длинным плащом. Он стремительно пронёсся по неосвещённым улицам, затоптав в переулке припозднившегося подмастерья, не торгуясь заплатил ночной страже, чтобы открыли ворота, и растворился в чернильной темноте дороги. Гонец был тайным исполнителем особых поручений герцогини. Его имя не знал даже кардинал Лотарингский, зато сама Екатерина-Мария очень хорошо знала, что этот человек выпутается из любой передряги и любой ценой выполнит поручение. Плату за свою работу он брал весьма высокую, такую, что была не всем по карману, но зато ему можно было безоговорочно доверять. Так что письма герцога в Блуа вёз именно он, потому что ни одна живая душа не должна была знать не то что о содержимом этих бесценных листков, но даже об их существовании вообще.

Екатерина-Мария сделала всё, что было в её силах, чтобы спасти подругу.

Шарль Майенн в это время уже мчался в Бордо к своему другу и сопернику.



Филипп ещё спал, когда Майенн постучал в двери его дома. Открывший ему слуга сообщил, что господин граф ещё спят, будить не велено и не угодно ли господину что передать? Майенн смерил слугу взглядом с высоты своего роста и с вежливой улыбкой произнёс "Разбуди немедленно!" таким тоном, что толстенький коротконогий лакей стрелой взлетел вверх по лестнице на второй этаж, где располагались комнаты графа.

Филипп спустился через четверть часа, явно невыспавшийся, с помятым лицом и воспалёнными глазами, но как всегда изысканно одетый, гладко выбритый и благоухающий модными духами. По спокойной умиротворённой улыбке, скользившей на его тонких губах, можно было смело предположить, что о бегстве невесты он не знал. Если Майенн дождался в гостиной, а не бросился вышибать дверь в его комнату, значит, ничего страшного не случилось. Скорее всего, у Гизов возникла очередная великая идея, в которую они постараются впутать по возможности большее количество людей. И Филипп уже приготовился выразить бурный протест против своего, а заодно и Регининого, участия в новой авантюре, как Шарль выпалил единым духом, словно боялся, что потом может не хватить смелости:

— Регина уехала из Парижа с Бюсси. Сегодня рано утром.

Филипп дёрнул головой, словно его наотмашь, со всей силы ударили по лицу, и побледнел так стремительно, что Шарлю показалось, будто его слова заморозили в нём всю кровь до капли.

— Ты знал? — тихо спросил Майенн друга.

— Догадывался, — так же тихо, в тон ответил Филипп.

Медленно спустился с лестницы и сел в соседнее кресло, запрокинув голову и старательно пряча подозрительно блеснувшие глаза.

— Пока об этом знаем только мы с тобой и Катрин, — Майенн не стал ходить вокруг да около.

Филипп был не из тех людей, с кем следовало разговаривать обиняками. Ему сейчас было больно, но как не осторожничай, а задевать кровоточащую рану придётся ещё не раз. Лучше было договориться обо всём сейчас, пока сердце не начало останавливаться, а голова разрываться от боли и диких мыслей. "Начнёшь думать — сойдёшь с ума, будешь действовать — спасёшься", — любила говорить в таких ситуациях его мудрая сестрица, и Шарль в который раз воспользовался её советом.

— Если мы промедлим, об этом узнает весь Париж. Регина погибнет. Канцлер и королева-мать сделают всё, чтобы их с Бюсси казнили на Монфоконе.

Филипп повернул в его сторону измученное лицо, с печальной улыбкой вдруг сказал:

— Знаешь, я вчера всю ночь не спал. Проверял счета и хозяйственные книги своих имений. Боялся, что управляющие разворовали семейную казну и я не смогу обеспечить молодой жене ту роскошь, к которой она привыкла. Ломал голову, где лучше венчаться и кого пригласить на торжественную церемонию. Несколько дней прошло, как я похоронил Анну, а тут уже надо думать о предстоящей свадьбе. Хотел сегодня отоспаться до полудня, а потом ехать в Париж. К ней. Чтобы снова увидеть её лицо, коснуться её руки. А теперь ты говоришь, что ничего уже не нужно. Ничего не будет. Она опять решила всё без меня.

— Ты ненавидишь их? — спросил Майенн, даже не сомневаясь в ответе Филиппа.

— Регину я не смогу возненавидеть, даже если она совершит все мыслимые и немыслимые преступления, запятнает своё имя и сравнится в безнадёжности своего падения с последней шлюхой из Летучего эскадрона. Я прощу ей всё, как простил убийство Анны. Ты молчишь и даже не изображаешь удивления? Значит, я не ошибся: в смерти Анны замешаны вы все. Очередной каприз Регины ты выполнил, не задумываясь. Убийство невинной женщины и покупка бриллиантового ожерелья — между ними нет разницы, если и то, и другое становится прихотью возлюбленной. Я не осуждаю тебя, Шарль. Я, наверное, поступил бы так же, если бы Она попросила. Что до Бюсси — его я ненавижу. Потому что никогда никому не завидовал, а ему — завидую по-чёрному. И если бы я не знал, что Регина не переживёт его дольше, чем на два вздоха, я давно бы убил его. Ещё тогда, когда он хотел вызвать меня на дуэль в таверне.