К. Рейсс - Разрушение

Дикон никогда не кричал.

— Я просто использую тебя. Разве ты этого не видишь?

— Чего ты хочешь? — его челюсти напряглись. Он указал ключом на меня, словно собирался разблокировать меня сигналом с мигающей лампочкой.

— Быть нормальной.

— Господи Боже. С таким же успехом ты можешь пожелать стать выше ростом. Нормальность — не то, с чем ты можешь справиться. Ты и я, мы не нормальны. Это не то, что мы можем выбирать.

— Знаю. Но…

Я замолчала. Хотелось ли мне делать это? Здесь, на стоянке, под скрип шин откуда-то из глубины? Я не расставила все точки на «i» в своем пентхаузе.

— Ты должен был быть далеко, — сказала я. — На другом континенте. Почему остался?

— В Африке один сраный кризис за другим. А вот ты? Ты — разрушена, а меня нет здесь, чтобы исправить это, а я несу ответственность за происходящее.

— Ладно, послушай меня. Ты не отвечаешь за мое дерьмо. Знаешь, кто ответственен? Я. И только. Я сама ставила себя в глупые ситуации. Была чертовой психопаткой. И это моя вина. Не твоя. Все происходит по моей вине. — Я сделала глубокий вдох. — Неправда. Не во всем я виновата, но вот мой выбор? Это — мое. Да, я окунула себя в тонну дерьма на этой неделе и да, выбралась из него. Думаю, это испытание для меня самой. Но также… — я сглотнула, отчего слюна напомнила вкус метала.

— Что также?

Дикон коснулся моего предплечья, его пальцы спустились к изгибу моей ладони. Было так легко податься к нему и просто подчиниться. Но я отняла руку.

— Не надо. Я не могу больше использовать тебя. И не вправе относиться к тебе как к барометру. Неважно. Понятия не имею, для чего он нужен. Но если это то, на что взрослая женщина смотрит, чтобы решить, что она делает правильно, а что — нет, значит, я не смею использовать тебя для этого.

— Вот оно что. А если это сработает? В чем проблема?

— Это не работает. Я не сказала тебе, кто надругался надо мной в Вестонвуде, потому что ты сорвешься и убьешь кого-нибудь.

Он указал на меня пальцем.

— Я знал это…

— Ты ничего не знаешь.

— Я видел, что он сделал.

— Только я могу разобраться в этом правильно. Только я могу не позволить другим столкнуться с подобным. Я просто… — Решение проблемы осенило меня так, словно по стоянке пошла трещина, впустив солнечный свет. — Я испугалась. Думала, что если расскажу об этом, то попрошу вселенную о том, чтобы это снова случилось.

Дикон опустил руки на мою челюсть и приблизился лицом к моему. Я не чувствовала себя в безопасности или заключенной, но и угрозы также не было. Я чувствовала ответственность за него, как за мужчину, за любовника, за друга, которому я была не безразлична

— Что случилось? — спросил он низким голосом, не тоном доминанта, но примерно с такой же серьезностью.

— Перед самым отъездом из Вестонвуда я пошла к ручью с ним, чтобы поговорить о снотворном, которое он мне доставал. Он изнасиловал меня. Мне было больно. Я говорила ему остановиться. Но мне нужно было выйти из лечебницы, поэтому я никому не рассказала.

— Ты сидела рядом со мной в машине сразу после этого?

Я кивнула, потупив взгляд.

— Я не пыталась закрыться от тебя.

— Кто это был?

— Не важно. — Я взглянула Дикону в глаза. — Я позабочусь об этом.

— Не могу передать тебе, что со мной делает твоя боль, причиненная другими. Ты — моя. Я выбрал тебя. Не пойти туда и не убить его… Там, откуда я родом, я бы привязал его к заднему бамперу моего джипа и волок по улицам, пока в его теле не сталось бы ни одной целой кости.

— Чтобы передать послание.

— Чтобы уберечь тебя. Здесь у меня связаны руки. Любой может взять мое, а я ничего не могу сделать.

— У меня есть выход, но я не могу волочить его по улице. Это не Африка.

— Тогда позволь мне помочь тебе.

Я сжала губы.

— Это будет донесено до общественности. Ты можешь помочь мне тем, что не станешь сходить с ума. Тебе лучше вернуться в Йоханнесбург, потому что твоя личная жизнь, скорее всего, станет достоянием всех.

Дикон опирался на одну ногу — картина мужской безупречности. Его присутствие на мерзкой стоянке делало ее еще прекрасней, но вместе с тем казалось сильным изъяном.

— Я не знаю, что меня еще волнует, кроме тебя.

Пришлось сделать глубокий вдох, потому что нужно было расширить грудную клетку, дабы в ней поместилась любовь, которую я испытывала к нему. Я никогда не понимала, зачем была ему нужна, но после этих слов почувствовала все. Покровительствуя тому, что нельзя защитить, контролируя неконтролируемое, он ставил перед собой задание настолько невыполнимое, что у него всегда хватало дерьма, которое могло удержать Дикона от собственных проблем.

Я любила его больше, чем когда-либо.

Ладонями прикоснулась к его щекам.

— Я возвращаюсь домой, Мастер. 

Фиона

Мне снилась узкая стена высотой до неба. Я шла по самому ее верху, шаг за шагом ставя пятку сразу перед большим пальцем. Затем шаги увеличились, становясь шире и шире, пока я не пустилась в бег, бесстрашно, необдуманно, оставляя Лос-Анжелес под собой на головокружительном расстоянии. Стена закончилась, и я ступила по небу. Затем испугалась, упала и проснулась.

Когда вышла из душа, меня ожидало голосовое сообщение от Эллиота.

Хочу, чтобы ты знала. Я рассказал администрации. Они начнут расследование. С тобой все будет хорошо, что бы ни случилось. И я буду рядом, несмотря ни на что.

Я делала крохотные вдохи, чуть не подавившись собственной слюной. Люди узнают. Будут судачить о том, как я сказала «нет». Придут спрашивать меня об этом. Я уселась на полу в ванной, мокрая и голая, и уставилась на сообщение.

Телефон зазвонил.

— Фиона? — начал Эллиот. — Ты в порядке?

— Да.

— Твоя сестра уже довела информацию до правоохранительных органов. Они тут же выехали. Хотят провести осмотр.

Ответа не последовало.

— Фиона?

— Я не жертва.

— Тебе не обязательно использовать это слово.

— Они сами это сделают.

— Ты не одна. Я рядом. Если не можешь положиться на меня, я поговорил с твоей сестрой — она будет рядом на каждом этапе…

Я повесила трубку. Спустя полсекунды экран засветился именем Марджи.

Это был конец. 

Фиона

Набор для обследования жертвы изнасилования оказался столь неприятен, как я и полагала, и, скорее всего, это была пустая трата времени, потому что после надругательства прошло несколько дней. Но женщина из департамента полиции ЛА настояла на том, что это может помочь. Спустя два часа, гинекологическое зеркало, несколько мазков, снимки моей задницы, мы еще даже не начали.

— В этом нет смысла, — сказала Марджи у меня за спиной. Я лежала в кресле для гинекологического обследования, а молодой помощник подошел ко мне с клейкой лентой для забора волосков с одежды. — Эту процедуру можно пропустить. Она принимала душ.

— Можем пропустить все, что захотите.

— Нет, — сказала я. — Если уж делать, то по максимуму.

Марджи сжимала мою ладонь на протяжении всего осмотра.

После мы уселись за письменный стол, и я рассказала обо всем, не упустив ни одной брутальной болезненной детали женщине-детективу в рубашке, застегнутой на все пуговицы. Казалось, ее охватила большая ярость, чем меня, и я оценила это. Марджи ситуация раздражала сильнее всех. Я чувствовала ее злость во время процесса. Она просачивалась через ее коричневый костюм размеренным убивающим жаром.

— Все хорошо, — сказала я в кафетерии, когда детектива отозвали в сторону. Марджи нужно было успокаивать больше, чем меня.

Мой телефон зазвонил. Опять Эллиот. Я выключила его. Ему хотелось быть там, а я не желала, чтобы он находился рядом. Не так.

— Папочка узнает, — сказала сестра.

— Он мне не поверит.

Над нами нависла тень, и я подняла взгляд, чтобы увидеть, кто заслонил свет.

— Вспомни дурака, — сказала Марджи.

— Он и явится, Маргарет.

Наш отец был одет в безупречный костюм, держал руки перед собой, словно не хотел выглядеть слишком угрожающим. Не сработало. Голова с густыми песочно-рыжими волосами находилась прямо передо мной, напоминая о том, что, возможно, он не будет появляться, если я не буду о нем думать.

— Где мама? — спросила я.

— На Ибице. Сказал ей остаться. Здесь я сам разберусь. — Он обратил свой острый взгляд на Марджи. — Ты нас не оставишь?

— Она мне все равно все расскажет, так что нет.

Из всех нас Марджи меньше всего боялась Деклана Дрейзена.

Он резко подтянул стул и сел с нами. Уставился на меня, словно на моей щеке отпечаталась страница из книги.

— Что? — спросила я в свою очередь.

— Ты говоришь мне правду?

— Папа, — возразила Марджи.

Ее проигнорировали.

— Конечно, правду.

— Могу я побыть откровенным и менее политкорректным? — спросил он.

— Нет, — ответила Марджи, но он снова не заметил.

— Валяй, мать твою. Мне плевать.

— Твоя репутация тебя опережает. Мерзко говорить о подобном, но твое поведение влияет на отношение людей к тебе. Такое не должно нравиться. Так устроен мир.

— Серьезно? — Марджи выглядела готовой сорваться с места. — Ты пудришь ей мозги?

Указав на него пальцем, я твердо произнесла:

— Я сказала «нет». «Нет» — значит нет, независимо от того, сколько парней трахнуло меня за этот год или неделю, — выплюнула я, надеясь зацепить его. Бесполезно.