Хелен Филдинг - Ребенок Бриджит Джонс. Дневники

– Ты не обязана, – продолжала Шэззер, – только потому, что эта курица Магда намертво вцепилась в своего Джереми и родила ему на старости лет очередного спиногрыза, и теперь у нее напряг с крестными отцами. – Шэз вдохнула поглубже. – Ты не обязана, Бридж, играть в святое семейство со своим бывшим, с этим снобским снобищем.

– Нет, Шэз, я окрещу ребенка. Это мой долг. Крестная мать – не пустые слова. Люди даже в Афганистан едут, а я всего лишь…

– Это не Афганистан, Бриджит! Это – дикое, немыслимое, позорное попадалово! Съезжай на обочину.

Я попыталась съехать на обочину, но остальные участники дорожного стояния принялись сигналить как ненормальные. Наконец я нашла заправку при супермаркете «Сэйнсбериз».

– Бридж.

Шэззер уставилась мне в лицо, смахнула волосок с моей щеки. На миг я подумала: вдруг она лесбиянка? Я хочу сказать, в юности люди не задаются вопросом: кто я есть? В юности человек просто ЕСТЬ. А потом выясняется, что с женщинами отношения строить легче, чем с мужчинами. Причем намного легче, а я никогда…

– Бриджит! – рявкнула Шэз. – Опять в транс погрузилась! Всю жизнь под других подстраиваешься. Вспомни о себе. О своих потребностях. Тебе нужен секс. Если тебе так уж неймется поехать на это кошмарное сборище, займись сексом на ЭТОМ КОШМАРНОМ СБОРИЩЕ. Я лично именно так и сделаю, только в своей собственной квартире. Хочешь ради других на посмешище себя выставить – пожалуйста. Я тогда такси возьму. Проведу альтернативные крестины. Своего нынешнего окрещу.

Понимаю Шэз. Но Магда – моя подруга и всегда была добра ко мне. Поэтому я продолжила путь с невеселыми мыслями о том, как все могло бы сложиться, и о том, как бы мне хотелось, чтобы все было ну совершенно иначе – кроме, конечно, моей новой машины, которой, к счастью, пришла охота поболтать.

Пятью годами ранее

До сих пор не верю в случившееся. Я же ничего плохого не хотела, просто пыталась проявить сострадание. Шэззер права. Нужно больше читать. Как раньше. Книги вроде «Почему мужчины любят стерв».

Торжество по случаю нашей с Марком помолвки проходило в отеле «Кларидж». Я бы предпочла более богемное местечко – с китайскими фонариками, плетеными абажурами, «домашними» диванами на улице – все в таком духе. Но в системе ценностей Марка отель «Кларидж» – как раз то, что нужно для помолвки. Отношения – они ведь подразумевают необходимость подстраиваться. Вот я и подстроилась. А Марк, который петь в принципе не умеет, Марк спел. Переделал текст «Моей смешной Валентины».

Вот что вышло:

Валентина моя, ты прекрасна, прекрасна!

Я взглянул на тебя – и растаял, как масло.

Пунктуальность – отнюдь не твоя черта;

Ты подсчетом калорий всю жизнь занята!

В голове твоей хаос, в квартире – бардак…

Не меняйся! Беру тебя замуж и так!

С сигаретным, руками развеянным дымом;

С синим супом; с жирком – и реальным, и мнимым!

Соглашайся, родная! Стань моей Валентиной!

Не пытайся за Ибсена браться и Пруста!

Без тебя в моем доме уныло и пусто!

Так войди же скорей! Рассмеши, всполоши

И заветное «Да» наконец-то скажи!

В такт он не попадал, конечно; но Марк всегда такой чопорный, на все пуговицы застегнутый, а тут дал волю эмоциям – при всех поцеловал меня прямо в губы. Я в жизни не была счастливее.

А вскоре все пошло кувырком.

ВЫВОДЫ

Если когда-нибудь у меня снова начнет налаживаться, я близко не подойду к:

1. Установке для караоке;

2. Дэниелу Кливеру (это мой бывший, соперник Марка. В Кембридже они дружили, а потом Марк застал Дэниела у себя в кухне, занимающимся сексом с его первой женой).

Итак, неуклюже слезая со стола, на котором я сбацала под караоке «Всегда буду любить тебя», я поймала на себе затравленный, трагический взгляд Дэниела Кливера.

Дэниел – манипулятор, не знающий удержу в сексе; он – изменщик и лжец, и порой бывает очень злым, и понятно, что Марк его ненавидит за прошлое; но все-таки есть в нем нечто невыразимо привлекательное.

– Джонс, – заговорил Дэниел. – Спаси меня, Джонс. Меня терзает запоздалое раскаяние. Ты – единственная женщина, которая могла наставить меня на путь – и вот ты выходишь за другого. Я в смятении, Джонс; разум не повинуется мне. Снизойди до несчастного, утешь его парой добрых слов.

– Конешшшно, Дэнс, конешшшно, – произнесла я заплетающимся языком. – Пусссть всссе нынччче будут так жжже счччастливы, как я…

Да, пожалуй, я была малость пьяна. Самую чуточку. Это я теперь понимаю, по прошествии пяти лет. А тогда Дэниел подхватил меня под локоть и куда-то повлек.

– Мне плохо, Джонс. Я раздавлен. Убит. Уничтожен.

– Ну чччто ты… Поссссслушшшшшай. Я дейсссс… дейсссс… я правда счччитаю, что твое счччассстье…

– Сюда, Джонс, прошу тебя. Нам нужно поговорить наедине…

Так мы оказались в непонятной комнате.

– Отныне моя жизнь разбита. Все кончено. Никаких надежд не осталось. Так-то, Джонс.

– Нет! Нет, Дэниел! Ты ещ-ще будешь счасстлив. Я точно знаю…

– От тебя я жду поддержки, Джонс. Ибо мне страшно. Страшно, что уже никогда…

– Ссслушай. Сссчастье – это… это счччастье, потому что…

Тут я потеряла равновесие, и мы грохнулись на пол.

– Джонс, – сладко зашептал Дэниел. – Дай напоследок взглянуть на них. Как я буду жить без твоих дивных, чудных, гигантских мамочкиных трусов? Как, Джонс? Осчастливь папочку, не будь злюкой. Пока еще не поздно. Пока в папочке еще теплится огонек, который скоро подернется хладным пеплом…

Дверь распахнулась. Я подняла взгляд. Над нами стоял Марк. Дэниел тянул вверх мою юбку. На мгновение в карих глазах Марка отразилась боль. Затем глаза погасли, будто Марк задернул шторы.

Что-то другое Марк, пожалуй, мне простил бы. Только не Дэниела. Нет, с вечеринки мы ушли вместе. И еще пару месяцев гнали картину, будто все у нас в порядке. Других обманывать получалось; себя – нет, несмотря на все усилия. Может, вы помните – у меня диплом Бангорского университета по английскому языку и литературе; в голове тогда все вертелась цитата из Д. Г. Лоуренса. «Ее гордая, благородная душа затвердела, подобно горному хрусталю, и не впускала его»[1].

То же самое произошло с гордой, благородной душой Марка – она меня не впускала.

– Какого черта он дуется? Подумаешь, один случайный эпизод – что он может значить по сравнению с целой жизнью? Тем более всем, и ему лучше других, известно, что за тип Дэниел.

Так меня настраивали друзья. Но «один случайный эпизод» произвел на Марка слишком сильное впечатление – за пределами моего понимания. Марк сам не мог объяснить, почему это его настолько задело. Вероятно, сцена с Дэниелом стала той самой пресловутой последней каплей. В конце концов Марк признался мне, что продолжать не в силах. Квартира осталась за мной. Марк еще извинялся за причиненные неудобства, душевные страдания и тому подобное. Сам сообщил нашим друзьям и родственникам о расторжении помолвки и вскоре после этого улетел в Северную Калифорнию – ему там работу предложили.

Надо отдать должное друзьям. Они были бесподобны со своим вечным припевом: «Дарси – снобское снобище, отрыжка публичной школы. Такие вообще не способны к отношениям». Через полгода Марк сочетался браком со своей помощницей, Наташей. С этой молью на булавке. С той самой Наташей, что была с ним на презентации «Мотоцикла Кафки», когда Марк впервые предстал передо мной в костюме, а не в свитере. Наташа, помню, очень уверенно обсуждала с Салманом Рушди «культурную иерархию», я же только и сумела выжать из себя, что идиотский вопрос: «Не знаете, где здесь туалет?»

А Дэниел так и не позвонил. «К черту Дэниела. Он – сексуально озабоченный, эмоционально незрелый, боящийся ответственности кретин и моральный импотент», – заявила Шэззер. Через семь месяцев Дэниел женился не то на модели, не то на княжне из Восточной Европы. Он изредка появляется на глянцевых страницах «Хелло» – непременно облокотившись о парапет фамильного замка на фоне гор. Вид у него слегка растерянный.

* * *

И вот она я пять лет спустя – ползу по трассе М4, катастрофически опаздываю, и скоро увижу Марка в первый раз после того, как все у нас с ним кончилось.

Воскресенье, 24 июня

14.45. Глостершир. Утопающая в зелени церквушка. Парковка при ней.

Ладно. Пока все в норме. Пятнадцать минут с предполагаемого начала таинства крещения, но ведь ничто и никогда не начинается вовремя, верно? Буду сохранять спокойствие и невозмутимость; преисполнюсь чувства собственного достоинства. В каждый неловкий момент задамся вопросом: «А как бы поступил на моем месте Далай-лама?» И поступлю точно так же.

Выбралась из машины. Антураж – сугубо летний и сугубо котсуолдский. Если в деталях, то вот: древняя церквушка, розы, запах свежескошенной травы, плакучие ивы. Полная тишина, если не считать птичьего щебета да пчелиного жужжания. Воистину, столь славно бывает лишь в Англии – в тот единственный за лето день, когда солнце светит и все боятся, что такое повторится не раньше будущего года.

Пошатываясь, двинулась к церкви. Интересно, где народ? Впрочем, нет – не очень интересно. Без крестной матери не начнут.

Вдруг раздался вертолетный рев. Персиковая юбка надулась ветром, волосы – тоже. Я застыла, где стояла. Вертолет пошел на снижение. И совсем по-бондовски, не дождавшись контакта с землей, из него материализовался не кто иной, как Марк Дарси. Вертолет взмыл в воздух, а Марк на своих длинных ногах зашагал к месту крестин.

Уверенной походкой (насколько таковая возможна, если ковыляешь по траве на каблуках) я быстро добралась до церкви. Всю дорогу уверяла себя: церемония пройдет на ура, у меня ведь теперь идеальный вес, все убедятся, что я полностью изменилась. При виде Марка – высокого, с великолепной осанкой – возле купели я ощутила знакомый трепет. Пока шла по нефу, явственно услышала голос Космо: