А утром все сомнения, которые ещё оставались у Марго, исчезли окончательно. В дом к Бюсси вломился оруженосец герцога Майенна (!), видимо, нёсшийся по Парижу во весь дух, с какой-то запиской, прочитав которую Луи смертельно побледнел, схватился за сердце, а потом, не обращая ни малейшего внимания на любовницу, бросился в Лувр. Марго лишь несколькими часами позже узнала, что Луи сообщили о вспыхнувшей в Анжу эпидемии.

Бюсси поверг в смятение всех, кто его знал. Конечно, он был губернатором несчастной провинции, но мчаться туда сломя голову в разгар страшной болезни было самоубийством. Никто не ожидал, что он так неожиданно сорвётся туда из безопасного Парижа, тем более, что если бы он остался в столице, никто бы ему этого в укор не поставил. Приказа короля, в конце концов, не было.

Зато Марго без труда догадалась, к кому он так спешил, из-за кого исчезла краска с его лица и остановилось в страхе сердце. Нестерпимое, жгучее желание стереть ненавистную соперницу из его сердца, из его памяти, из его жизни прочно засело в голове Маргариты. О, если бы Регина была сейчас в Париже! Марго бы собственными руками расцарапала это проклятое лицо, вырвала бы с кожей эти ведьминские волосы, разбила бы в кровь эти надменные губы. Её трясло от ярости, не находившей выхода. Одним неосторожным словом, одним безрассудным поступком Луи подписал смертный приговор той, которую любил, ибо Маргарита, достойная дочь своей матери, задалась целью расправиться с Региной во что бы то ни стало. Та, что потеснила её с пьедестала первой красавицы Франции, заняла её место в сердце (и в постели) Красавчика Бюсси и готовилась отнять у неё мужа и корону, должна была поплатиться за всё.

Кипящая от ярости и ревности, ворвалась она без предупреждения к своему брату-королю.

— Отруби ей голову! — была её первая фраза, которую она выпалила с порога, не обращая внимания на крутившегося возле короля д'Эпернона.

— Кому? — король был озадачен и ранним визитом "дражайшей сестры", и её откровенной просьбой.

— Этой рыжей сучке, этой гордячке, невесть что о себе возомнившей! Отруби ей голову! Немедленно! Я хочу своими глазами увидеть её кровь!

— Мы оба сейчас подумали о графине де Ренель?

— Разумеется!

— И чем же она тебе не угодила? Не ты ли в своё время протежировала ей и повсюду таскала за собой?

— Это единственный мой грех, в котором я искренне раскаиваюсь. Но это ведь нетрудно исправить, не так ли?

— А что, собственно, нужно исправлять? Сестрица твоего любовника отбыла в Бордо и сейчас утешает своими ласками нашего благородного графа де Лоржа. Вот и пусть там остаётся на здоровье, мне без неё забот хватает. И уж тем паче не намерен я вмешиваться в ваши женские свары. Или у тебя, моя ненасытная сестрица, свои виды на Филиппа де Лоржа? Бюсси тебе уже прискучил, а среди гугенотов не нашлось никого подходящего на роль любовника?

— Чушь! — фыркнула Марго. — Эта дрянь может быть где угодно, но только не в Бордо. Она любовница Бюсси. Своего брата!

— О! Это уже интересно, — король усмехнулся, — впрочем, этого и следовало ожидать. И у тебя есть доказательства?

— Ты король! Пошли своих людей арестовать её!

— Ну, во-первых, тогда придётся арестовать и твоего любовника Бюсси. И что я ему предъявлю? Обвинение в государственной измене? Но на него нет даже доносов! Натравить на них инквизицию? О! это было бы проще простого, но в Испании, а не в нашей благословенной Франции, и ты первая должна радоваться этому обстоятельству.

— Я точно знаю, что эта мерзавка Регина сговорилась с моим мужем! Анрио хочет развестись со мной, потому что я до сих не родила ему ребёнка. В жилах Клермонов тоже течёт королевская кровь и если Анрио возьмёт в жену Регину, она перетянет Гизов на свою сторону и новую войну с гугенотами ты проиграешь.

Генрих нервно рассмеялся:

— Да уж, наша красавица решила поохотиться сразу за двумя зайцами. Если Франсуа не отважится пойти против меня, чтобы самому сесть на трон, значит, у неё останется запасной вариант. А девушка-то у нас нарасхват! А главное, не мелочится — место фаворитки короля ей, видите ли, не нраву, она корону примеряет! Браво, графиня!

— Боюсь, ваше величество, скоро нам всем будет не до шуток.

— И откуда у тебя такие сведения? Ты перехватила её переписку с Анрио? Или подкупила кого-то из их людей?

— Разумеется, нет! Анрио сам сказал мне, что графиня де Ренель лучше справилась бы с ролью королевы Наваррской, что он просчитался и женился не на той.

— Ну, в пылу супружеской ссоры можно наговорить что угодно!

— Арестуйте графиню и стоит показать ей раскалённые щипцы, как она расскажет вам все подробности и сдаст Гизов с потрохами!

— Идея, конечно, неплоха. Правда, не уверен, что эта упрямая девица так легко выложит передо мной все карты, даже если рядом будет стоять пыточных дел мастер. Уж поверь мне на слово, стойкости и храбрости ей не занимать. Сталкивался я с её упорством. Такие не сдаются, скорее сдохнут. И к тому же, где мне её искать? Посылать солдат в Бордо? Филипп спрячет её. Если они оба, конечно, не уплыли куда-нибудь к берегам Нового Света.

— Сколько можно повторять — она не в Бордо и даже не на борту каравеллы. Её нужно искать в Анжу. Иначе с чего бы Бюсси так сорвался туда, едва услышав про холеру? Кто поверит в то, что наш великолепный Красавчик, едва вернувшись из Бретони, сломя голову помчится спасать провинцию, где он губернаторствует? Что-то раньше я за ним такого не замечала.

Глядя на злобно шипящую, взбешённую Маргариту, Генрих откровенно развлекался:

— Кто бы мог подумать, что ты, всегда так рьяно отстаивавшая своих любовников, вдруг так резко остынешь к своей Великой любви! Давно ли ты всеми правдами и неправдами прикрывала выходки Бюсси — и вот уже готова толкнуть его на плаху. Воистину, любовь и ненависть ходят рука об руку.

— Ты напишешь приказ об аресте графини?

— Нет. Пока — нет. Пока Гизы сидят тихо, как мышь под веником, я тоже не стану тревожить это осиное гнездо. Я хочу лишь получить доказательства заговора, инцеста, колдовства — чего угодно. В игре против Гизов мне нужны козыри. Вот как только они зашевелятся — тогда я и припугну их, отдав суду или инквизиции обоих Клермонов. А пока что Регина мне нужна живой, потому что она и есть та ниточка, за которую в случае чего я могу потянуть и распутать весь клубок. Не будет её — Гизы найдут другую союзницу, только пока мы с тобой узнаем, что они задумали, время будет упущено. Чего ты испугалась сейчас? Анрио на своей земле, Франсуа у меня на виду, Бюсси и Регина заняты друг другом, Гизы молчат. И я не собираюсь торопить события. Тут только подними шум — весь Париж заполыхает, а мне только мятежей сейчас не хватает. Ты, может, и жаждешь крови неверного любовника, а я хочу, чтобы графиня при жизни ответила мне за все свои выходки и дерзости. Я хочу, чтобы она прилюдно, на коленях, просила у меня пощады и милости. Чтобы она раз и навсегда узнала своё место и долгие-долгие-долгие годы радовала меня своей покорностью и смирением. Просто уничтожить её мне мало.

— Хорошо. В этом я помогу тебе, — прошипела Марго и в глазах её мелькнула недобрая усмешка.


Поздно вечером в ворота замка постучал местный кузнец, чью дочку Регина взяла к себе в услужении, залюбовавшись её нежным румянцем и лукавыми глазами. Он и принёс весть о том, что холера появилась в соседней деревне. Регина ждала этого известия со дня на день и потому в Сомюре никакой паники не было, все готовились переходить на осадное положение. Немедленно были поставлены на огонь котлы с водой, служанки, горничные, кухарки, птичницы и всё остальное женское население, включая саму графиню, и дети вооружились тряпками и щелоком и по приказу графини протирали и мыли всё от пола до потолка. Дворцовые погреба были открыты и людям выдавалась только разведённая вином вода. Непьющий и суровый конюх был поставлен Региной на раздачу суточной нормы вина. Для местных сорванцов наступили невесёлые времена, ибо по утрам и вечерам их за шиворот тащили мыться, не смотря на их визг и отчаянное сопротивление. Многие косо посматривали на Регину, когда она кипятила какие-то отвары и развешивала на кухнях пучки сухих трав. Всё это попахивало колдовством, однако действовало — оказавшийся в кольце бушевавшей эпидемии замок стойко держался, словно заговорённый. Но это было лишь вопросом времени, а Бюсси, как назло, задерживался в Бретони, его всё не было, и никто не мог навести в провинции порядок, ввести хоть какие-то меры защиты от болезни.

Когда, наконец, из Парижа примчался серый от усталости и тревоги Луи, Сомюр железной волей Регины уже был переведён на осадное положение. Обитатели замка жили в условиях строгой изоляции, за пределы двора не выпускали даже собак. Стекавшиеся со всех концов провинции нищие, бродяги, разорившиеся крестьяне и странствующие монахи не подпускались к замку на расстояние выстрела: дежурившие на стенах мужчины стреляли в каждого, кто пытался подойти к замку. Тут уже было не до милосердия.

Луи по дороге едва не сошёл с ума от страха за Регину. Он успел уже увидеть и оценить весь масштаб охватившего провинцию бедствия и воображение уже рисовало ему вымерший Сомюр. Он проклинал себя за свою слабость, за то, что поддался чарам Маргариты и, быть может, в те минуты, когда он целовал её, Регина умирала от болезни. Она и её нерождённое дитя… Кара божья, дамокловым мечом висевшая над ними с того дня, когда они уступили голосу сердца, упала на их головы, ибо холера не могла быть ничем иным, как наказанием за их грехи. Одно Луи знал точно — если он не сумеет спасти Регину, жить ему будет незачем. Он последует за ней и на самое дно ада.

Но, как выяснилось, он опять зря страшился за неё. Живая и здоровая, с явно обозначившейся беременностью, она выбежала ему навстречу как была — в мыльной пене, разгорячённая работой, с мокрой тряпкой в руках, — и тут же без сил опустилась на пыльную дорогу, протягивая к нему враз ослабевшие руки. Бурная деятельность, развитая ею, и драконовы меры по борьбе с холерой отнимали у неё немало сил, она держалась из последнего, живя надеждой на возвращение Луи. Он осадил коня, спрыгнул на землю и через мгновение уже держал в своих объятиях Регину. Живую, тёплую, смеющуюся.