Джон Дэшвуд побывал на Беркли-стрит более чем неделю назад, а сестры Дэшвуд так и не проявили должного внимания к недомоганию его жены. Элинор чувствовала, что откладывать визит к ней неприлично. Тем не менее у нее не было никакого желания исполнить эту светскую обязанность. К тому же Марианна и миссис Дженнингс не выразили желания участвовать в предполагаемом мероприятии. Марианна не только наотрез отказалась навестить невестку, но и всячески пыталась отговорить сестру. Миссис Дженнингс, хотя и была готова предоставить свой экипаж Элинор в любое время, испытывала к миссис Джон Дэшвуд стойкую неприязнь и не пожелала нанести ей визит, хотя, конечно, ей было любопытно взглянуть, как она выглядит после скандала, да и стремление уязвить семейство, открыто встав на сторону Эдварда, было отнюдь не маленьким. Элинор пришлось отправиться на Харли-стрит в одиночестве, обрекая себя на тет-а-тет с женщиной, которую терпеть не могла, причем имела на это куда больше причин, чем Марианна и миссис Дженнингс.

Лакей сообщил, что миссис Дэшвуд никого не принимает. Экипаж не успел отъехать от дома, когда в дверях показался мистер Джон Дэшвуд. Увидев Элинор, он выразил величайшее удовольствие, сообщил, что как раз направляется на Беркли-стрит, и пригласил сестру войти в дом, заверив, что Фанни будет счастлива ее повидать.

Они поднялись в гостиную.

– Фанни, должно быть, у себя, – сказал он. – Я сейчас за ней схожу. Полагаю, она ничего не может иметь против того, чтобы увидеться с тобой. Особенно теперь… впрочем, вы всегда были ее любимицами. Кстати, а почему не приехала Марианна?

Элинор произнесла какие-то извинения.

– Хотя, должен сказать, я не жалею, что вижу тебя одну, – сказал он. – Нам надо о многом поговорить. Скажи, это правда, что полковник Брэндон предложил Эдварду приход? Я услышал эту новость вчера совершенно случайно и собрался к вам, чтобы узнать все точно.

– Да, это правда.

– Кто бы мог подумать? Они ведь не родственники… и, по-моему, даже незнакомы. И это в наше время, когда за приход можно получить очень приличную сумму! Сколько он приносит?

– Около двухсот фунтов в год.

– Весьма недурно! Если священник стар и немощен, то есть вакансия должна вот-вот открыться, владелец вполне может продать приход заранее и получить за него… пожалуй, тысячи полторы. Любопытно, почему полковник не уладил это дело до кончины старика? Сейчас, конечно, уже поздно думать о продаже. Такой разумный человек, как полковник Брэндон, мог бы проявить больше предусмотрительности. Ведь речь идет о самом простом и естественном деле. Впрочем, все люди разные и их поступки могут быть крайне противоречивы… Хотя, пожалуй, я догадался, в чем тут дело. Приход будет отдан Эдварду временно, скорее всего, тот, кому полковник его продал, еще не достиг нужного возраста. Да, видимо, так оно и есть.

Элинор опровергла выводы брата, сообщив, что передать предложение Эдварду было поручено ей, поэтому она в точности знает все условия. Мистеру Дэшвуду оставалось только согласиться с тем, что ее сведения достоверны.

– Но в это же невозможно поверить! – снова воскликнул он. – Что могло побудить полковника на такой поступок!

– Но это же просто… Он захотел оказать услугу мистеру Феррарсу.

– Ну-ну… Впрочем, независимо ни от чего Эдвард может считать, что ему крупно повезло. Только ты лучше не говори об этом при Фанни. Я ее, конечно, постарался подготовить, и она перенесла это известие с большим мужеством, но все равно, думаю, такой разговор будет ей неприятен.

Элинор едва удержалась, чтобы не заметить, что у Фанни вроде бы нет повода расстраиваться из-за предоставленного ее брату прихода, поскольку это обстоятельство не причинит никакого материального ущерба ни ей, ни ее драгоценному сыночку.

– Миссис Феррарс пока ничего не знает, – сообщил Джон, слегка понизив голос. – Я уверен, что от нее следует как можно дольше скрывать правду. Пусть уж она все узнает, когда они поженятся.

– К чему такие предосторожности? Понятно, что миссис Феррарс вряд ли порадуется известию, что ее сыну будет на что жить. Тут у меня сомнений нет. Судя по ее поведению, она к нему совершенно равнодушна и ничего другого от нее ожидать нельзя. Она отреклась от сына и заставила всех, кого могла, порвать с ним отношения. Разве после подобного поступка она сохранила способность испытывать из-за него какие-нибудь чувства? Я имею в виду печаль или радость. Его судьба должна быть ей безразлична. Вряд ли она настолько слаба, что сохранила материнскую заботливость, отказавшись от утешения, даваемого детьми.

– Элинор, ты рассуждаешь в общем-то логично, но тебе не хватает жизненного опыта и знания людей. Можешь не сомневаться: когда Эдвард вступит в этот брак, матери будет нанесен страшный удар независимо от того, отреклась она от него или нет. Поэтому от нее следует скрывать все то, что способно ускорить наступление этого ужасного события. Миссис Феррарс не забыла и никогда не забудет, что Эдвард ее сын.

– Не могу не выразить своего удивления. По-моему, это незначительное обстоятельство уже давно изгладилось из ее памяти.

– Ты к ней ужасно несправедлива. Более нежную мать, чем миссис Феррарс, в целом мире не сыскать.

Элинор оставалось только промолчать.

– Знаешь, теперь мы подумываем о том, чтобы женить на мисс Мортон Роберта.

Элинор слегка улыбнулась серьезной важности, звучавшей в голосе брата, и невозмутимо поинтересовалась:

– А самой мисс Мортон выбор не предоставляется?

– Какой выбор? Ты о чем?

– Судя по вашим словам, мисс Мортон глубоко безразлично, за кого выходить замуж – за Эдварда или за Роберта.

– Ну конечно! Для нее же ничего не изменилось! Теперь Роберт будет обладать состоянием и всеми правами старшего сына. Что касается всего остального, они оба весьма симпатичные молодые люди и ни в чем друг другу не уступают.

Элинор ничего не ответила, ее собеседник на некоторое время тоже замолчал. После недолгой паузы он разразился длинной тирадой.

– Хочу тебе сказать, дорогая сестра, – произнес он таинственным шепотом, беря ее за руку, – я бы не стал этого делать, но знаю, что ты будешь польщена… У меня есть причины считать… То есть я узнал все это из надежного источника, иначе я никогда бы себе не позволил… Такими словами нельзя бросаться, если не уверен… Ну так вот, из достоверного источника мне стало известно… лично я от миссис Феррарс этого не слышал, но она обмолвилась дочери, а уж от нее я узнал… Короче, какие бы возражения ни вызвал у миссис Феррарс некий союз… ну, ты понимаешь, о чем я говорю, ей он все же был бы предпочтительней, чем нынешний. Можешь себе представить, как я был рад это услышать. Это так лестно для всех нас. Она прямо так и сказала, что это было бы несравнимо меньшее из двух зол, и она смирилась бы с этим без возражений, лишь бы избежать худшего. Теперь, понятно, об этом и речи быть не может. Не вздумай ненароком упомянуть о чем-либо подобном. Все это несбыточно и осталось далеко позади. Но я все-таки решил рассказать тебе, потому что понимаю, сколько радости доставлю. Но у тебя, дорогая, в любом случае нет ни одного повода сожалеть. Для тебя все складывается восхитительно! Если принять во внимание все сопутствующие обстоятельства, ты будешь устроена даже лучше, чем могла надеяться! Скажи, давно ли ты видела полковника Брэндона?

Услышанное вовсе не польстило тщеславию Элинор, но заставило глубоко задуматься, поэтому она с радостью увидела, что в гостиную входит Роберт Феррарс. Присутствие постороннего человека избавило ее как от необходимости отвечать брату, так и от опасности услышать еще какие-нибудь откровения, не менее утешительные. Несколько минут они вели беседу втроем, но затем Джон Дэшвуд спохватился, что его супруга все еще пребывает в неведении относительно визита сестры, и отправился ее искать. Элинор представилась возможность узнать Роберта немного лучше. Очень скоро она выяснила, что его беззаботное легкомыслие и слепое самодовольство остались при нем. Его нимало не смутила возможность получить несправедливо большую долю материнской щедрости и любви за счет отвергнутого за душевное благородство брата. Он даже не думал о том, что, ведя столь распущенный образ жизни, ничем не заслужил столько милостей. Поэтому Элинор окончательно убедилась, что была права, невысоко оценив его ум и сердце.

Они пробыли наедине не более двух минут, как Роберт завел разговор об Эдварде. До него тоже дошли слухи о приходе, и теперь он сгорал от любопытства. Элинор снова повторила то, что перед этим поведала Джону. Рассказ произвел на Роберта не менее сильное, хотя и несколько иное впечатление. Он громко расхохотался. Эдвард станет священником и будет жить в крошечном сельском домике! Что может быть смешнее? Когда же он представил себе картину, как Эдвард в белом одеянии возносит молитву Всевышнему и объявляет о бракосочетании пастуха Джона Смита и птичницы Мэри Браун, то разошелся вовсю.

В полном молчании и без тени улыбки на лице Элинор ждала, когда ему надоест упражняться в остроумии. Она не сумела сохранить полную невозмутимость, и ее глаза выразили все презрение, которое она в тот момент испытывала. Однако раскаиваться ей не пришлось, поскольку Роберт все равно не понял значения ее взгляда. Так или иначе, он прекратил насмешки и перешел к высказыванию мудрых мыслей, на что его подвигло вовсе не ее неодобрение, а собственная чувствительность.

– Конечно, можно было бы считать это шуткой, – сказал он, наконец прекратив притворный смех, тем более что искреннее веселье покинуло его уже довольно давно, – но ведь дело весьма серьезное! Бедный Эдвард, как низко он пал! И я более чем кто-либо сожалею об этом. Кому, как не мне, знать, как он добр и великодушен. Да и немного найдется людей, которые могли бы сравниться с ним благородством. Не судите его слишком строго, мисс Дэшвуд, вы ведь его почти не знали. Конечно, он не блистал манерами… Но ведь не все наделены от рождения равными талантами, умением держаться в обществе. Бедолага! Как тяжело увидеть его в таком недостойном окружении. Его стоит пожалеть. И все же, даю вам слово, вы нигде не найдете такого доброго сердца. Поверьте, я никогда в жизни не испытывал столь горького сожаления, как в ту минуту, когда все раскрылось. Я узнал обо всем от нашей матери и сразу же почувствовал, как должен поступить. Я тотчас сказал матери, что независимо от того, как поступит она, я никогда больше не желаю видеть брата, если он женится на этой недостойной молодой особе. А как мне было больно! Бедный Эдвард! Он сам себя погубил, своими руками закрыл перед собой двери в порядочное общество. Конечно, я не мог не сказать матери, что меня все произошедшее не слишком удивило. Ведь нельзя забывать, какое он получил воспитание. От него трудно было ожидать чего-то иного. Бедная мама! Она была вне себя от горя!