— Ты белее, чем обычно, — Фокс наклонился ближе, раздувая ноздри, как будто мог попробовать мою панику. Он перевел взгляд на мое горло. — Твое сердце дико пульсирует, и твой запах сильнее, — неуверенной рукой он смахнул свободные локоны, лежащие на моем плече. Его легкие прикосновения заставлял меня бороться с закрывающимися от желания веками, сражаться с непреодолимой потребностью. — Что случилось?

Не имело значения, что я была неопытной. Секс был первобытным, инстинктивным, животным. Я чувствовала себя, как куртизанка мирового класса. Женщина, которая соблазнила бы мужчину, и, в свою очередь, была бы соблазнена им.

Фокс был эротической фантазией, которую я никогда не воображала. И он платит, чтобы трахать.

Мысль должна была вызвать неприязнь, но она заставила меня стать влажнее.

Вздохнув, я прошептала:

— Ничего. Ничего не случилось.

Фокс склонил голову, нахмурившись:

— Помни, я чувствую запах лжи.

Я встретила его взгляд, холодная серость которого заставила меня почувствовать себя так, как если бы я стояла в сильную метель.

Чем больше мы смотрели, тем больше возбуждалось мое тело, тем большего я его хотела. До прихода в этот проклятый клуб я не была удовлетворенной. Я не жаждала мужчину, и мне не нужно было удовольствие, доставляющее освобождение. У меня было так много вещей, потребляющих меня, без усложнения романтикой. Но в тот момент, когда я посмотрела на Фокса, я знала, он был другим. Он был мужчиной, которого я могла желать.

Ни внешность, ни мастерство на ринге, которые меня привлекали. Ни его шрам или его жестокость.

Меня привлекало в нем все.

Обсидиан Фокс был настолько мужчиной, что было страшно. Красивый, он показывал свои изъяны на всеобщее обозрение, и не извинялся за это.

Разрушая зрительный контакт, я осмотрелась вокруг его кабинета. Единственным светом были небольшие светодиодные полосы, освещавшие металлические скульптуры и произведения искусства. Я шутила, что его кабинет был подземельем, и это было близко к правде. В черное были окрашены стены, ковер, мебель и даже светильники.

Все черное.

Одну из стен украшало большое нарисованное изображение лисы, охотящейся под светом луны.

Приглядевшись, я заметила неприятный шрам, уродующий половину морды лисы, так же, как и лицо Фокса. Казалось, он любит символичность. Либо это так, либо он судил себя слишком строго.

Фокс потихоньку подходил ближе, пока на моих руках не поднялись волоски. Будучи так близко, он заставил меня тосковать по его прикосновениям, и в то же время, бояться.

Я подавила дрожь, когда Фокс остановился рядом со мной, уставившись на то же самое изображение. С этого угла, его левый профиль был нетронутым. Гладкие щеки, гладкая шея и несчастные серо-белые глаза. Он выглядел уверенным и в боевой готовности. Первобытным, диким, но таким дисциплинированным и далеким.

— Восхищаешься работой Оскара?

Оскар. Блондинистый идиот, который говорил обо мне, как будто я была проституткой. Я ощетинилась, ненавидя, что этот придурок был талантливым. Каждый выступ, взмах, независимо от метода, который он использовал, говорил об истинном мастерстве.

— Неплохо, — пробормотала я.— Талантливо.

Я взглянула на Фокса. Он не выглядел диким, будто и не принадлежал к искусственным комнатам — клетками, и не имеет значение, как они были оформлены.

Я хотела спросить, почему у него была одержимость черным. Название его клуба, мебель, его гардероб. Неужели он верил, что не заслужил красок в своей жизни?

Фокс издал уклончивый звук, погрузившись в себя. Заднюю часть моей шеи закололо, когда он напрягся.

Я попала еще глубже в ловушку, желая узнать его.

— Почему ты пытаешься скрыть откуда ты?

Все его тело застыло, он прищурился.

— Не задавай вопросов, ответы на которые тебе не понравятся.

Его нежелание только больше меня заинтриговало.

— Ты не можешь ждать от меня, что я не буду задавать вопросов, тогда как ты интересуешься моими секретами. Я могу сказать тебе, что я уже чувствую. Ты никогда не знаешь... Я могу обладать интуицией так же, как и ты, — мой голос был мягким.

Фокс взглянул на меня и сжал кулаки.

— Ты путаешь меня с человеком, которому есть дело. Мне плевать, что ты думаешь обо мне. Ты моя, чтобы трахаться, а не разговаривать о моем прошлом.

Он быстро двигался, и я чувствовала на себе тепло его тела.

— Поверь мне, dobycha, тебе не понравилось бы то, что я рассказал.

Я не верила ему. Он хотел больше, чем просто секс. Проклиная свое быстро забившееся сердце, я прошептала:

— Ты думаешь, я глупая, но это не так. Например, я знаю, что ты используешь его в качестве оружия. Твой шрам.

Он сердито посмотрел на меня. Его пальцы дрожали.

— Ты создан, чтобы бороться, вероятно, поэтому открыл этот клуб, но ты еще не нашел покоя. Ты злишься и мучаешься, и разорван внутри, и если ты думаешь, что можешь все это выплеснуть на меня, ты ошибаешься.

Он усмехнулся, но это выглядело странно на лице со шрамом, жестокая насмешка казалась неестественной.

— Ты думаешь, что умная? Я расскажу тебе кое-что: ты согласилась сделать самую глупую вещь в своей жизни, когда приняла мое предложение. Мало того, что ты думаешь, что можешь читать меня, но ты и еще достаточно глупа, чтобы выдвинуть романтическую идею, что я найду искупление.

Казалось, что он стал больше, более пугающим. Его шрам осветило серебром, и в темноте рубец на щеке казался покатым. Воздух в кабинете уплотнился, пока не стал тяжелым вокруг нас, заманивая меня в ловушку с мужчиной, который смотрел на меня с ненавистью.

— Я не использую шрам, как оружие. Я использую его, как предупреждение, — его глаза вспыхнули. — Ты можешь быть в состоянии скрыть свои чертовы взлеты и падения, но у меня нет этой роскоши. Мой шрам — талисман. Я не нуждаюсь в напоминании о своих грехах, это очевидно каждый раз, когда я смотрю в чертово зеркало.

Во мне все скрутило, когда его энергия нанесла мне удар. Он впился в меня взглядом, уставившись так тяжело, что я чувствовала резкий звенящий звук глубоко внутри, когда он играл на моих глупых чувствах.

— Я узнаю твои грехи прежде, чем закончится месяц. Но ты не узнаешь моих. И это обещание.

Еще одно обещание, которое ты не сможешь сдержать.

Я приоткрыла губы, делая вдох, полный тревоги. Жестокость заразила воздух вокруг нас, делая его темным и непрозрачным. Это напомнило мне о лесном пожаре, после того, как он выжег все на своем пути.

У меня не было ни малейшего намерения быть на пути Фокса. Его пути к разрушению.

Я хотела возразить, что он не узнает мои грехи, но я знала правду. Он узнает. Для меня было ужасным, чтобы кто-то знал обо мне абсолютно все, но в случае Фокса, даже мой самый худший грех, вероятно, не сравнится с его.

Небольшой шум звучал у меня в голове, когда Фокс властно захватил мою спину своей огромной ладонью и дернул меня ближе. Я покрылась мурашками, когда мои бедра соприкоснулись с его. Горячая сталь в его брюках уперлась мне в живот только на мгновение, прежде чем он не слишком нежно меня оттолкнул.

Схватив меня за руку, он потащил меня через комнату.

— Мы обсудим детали за моим столом.

Я ударила по тормозам.

У меня была мысль закричать и ударить его. Я ненавидела то, что он грубо обращался со мной. Он думал, что я беспрекословно подчинюсь. Он доказал мне, что вообще не имел ни малейшего понятия о том, как обращаться с женщиной.

Правила.

— Нам нужны правила. Тебе нужно знать мои плюсы и минусы, а мне нужно знать твои, — я прищурилась. — Правило номер один. Мне не нравится быть собственностью, или чтобы меня заставили делать что-то, чего я не хочу. Это не срабатывало ни с кем в прошлом, и не сработает с тобой.

Он посмотрел на меня с интересом.

— Похоже, у нас больше общего, чем я думал, — кивая мне, он отпустил меня и обогнул стол, чтобы сесть в черное кресло. — Правило номер один для меня. Никакого неуважения ко мне. Если ты хочешь что-то сказать, будь красноречивой. Я не очень хорошо реагирую на ненормативную лексику или насмешки.

Дерьмо, он был прав. У нас было что-то общее.

Я покопалась в голове в поисках следующего правила.

— Правило номер два. Я не принадлежу тебе, как что-то украденное, и ты не имеешь права обращаться со мной, как с грязью. Если ты снова направишь на меня нож, ты больше не сможешь быть мужчиной. Ты станешь кастратом, — я вытянула руку с лезвием, и быстро вернула на место.

Он слегка усмехнулся. Положив ладони на стол, наклонился вперед.

— Правило номер два для меня. Если я прошу тебя что-то сделать, ты делаешь. Думай об оплате в конце месяца, как о зарплате моего работника. Участие в сексе не имеет значения. Я хочу от тебя большего, чем просто удовольствия погрузиться между твоих ног, — его голос был грубым, а глаза светились белой, горячей похотью.

Мой желудок переворачивался от мысленного представления, как он берет меня. Трахает меня. Несмотря на все мои усилия оставаться в стороне, покалывание бросилось к моему лону, и у меня появилось внезапное желание сесть. Прочистив горло, я села на единственный стул перед его столом.

Напряжение сгустилось, когда Фокс замер, наблюдая за каждым моим движением. Я скрестила ноги и сжала бедра вместе, против пульсирующего желания, пронизывающего комнату.

Объявление наших правил внезапно становилось большим, чем просто разговор о деле, это становилось наслоением невысказанного притяжения и ужасной неопределенности. Я никогда прежде не боролась с реакцией своего тела. Я никогда прежде не встречала человека, которому бы хотела заглянуть в душу и изучить все, что он там прячет.