Каролина Дэй - Ребёнок от сводного врага

— Понятно, — отвечает почти равнодушным голосом. — Позвони, как освободишься.

Мы прощаемся поцелуем в щечку и расходимся в разные стороны. Я бегу к припаркованному автомобилю Дана, а Алена — в сторону метро. Но напоследок замечаю ее довольную улыбку.

Догадалась…

— Тебя можно поздравить с окончанием сессии? — спрашивает Дан, выруливая с парковки. Мы никогда не обнимаемся здесь, не целуемся, чтобы, не дай бог, никто не застукал на месте преступления.

— Можно и так сказать. Сдала на все пятерки.

— Ты столько сидела с этими конспектами. Еще бы ты не сдала на отлично и не закрыла все зачеты вовремя.

Ага. Сидел. Проверял. Диктовал. И отвлекал своими поцелуями. А я не могла оттолкнуть его, потому что нас тянуло друг к другу. И сейчас тянет. Всегда. Я всегда буду к нему тянуться, какие бы обстоятельства ни вставали между нами.

— Куда хочешь поехать? — спрашивает Дан, когда мы останавливаемся на светофоре.

— С тобой — хоть на край света.

— На край света, говоришь?

Почему он так хитро улыбается? Почему превышает скорость, когда нам мигает зеленый свет? И почему мы заезжаем в парковку торгового центра и паркуемся далеко от входа, в самом углу, где практически нет машин?

Ответы на вопросы мелькают в голове, но я не трачу время на их анализ. Я знаю, чего он хочет, как он хочет. А главное — наши желания взаимны.

Нам долго не удавалось остаться наедине. Слиться в единое целое, чтобы нас никто не услышал. Я слишком не сдержанна в эмоциях, которые мне дарит Дан, а он не заглушает меня, просит громче выкрикивать его имя, цепляться за его широкую спину и оставлять следы. И я оставляю. Глубокие. Практически до крови. На теле и в душе.

В такие моменты я чувствую себя по-настоящему счастливой. Особенной. Единственной. Если бы отношение Дана ко мне было неискренним, если бы он просто хотел поиграть, он бы не смотрел на меня так… Глубоко. Пронизывающе.

И сейчас я ощущаю то же самое в течение долгих минут. Нас никто не отвлекает, мы не привлекаем внимания. Это рискованно. Опасно. Камеры могут оказаться и здесь, и нас попросят из торгового центра и внесут в черный список. Когда я стала такой смелой? Прежняя Эльза ни за что не согласилась бы на близость на парковке даже в просторной машине, а сейчас я сижу сверху на своем мужчине, притягиваю его ближе за крепкую шею, ловлю полные губы и зарываюсь в волосы пальцами.

Мы вместе. Мы едины. И любимы.

— Люблю тебя… — слетает с губ признание. Мы никогда не признавались в любви вслух, это и не нужно. Мы и так знаем, насколько наши чувства взаимны.

— И я тебя…

… Люблю

Я переползаю на свое место и выхожу из машины. Дан идет следом ко входу. Но до него мы не доходим, потому что нос к носу встречаемся с высокой брюнеткой по имени…

— Марина? — удивляется Дан. — Что ты здесь забыла?

— Хотела спросить у тебя то же самое, — девушка поднимает идеально прорисованную черную бровь. Ее взгляд мимоходом падает на меня, окидывает сначала лицо, затем шею. Останавливается. Только зачем?

— Мы покупаем предметы интерьера для галереи.

— О, правда? Ты все же решил, чем будешь заниматься?

— Да. Помогаю сводной сестре с исполнением желания.

— Как мило, — улыбается она, но почему-то мне кажется, что ее натянутая улыбка не совсем искренняя. — Раньше ты ненавидел ее. Что же изменилось?

— Обстоятельства. Если ты не помнишь, пока я лежал в больнице, ты ходила по магазинам в…

— Я помню, — отрезает она. — Желаю вам приятного времяпрепровождения.

И уходит не попрощавшись. Марина показалась мне резкой, не такой искренней, как на ужине с ее родителями. Больно. Ей очень больно. И это чувство передается мне. Из-за меня они расстались, из-за меня она страдает. Наверное, она любила Дана, испытывала к нему светлые чувства. А он? Что сейчас чувствует он?

— Ну что, пойдем? — с улыбкой на лице спрашивает Дан, вытаскивая меня из размышлений. — У тебя все хорошо?

— Да, конечно.

Мы целый день гуляем, празднуем окончание сессии и мои хорошие отметки, не думаем ни о чем. Точнее, наверное, Дан ни о чем не думает, в отличие от меня. Впервые наша стычка с Мариной не выходит у меня из головы. Я все время испытывала чувство вины в глубине души, но Дан искоренял его своим вниманием, крепкими объятьями и жаркими поцелуями.

Однако в глубине души у меня остается гадкое чувство. Нехорошее предчувствие. Начало конца. Штиль перед штормом. Называйте, как хотите. И это беспокоит меня весь оставшийся день. Как будто наша связь вот-вот разрушится.

Но этого не произойдет, правда?‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты опять позвал меня для нотаций? — устало спрашиваю отца, глядя в стальные глаза.

Помню, мама всегда утверждала, что я унаследовал взгляд отца. Она с таким восхищением говорила, что наши глаза отражают настроение! Но у меня складывается ощущение, что у отца никогда не менялся цвет глаз, в отличие от меня. Он всегда кажется серым, угрюмым, черствым. Не выражающим никаких эмоций в принципе. Думаете, сейчас он сделает исключение? Вряд ли.

Сколько можно докапываться до меня со своей винодельней? Что дома, что здесь, в офисе! Специально вызвал меня сюда, чтобы я «привык» к теплому отцовскому кабинету? К простору в помещении, аромату алкоголя и прекрасному виду из окна? Вскоре тебе придется попрощаться с ним, отец, ведь у тебя не хватает средств для аренды офиса.

Рабочие увольняются, многих ты сам сократил. Но я сделал все, что мог. Больше от меня не требуют никаких вложений, потому что другие инвесторы отказываются вкладываться в провальный проект. Это уже твои проблемы, не мои. Я строю свою жизнь, а ты…

— Нет, — подозрительно спокойно отвечает отец, глядя на меня отрешенным взглядом. — Мы вернемся к этой теме позже. У меня другой вопрос. Ты расстался с Мариной?

Начинается. Устало закатываю глаза и присаживаюсь напротив отца. Он выжидающе глядит на меня, постукивая пальцами по деревянной поверхности стола. Немного раздражает этот звук, но я игнорирую его. Откуда он узнал — не стоит спрашивать. Как и о том, почему пару недель назад мы столкнулись с Мариной на парковке торгового центра в прекрасный летний день, когда…

Когда Эльза была в моих объятьях…

Я не афишировал расставание с Мариной, о нем знают только Эльза и мои друзья. Почему? Все просто. Марта закатила бы истерику из-за того, что я упустил идеальную женщину в своей жизни, а отец еще больше пилил бы меня, потому что они не породнились с другом.

— Да, расстался.

— Почему ты ничего нам не рассказал?

— Потому что это мое личное дело.

— Вы собирались пожениться!

Венка на лбу отца становится заметнее. Я не сразу вспоминаю наставление врачей о полном запрете на волнения, но вряд ли отец слишком сильно переживает из-за моих отношений с девушкой. Мы оба понимаем, зачем нужна была помолвка. Раньше я мог только догадываться, к чему эти намеки на свадьбу и детей. Но после того как узнал о положении винодельни, все встало на свои места.

— Мы? — переспрашиваю отца. — Я лично ни на ком жениться не собирался, так же, как и возглавлять винодельню.

— Когда ты, наконец, одумаешься? — выплевывает он. — Мы находимся в непростой ситуации! Наша жизнь рушится! Твоя семья нуждается в помощи, нужны решительные действия.

— Да-да…

— Даниил! — выкрикивает отец внезапно. Будь мне лет тринадцать, я бы вздрогнул, но за годы жизни с этим человеком я привык к его резкости. — Ты должен помириться с Мариной. Арнольд говорил, что его дочь страдает, сутками плачет в комнате.

— Дальше что?

— Ты довел девушку до нервного срыва. Тебе должно быть стыдно.

Я бы ответил в рифму, но сейчас совсем не тот случай. Я слишком зол, а отец снова видит ситуацию в искривленном зеркале. Видит и не понимает, почему я не хочу ввязываться в грязь, которую они затеяли с Архиповым.

— Какое тебе дело до Марины?

— Я знаю ее давно, и ты тоже. Я уже с Архиповым договорился о вашей…

— Кто тебя просил договариваться? Я? Марина?

— Вы бы сами не решились.

— Мы взрослые люди! Мы бы все сами сделали!

Разговор переходит на повышенные тона. Я не стесняюсь кричать во всю силу голоса, а он не боится, что нас услышат немногочисленные работники. Какого черта происходит в моей жизни? Расписали от и до, договорились за меня. Мама всегда твердила, что я в будущем стану мужчиной, и сам должен принимать решения. Сам, а не с помощью отца. Она знала его гораздо лучше меня, поэтому…

— Кстати, зачем тебе галерея? Я думал, ты равнодушен к искусству, — внезапно отец меняет тему и спрашивает спокойным голосом. Как быстро он остыл! Хотя нет, не быстро. Прошло минут пять, если не больше, прежде чем отец заговорил. Я углубился в воспоминания и наставления мамы, а он, видимо, приходил в себя.

— Теперь неравнодушен.

— Странно, — он почесывает едва заметную темную щетину. — Эльза тоже неравнодушна.

В этот момент я пытаюсь не выдать, как внутри меня все накаляется и я готов вот-вот взорваться. Снова испытываю тревогу, ощущение, что отец что-то подозревает. Я никогда не позволю скомпрометировать Эльзу. Никогда и никому. Даже собственному отцу.

— И?

— Это значит, что ты…

В этот момент в кармане вибрирует телефон. И я бы проигнорировал звонок, если бы не имя входящего абонента.

— Дан, галерея сгорела, — произносит Эдгар три слова, которые заставляют меня замереть на месте в попытке осознать произошедшее.

Сгорела мечта любимой.

Сгорели деньги, которые я вложил.