Хелен Филдинг - Ребенок Бриджит Джонс. Дневники

20.00. Это был Том.

– Бриджит, я – ГАДКИЙ, да?

– Том! Ну что ты! Конечно нет. Ты очень хороший.

Причиной невротических мыслей о собственном гадстве стал «один знакомый» (т. е. бывший любовник) Тома, которого Том заприметил в самом начале длинной очереди в баре фитнес-центра, метнулся к нему, сказал «Привет» и попросил взять для себя витграссовый смузи.

– Все дело в том, – сокрушался Том, – что мысль получить смузи без очереди возникла у меня прежде, чем мысль поздороваться с Хесусом. Вот и получается, что я – из тех людей, что с холодным цинизмом ищут выгод для себя за счет других. Например, в пабах такие личности норовят сбежать в туалет, едва доходит до оплаты счета.

– Ты одну деталь упускаешь, Том, – начала я, радуясь возможности на время забыть о собственном кошмаре и параллельно подозревая, что Том рано или поздно вспомнит о моем кошмаре, после чего укрепится в уверенности, что он – ГАДКИЙ, поскольку забыл сразу же спросить о моем кошмаре. – Ты не учитываешь, Том, что поздороваться со знакомым – это само по себе хорошо и правильно. Куда вежливее совместно пить витаминные смузи, чем демонстративно топать в самый хвост очереди, лишь бы не пришлось говорить «Привет».

– Да, но я ведь как раз и не пил смузи с Хесусом! Я пошел пить смузи с Эдуардо, потому что Эдуардо гораздо симпатичнее. Видишь теперь, КАКОЙ я ГАДКИЙ?

Пока я лихорадочно соображала, как бы так повернуть ничтожную чисто гейскую оплошность, чтобы она потянула на акт милосердия, Том выпалил:

– Ладно, я все понял. Я – ГАДКИЙ. Пока.

Снова зазвонил телефон.

– Привет, дорогая, я звоню узнать, что бы тебе хотелось на Рождество.

Мама.

Я отмела внезапный порыв намекнуть на свое положение, попросив прогулочную детскую коляску фирмы «Бугабу». Потому что мама звонила на самом деле вовсе не из-за рождественского подарка.

– Скажи, Бриджит, ты приедешь двадцать восьмого числа на репетицию визита Королевы? Знаешь, Мейвис постоянно талдычит про семейные ценности. Вообрази: мало того что она колет мне глаза отсутствием внуков, так теперь она еще и пытается умалять мои заслуги перед приходом, а ведь я столько лет отдала нашему приходу, нашей деревне, не так ли, дорогая?

– Разумеется, мама. Одной только еды ты сколько наготовила! И маринованных огурчиков! И яиц по-шотландски! И тортов-безе с малиной!

– Да! А еще был лосось по-королевски! Целое море лосося – за столько-то лет!

Р-р-р-р!

– Мам, на тебе одной приход только и держался. И держится. Так и скажи этой своей Мейвис! Пусть утрется.

Утрется? Ничего себе лексикончик.

– Спасибо, дорогая. Ой, мне надо бежать. У меня окорок в духовке. Маринованный в ананасном соке.

Приходила в себя после очередного приступа рвоты. Обнималась с милым белым другом, когда снова затрещал телефон.

Звонил Том.

– Я забыл спросить, как у тебя прошло с Марком. Видишь, ДО ЧЕГО я ГАДКИЙ? Не достоин с тобой общаться. Пока.

С минуту смотрела в замешательстве на телефон, потом вспомнила о деточке и решила разогреть в микроволновке картошку с сыром.

20.00. Вот, маленькая, тебе картошечка с сырочком. Как мамочка и обещала. Мы с тобой должны всегда говорить правду, верно, доченька? Верно. Даже когда для этого нужно очень, очень, очень много храбрости. Даже когда нам совсем-совсем не хочется говорить правду.

Понедельник, 16 октября

Дом Марка был заставлен цветами, завален игрушками и украшен плакатом «ПОЗДРАВЛЯЮ ТЕБЯ, БРИДЖИТ». Фатима, вся сияющая, хлопотала, умудряясь одновременно оказываться в трех и более местах. Обняла меня и испарилась, со своей всегдашней деликатностью.

– Только ничего не поднимай. – Марк забрал у меня дамскую сумку. – Сядь сюда. Так. Ноги повыше пристроим.

Усадил меня на барный табурет, а ноги попытался водрузить на другой барный табурет. Нам обоим стало смешно.

– Посмотри, что я нашел на чердаке. В детстве я их обожал. Нет, ты посмотри!

В кухне – пожалуй, теперь ее стоило назвать игровой комнатой – среди кушеток и стульев расположился целый набор гоночных машинок фирмы «Скейлекстрик». Я рассмеялась; постаралась проглотить слезы.

– Ну, пока она еще до них дорастет… Хотя…

Марк метнулся к холодильнику.

– А что у меня здесь!

В холодильнике оказались две упаковки подгузников «Хаггис».

– Я подумал, это для них самое подходящее место. Пусть будут свеженькие, пусть приятно холодят кое-чей маленький задик. Я неправильно сделал? Я ведь только учусь. Ты, разумеется, переедешь ко мне? Мы заживем втроем, да? Честное слово, судьба дала нам второй шанс! Второй шанс! Не всем так везет.

В висках между тем стучали папины слова: «Запомни: всегда лучше сказать правду».

– Марк.

Он застыл, потрясенный моим тоном.

– Что? Бриджит, что случилось? Что с малышом? С ним что-то не так, да?

– Нет, нет. Малыш в полном порядке.

– Ох. Слава богу.

– Просто есть… есть одно обстоятельство…

– Это пустяки. Мы с чем угодно справимся. Что за обстоятельство?

– Видишь ли, после крестин, когда ты сказал, что не хочешь транжирить последние годы моей фертильности…

– Прости меня. Мне стыдно за эти слова. Поверь, Бриджит, я очень, очень переживал. Я все думал: имел я право провести с тобой ту ночь или нет? Мне казалось, что нет. А еще я напрасно послушался Джереми. Он отловил меня в холле, когда я вышел за кофе с круассанами. Отловил и говорит: ты, мол, зря пудришь ей мозги. Мол, когда женщина в таком возрасте, связываться с ней можно, только если хочешь на ней жениться. А я, как тебе известно, как раз развелся и чувствовал, что не имею морального права, что поступаю безответственно…

Я закрыла глаза. Почему я до сих пор не выработала механизмов защиты, почему не научилась не бежать сломя голову от мужчины при первом намеке на вероятность быть отвергнутой? Как я не сообразила, что дело не в моих лишних годах, не в моих лишних фунтах и не в моих недостающих извилинах?

– Я сам себе казался непригодным, – продолжал Марк, – для такого поворота, но теперь…

– Все потому, что мне было очень больно.

– Прости меня, Бриджит. Я глубоко раскаиваюсь.

– Я чувствовала себя старой, в этом все дело. И поэтому я…

– Нет, это я решил, что стар для отношений. А что ты сделала?

– Это вяз – вон там?

– Бриджит.

– Я переспала с Дэниелом Кливером.

– В тот же день?

– Нет, что ты. Несколько дней спустя. Мне казалось, все, дальше – старость. А он стал говорить, что я ужасно молодо выгляжу, что он не знает, жениться на мне или удочерить, и друзья подначивали – давай да давай, – и вот я…

– Ты ведь предохранялась в обоих… с обеими… сторонами?

Марк открывал и снова закрывал дверцы из нержавеющей стали.

– Да, предохранялась. Но только не обычными, а эко-презервативами. Потом выяснилось, что они были просроченные. Видишь ли, эко-презервативы – которые безопасны для дельфинов, потому что дельфины, бывает, их глотают, – так вот, эко-презервативы со временем истончаются и вообще разлагаются… то есть растворяются…

Он открыл очередную нержавеющую дверцу, и с полок повалились бумаги, фотографии, старые рубашки, карандаши, брошюры. Марк принялся запихивать весь этот хлам обратно. Запихнул. Захлопнул шкафчик. Напряг плечи. Повернулся ко мне.

– Ну да. Нет необходимости объяснять.

Он открыл другой шкафчик, достал бутылку виски и налил себе целый стакан.

– Ты можешь… выяснить, кто… кто отец? В смысле, есть же технологии…

Марк залпом выпил виски.

– Да, только это рискованно для ребенка.

– Должно же быть…

– Знаю. Но не собираюсь рисковать жизнью малыша. Они прокалывают живот огромной, кошмарной иглой. Я на такое не пойду.

Марк заходил по комнате – он всегда так делал в минуты волнений.

– Ну да, все правильно. Теперь понятно. Все объяснилось. Когда, в тот раз, мы с тобой не…

И встал передо мной, весь как натянутая струна.

– Полагаю, тебе следует лечь спать пораньше.

– Марк. Не надо так. Она вполне может оказаться нашей с тобой дочкой. Пятьдесят процентов из ста, Марк. Минимум пятьдесят.

– Спасибо на добром слове.

– Дело одной секунды. Дурацкий импульс, неверное решение.

– Знаю. Каждый день с этим по работе сталкиваюсь. Трагедия – вот как это называется. Жизнь пропадает ни за грош. Извини, для себя, в своей собственной жизни, я такого не хочу.

– Мне ужасно, ужасно жаль.

– Жизнь есть жизнь. Что делать, раз карта так легла. Да, ничего не поделаешь.

Когда Марк в таком состоянии, убеждать его бесполезно. Он проводил меня до машины, не проронив больше ни слова, а я всю обратную дорогу проревела.

Среда, 18 октября

20.00. Моя квартира.

– Нет, ну надо же быть такой идиоткой. Я сама во всем виновата. Он никогда меня не простит.

– На минуточку, Бриджит, он тоже к этому причастен, – сказала Миранда.

– Он, мать его, с тобой переспал, а наутро – в кусты, козлина этакий! – взвизгнула Шэз.

– С его стороны это подло.

– Милая, ты же знаешь, какой психопатологией страдает Марк, – завел Том. – Он – замкнутый, склонный к эмоциональному эскапизму при первых намеках на возможные страдания. Он одумается, вот увидишь.

– Вряд ли, – сказала я. – Вспомни мою помолвку. В голове не укладывается, как я могла настолько сглупить.

Мобильник прожужжал эсэмэской. «ДЭНИЕЛ ПУДРЕЖМОЗГОВ НЕ ОТВЕЧАТЬ» (я недавно внесла некоторые изменения в адресную книгу).

Все трое моих друзей так и подпрыгнули. Уставились на экранчик, будто со мной контактировало египетское божество, светя на некий амулет единственным предрассветным лучом сквозь отверстие в потолке пирамиды.