– Дорогой Эдвард, – она воскликнула, – Вот эта встреча! Теперь вы искупили свою вину.

Эдвард попытался ответить ей в ее же манере вежливости, но при таком свидетеле он не отважился даже на половину того, что хотел бы сказать. Снова они все сели и минуту или две все молчали. Марианна смотрела с большой нежностью то на Эдварда, то на Элинор, жалея, что радость встречи омрачена вниманием и нежелательным присутствием Люси. Эдвард заговорил первым. Он заметил, что Марианна похорошела, но выразил беспокойство, подходит ли ей климат Лондона?

– Что вы, не думайте так обо мне! – ответила Марианна с искренностью, хотя в глубине её глаз все ещё были слёзы, – не думайте о моем здоровье. С Элинор все в порядке, вы видите. Этого должно быть достаточно для вас обоих!

Это замечание, похоже, не принесло облегчения ни Эдварду, ни Элинор, и не соответствовало доброй воли Люси, которая сурово смотрела на Марианну.

– Вам нравится Лондон? – спросил Эдвард, желая сказать что-нибудь, что могло изменить тему разговора.

– Совсем нет. Я ожидала, что он будет более гостеприимным, но, увы. Ваше появление Эдвард – это та редкая радость, которую я здесь испытываю! Спасибо Небесам, вы теперь там, где вам и надо быть!

Она помолчала, никто не сказал ни слова.

– Я думаю, Элинор, – многозначительно продолжала она, – что мы наймем Эдварда, чтоб он позаботился о нас по возвращении в Бартон. Через неделю или две, я надеюсь, мы уедем, и я верю, что Эдварду не очень трудно будет сменить обстановку!

Бедный Эдвард что-то промямлил, но что это было, никто не разобрал, даже и он сам. Но Марианна, которая видела его волнение и смогла объяснить его только присутствием Элинор, была довольна и начала говорить о чем-то другом.

– Мы провели такой день, Эдвард, на Харлей-Стрит вчера! Такой пустой и такой никудышный! Но я обязательно расскажу вам об этом, только не сейчас, потом.

Этот разговор Марианна благоразумно отложила до лучших времен, чтобы не сообщать в присутствии Люси, как она в очередной раз не нашла общий язык со своими родственниками, а с его матерью умудрилась даже поссориться.

– Как вас не хватало там вчера. А почему вы не пришли? – спросила она Эдварда.

– Я был приглашен в другое место.

– Приглашен! Но, как вы могли куда-то уйти, когда вместе должны были собраться ваши самые близкие родственники и друзья?

– Возможно, мисс Марианна, – Люси вдруг горячо вступилась за Эдварда, – вы считаете, что все молодые джентльмены никогда не выполняют свои обещания?

Глупые слова Люси раздражали Элинор, но Марианна, видимо, не совсем поняла обидный намек Люси и ответила спокойно:

– Нет, конечно, не все. По правде сказать, я была уверена, что только серьезные обстоятельства помешали Эдварду приехать на Харлей-Стрит. И я действительно не сомневаюсь, что Эдвард – человек слова и всегда приходит туда, где обещал быть, порой, не считаясь с собственным временем и желанием. Он очень заботится, чтоб не сделать кому-то больно, или чтоб не обидеть кого-нибудь, забывая даже о себе. – И внимательно посмотрев на смущенного гостя продолжила. – Да, Эдвард, это так, и я ручаюсь за свои слова. Что? Вы, что никогда не слышали этого о себе? Тогда у нас с вами, видимо, нет общих друзей, таких, которые достойны моей любви, расположения и моих хороших отзывов!

Ее манера хорошо отзываться или рекомендовать человека в его же присутствии плохо отразилась на двух третях присутствующих и так взволновала Эдварда, что скоро он встал и ушел.

– Как? Вы уже уходите? – удивилась Марианна, – Мой дорогой Эдвард! Нет-нет, постойте!

И, немного проводив его, она нашептывала ему надежду, что Люси долго не останется с ними. Но даже это не обнадежило его, и он ушел. Марианна ошибалась, Люси пересидела его часа на два, прежде чем гордо удалилась.

– Что это она зачастила сюда? – спросила Марианна, как только она ушла, – разве она не понимет, что мы все трое ждали только одного, когда же она, наконец, уйдет! Бедный Эдвард, он сдался без боя!

– Почему ты так считаешь? Мы все друзья, и Люси давно его знает. Поэтому, вполне естественно, что он хотел ее видеть, также как и нас.

Марианна посмотрела на нее внимательно и сказала:

– Ты знаешь, Элинор, что я не выношу, когда ты пытаешься обмануть сама себя! Ты просто хочешь что-то сказать мне наперекор, и всё. Я не верю, что ты, действительно, думаешь так. Но ты должна понимать, что я самый последний человек в мире, который подходит тебе для этого. Я не хочу шутить над тем, над чем мне действительно не хочется смеяться.

Марианна уверенно поднялась и быстро вышла из комнаты. Элинор ничего не оставалось как, молча последовать за ней. Связанная обещанием Люси не рассказывать никому о тайной помолвке с Эдвардом, она не могла предъявить главные доводы своей правоты, которые убедили бы Марианну в искренности ее слов. Представляя себе последствия, которые могла вызвать ее горячность, Элинор решила молчать, надеясь на то, что Эдвард или она сама не дадут больше поводов Марианне высказывать свои надежды на их брак при них, и причиняющие обоим такую сильную душевную боль.

Глава 19

Через несколько дней после этой встречи, газеты возвестили миру, что супруга Томаса Палмера, эсквайра, успешно разрешилась сыном и наследником! Друзья и родственники, которые уже знали об этом событии не из газет, с особой гордостью и по несколько раз перечитывали коротенькую заметку, украшенную вензелями.

Долгожданное событие полностью изменило прежний размеренный образ жизни миссис Дженнингс и не могло не коснуться гостивших у нее барышень. С ними хозяйка дома теперь почти не виделась. С раннего утра и до глубокой ночи она была у младшей дочери и помогала ей заботиться о ее первенце. А обе мисс Дэшвуд, оставшись без опеки пожилой леди, теперь каждый день приезжали на Кондуит-Стрит к Миддлтонам. По правде говоря, сестрам не очень-то и хотелось навещать это почтенное семейство и коротать вечера в компании неразговорчивой леди Миддлтон и чересчур общительных сестер Стиллс, которые, кстати сказать, тоже не особенно были рады сестрам Дэшвуд, но вслух все говорили друг другу сплошные любезности и дружно следовали правилам хорошего тона.

Сестры Стиллс ревностно относились к появлению сестер Дэшвуд, так как боялись, что с ними придется делить внимание хозяйки дома и все те маленькие радости, которыми их постоянно осыпали в этом доме. Впрочем, их опасения были напрасны, сестры Дэшвуд вряд ли бы стали хорошей компанией для леди Миддлтон. Она была с ними любезна, но все же тяготилась их присутствием. Возможно потому, что они недостаточно восхищались ей, ее отпрысками и ее домом. Леди считала Элинор и Марианну черствыми, а так как они еще и увлекались чтением, была уверена, что эти девицы уж точно себе на уме. Хотя не очень-то понимала, что это значит.

Но стоило ли переживать из-за таких мелочей. Их присутствие раздражало не только ее, но и Люси. Леди оно не позволяло бездельничать, а Люси – проворачивать свои делишки. Сидеть перед ними сложа руки леди Миддлтон стыдилась, а Люси, опасаясь их ироничных взглядов, не решалась льстить леди в глаза, что у нее всегда великолепно получалось. Одна лишь мисс Стилл не особенно огорчалась и могла быть стать для двух мисс Дэшвуд хорошей приятельницей, особенно если ее посвятили бы в интрижку Марианны с мистером Уиллингби, за это она могла даже простить утрату теплого местечка у камина, которого лишилась с появлением сестер Дэшвуд в доме.

Но так как никто этого не сделал раньше, то теперь она тоже часто жаловалась на черствость Марианны и Элинор. Люси раз или два в их присутствии даже затронула тему о непостоянстве кавалеров, которая совершенно не взволновала хозяйку дома и вызвала отвращение у Марианны. Еще одна попытка вернуться к этому разговору закончилась поражением, так как все дружно только посмеялись над запропастившимся куда-то доктором. В этой дамской компании для полного счастья не хватало только неуклюжего сэра Джона, который теперь редко обедал дома, а будь он здесь, то наверняка бы сказал леди Миддлтон, что она устроила у себя лучший в Лондоне серпентарий.

Но все эти мелкие интрижки не доходили до миссис Дженнингс, которая наивно полагала, что для девушек нет ничего лучше, чем собраться вместе. По возможности каждый вечер она либо заезжала за сестрами Дэшвуд к сэру Джону, или ждала их дома в гостиной. Но всякий раз она была в прекрасном настроении, бодрая и довольная собой, особенно если Шарлотта чувствовала себя хорошо. А так как дочь была в добром здравии, то миссис Дженнингс считала это исключительно своей заслугой. Она могла часами рассказывать о том, как дочь восстанавливается после родов, но это могло заинтересовать разве что мисс Стиллс. Пожилая леди расстраивалась только от того, что мистер Палмер, как и многие мужчины, совершенно не замечал, как прелестен их малыш и был искренне убежден, что все младенцы на одно лицо, и, хотя в этом внуке бабушка находила черты обоих родителей, переубедить мистера Палмера ей так и не удалось. Он видел в этом ангелочке, всего лишь самого обычного новорожденного мальчика, каких тысячи во всей Англии.

В эти же насыщенные событиями февральские дни с миссис Дэшвуд произошло досадное недоразумение. Когда ее сестры в первый раз навестили своего сводного брата и невестку на Харли-стрит, как обычно, в сопровождении общительной миссис Дженнингс, у них в гостях была в это время еще одна знакомая. Впрочем, визит этой милейшей особы сам по себе никак не угрожал репутации миссис Дэшвуд. И вот эта дама, приехавшая в гости с опозданием, почему-то решила, что сестры Дэшвуд живут у своей невестки и через пару часов прислала приглашения всем четверым на небольшой музыкальный вечер, который устраивала у себя. Таким образом, миссис Дэшвуд, скрепя сердце, пришлось одолжить золовкам свою карету, но и – что было просто невыносимо – терпеть все неприятные последствия такого повышенного внимания к ним; дай Бог, чтобы подобное недоразумение больше не повторилось, а то вдруг золовкам понравится ездить с ней к общим знакомым? Конечно, она с легкостью отыскала бы повод отказать им об этом, но рано или поздно ее могли неправильно понять в свете.