Если меня не станет, пожалуйста, возьми опеку на себя и скажи Грише, что Эльза — его малышка. Да, назови ее Эльзой, очень красивое имя для девочки-альбиноса. Она пойдет в меня, я это чувствую. Мне снились ее голубые глаза, ее светлая улыбка. Она так похожа на меня.

Пожалуйста, сохрани эту тайну и позаботься о моей доченьке. С любовью, Роксана».

Перечитываю письмо дважды, потому что с первого раза не до конца осознаю, что написала Роксана. Точнее, о чем. Подчерк не везде возможно разобрать, а ее слова о моем отце и об обмане заставляют внутренности сжаться. Как? За что? У вопросов есть логичный ответ, и, наверное, я бы понял поступок этой женщины.

Но не сейчас, когда она разрушила наши с Эльзой жизни и оставила умирать в руинах.

— Марта оформила опеку на Эльзу, я помогал деньгами. По окончании университета Марте нужна была работа. Я устроил ее в винодельне. Так мы сошлись с ней, — устало произносит отец. — Я нашел это письмо в кабинете Марты в папке с вашими документами. Она уехала.

— Зачем? — спрашиваю, возвращая телефон отцу.

— Мы разводимся.

Ожидаемо ли решение отца? Не знаю. Что-то мне подсказывает, что за разговором с мачехой кроется еще кое-что. Непростительное. Грязное. Однако я не хочу вытаскивать грязное белье нашей семьи наружу. Мне хватает того, что мой отец оказался очень любвеобильным и неверным типом. Не единожды.

Я никогда не прощу ему неуважительное отношение к маме, гадкое отношение к Эльзе как к своей дочери. Надеюсь, я не унаследую эту черту характера.

— Тебе лучше уехать отсюда, — произносит он в полной тишине.

— Зачем?

— Репортеры поливают нас грязью. Ты не должен попасть под обстрел.

— Я не уеду без нее.

— Тогда общественность съест вас обоих.

Ты прав. Но я не позволю ей снова принять на себя удар. Мы не родственники, никто не имеет права нас осуждать. Я уберегу мою малышку, уберегу нашего ребёнка. Только как?

— Поздравляю, Даниил Григорьевич. У вас мальчик! — Виктория Андреевна вылетает из родильного зала, стягивая с лица маску.

Вместо ответа киваю доктору и покидаю клинику. Мне нужно сделать перекур…

Глава 36. Хэппи Энд?

Первое, что я ощущаю, открыв глаза, — облегчение. Невероятную легкость, наполняющую мое тело и душу. На лице расползается улыбка от воспоминания, что несколько часов назад появился на свет мой сынок. Было ужасно больно, на разрыв, но эти чувства забылись, когда мне принесли моего маленького мальчика. Моего Диму. Мое маленькое сокровище с потрясающими зелеными лазами. Виктория Андреевна сказала, что цвет может измениться, сейчас он мутноват, но я четко видела зелень в них. В глазах моего малыша.

Почему именно это чувство наполняет меня? Почему оно в то же время напрягает меня, стоит только открыть глаза и осознать…

Живота нет.

Практически сразу, как только меня привезли из родильного зала в палату, я уснула. Перед этим, конечно, покормила малыша, облегченно улыбнулась и… Пустота… Ощущение, что процесс вовсе забылся. Будто не я рожала ночью малыша, а кто-то другой. Будто это сон. Приято-болезненный сон.

Однако улыбка моментально гаснет, когда я поднимаюсь с кровати и не застаю рядом с собой никого.

Малыш должен лежать со мной, это условие мы прописали с Викторией Андреевной. Где он? Нажимаю на кнопку вызова медперсонала.

— Что-то случилось? — спрашивает миловидная девушка лет двадцать пяти, стоя в дверях.

— Где мой сын?

Мой голос звучит взволнованно, немного дрожит. От былого спокойствия и облегчения не осталось и следа, я вся переполнена беспокойством и страхом. От кончиков пальцев ног до макушки.

— Виктория Андреевна забрала его на обследование. Не переживайте, его скоро принесут.

Девушка мило улыбается и покидает палату, предложив перед этим завтрак. Знаю, что мне нужно поесть, но кусок в горло не лезет. Совсем. Волнение не покидает меня даже после информации от медсестры. Оно преследует, гложет, не дает покоя. Мне ничего не остается делать, как лежать и ждать своего малыша.

И вспоминать, что произошло вчера… кроме родов…

Дан не мой брат. Анализ ДНК отрицательный. Но как? Как так получилось? С чего Дан взял, что виноват его отец? Или не его, а мой? Не знаю. Я так запуталась в наших родственных связях! Они пугают меня, заставляют ужаснуться от одной только мысли, что нас поджидает этот ад. Не хочу вспоминать, какой ужас настиг меня, когда ко мне подбежал Григорий Викторович и когда Дан избил его. Отчим жив после этого? Или остался лежать на асфальте? Дан вряд ли пришел за ним после того, как отнес меня.

Интересно, где Дан? Почему он не зашел в палату после родов? Почему его нет рядом сейчас? Где он?

Задаюсь этим вопросом уже второй день, но никак не могу найти ответ на него. Его взволнованный взгляд до сих пор стоит перед глазами. Сначала ярость, окутавшая его, когда он увидел нас с отцом, затем волнение и проявление маленьких зеленых крапинок в радужке, когда у меня резко заболел живот.

Он придет к нам? Взглянет на Диму? Мы ведь будем счастливы, да? Все проблемы решены, мы не родственники, мы любим друг друга. У нас есть сын. Хэппи Энд? Я так надеюсь на него, но грудь все равно сжимается от волнения, от предчувствия чего-то плохого…

— Кто у нас недавно родил? — слышу знакомый голос. На мгновение мне кажется, что он принадлежит Дану, что это он пришел ко мне. К нам.

Но в дверях стоит Аленка…

Как я умудрилась перепутать голос подруги с голосом любимого?

— Привет, — хрипловато-устало произношу внезапно возникшей подруге.

— Поздравляю тебя, дорогая! — она садится рядом и приобнимает меня. — Я думала, роды через месяц.

— Преждевременные. Откуда ты узнала, что я родила?

— Ваш папка позвонил, — улыбается она.

— Дан?

— Ну да. А что?

Почему он позвонил Алене, но ни разу не зашел ко мне? Почему он не узнал, как у меня дела? Как я себя чувствую? Да, я почти сразу же после родов уснула, но я думала, что он зайдет ко мне, когда Диму помыли и положили мне на грудь.

Где Дан?

— Эльза, ты меня слышишь? — спрашивает подруга, взглянув на меня обеспокоенно.

— Да, слышу.

Не пытаюсь скрыть разочарование и волнение, вновь наполняющее меня до краев. Бессмысленно. Я слишком слаба, чтобы прятать эмоции, тем более от лучшей подруги, которую рада видеть всегда, даже когда ее не просят приходить.

— Дан сказал, тебе нужны личные принадлежности. Я купила кое-что, — она ставит упаковку прокладок на тумбочку, но…

— У меня все есть. И у малыша тоже, — улыбаюсь я, указывая на пеленальный столик, заваленный распашонками, памперсами и смесью для кормления. Только зачем она? Я планировала сама кормить. И как моя сумка оказалась здесь?

Еще вчера я потихоньку начала собирать сумку для родов, но положила туда далеко не все. А теперь у меня в палате стоит целый набор. Откуда он? Кто принес? Дан? Или подруга постаралась? Вряд ли. Она смотрит на мой арсенал удивленными глазами.

— Ничего, лишними не будут, — отмахивается Аленка. — Кстати, а где наш новорожденный?

— Держите, мамочка, — в палату входит медсестра и вкатывает бокс, внутри которого…

Мой малыш. Мой Димочка.

Он мирно посапывает в боксе, укутанный в пеленку. Я думала, что его подключат к аппарату. Виктория Андреевна сомневалась, что он сможет самостоятельно дышать. Но мой малыш справился с этой задачей. Задышал самостоятельно и сразу, но для профилактики и наблюдения его поместили в бокс на несколько дней.

— Какой он сладенький! — К боксу подбегает Аленка и глядит на моего малыша. — Такой щекастый и миленький. Я думала, что он в тебя пойдет, а он темный.

— Он и пошел в меня, — улыбаюсь я подруге. — Мои родственники брюнеты.

— А вдруг родился бы альбинос? Было бы классно.

Ни черта не классно, подруга. Со стороны — может быть, но не для самого альбиноса, не для его тела, за которым требуется постоянный уход. Помню, как мама вечно мазала меня кремами, пока я не выросла и не начала сама за собой ухаживать, она часто покупала солнцезащитные очки, потому что мои либо ломались, либо недостаточно защищали от ярких летних лучей.

На вопрос подруги я молчу, ничего не отвечаю, а она не переспрашивает. Сейчас мы вместе смотрим на спящего Диму. Он красивенький, с нормальным цветом кожи, с длинными темными ресницами и с мягеньким темным пушком на макушке. Так хочется протянуть руку и поправить маленькую прядку, которая лезет в лицо, но я боюсь разбудить, разрушить сон моего малыша.

— Говорят, детки очень вкусно пахнут, — говорит Аленка.

— Как своего родишь, будешь нюхать, — предупреждаю я.

— Ладно-ладно.

Никому не дам тискать моего ребенка. Только я могу его кормить, одевать, пеленать. Виктория Андреевна приставила ко мне медсестру, которая учит меня пеленать, менять подгузники, кормить грудью. Я тренировалась еще на курсах, а сейчас подкрепляю свои знания на практике.

— Кажется, он просыпается, — замечаю я, когда малыш медленно открывает глаза. Палата моментально наполняется детским плачем, я даже не успеваю взглянуть на Диму, посмотреть в раскосые глазки.

— Проголодался, милый, — забираю из бокса моего малыша и отношу на кормление.

Медсестра учила кормить сидя, чтобы контролировать процесс. У нас прекрасно получилось после родов, и сейчас тоже. Дима довольно лежит у меня на руках и занимается самым приятным для младенца делом. Не сразу вспоминаю, что в палате я не одна. Аленка смотрит на нас любопытным взглядом, внимательно разглядывает моего мальчика.

— Он красивый, — замечает она. — Похож на Дана.

— Что есть, то есть.

Особенно глаза. И плевать, что говорят, будто цвет может измениться с возрастом, я в это не верю. Они как у Дана, я это вижу.