— У вас крыша протекла? Чего ржете, точно два голубя на ветке над упавшим котом? — озадаченно спрашивает Тим. Начинаем смеяться громче. Хохот буквально вырывается из груди, отчего внутри все скручивает.

— Ну-ка, че курите, — подходит ближе и принюхивается Тимур. — Имейте в виду, вы не Ваня. Траву для просвещения курить нельзя! Здесь не Тибет.

— Ты видел его лысину? Это еще забавнее, чем Машкины кулинарные шедевры, — посмеиваясь, выдыхаю я, туша окурок о скамейку.

— Не, вот когда он на собрание в своем сари явился — это был пиздец!

— Это не сари, дубина. — фыркает Городецкая.

— Ой, да какая разница? Один хрен балахон!

Нет, люди не стали лучше. Они по-прежнему врут, совершают тупые ошибки и абсолютно не готовы на них учиться. Мир — это не сказка. Я не жду от них удивительных свершений. Мне кажется, бесполезно пытаться изменить общество, которое довольно своим существованием. Но вот найти себя — вполне осуществимая цель.

— Тебе ничего не светит, Никита, — голос Лены раздается над ухом, пока я смотрю через забор на бегающих детей.

Федька отчаянно кричит, подпрыгивая рядом с Василисой. Он старается держаться подле нее, защищает и не дает никому в обиду. Воспитательница окликает их, подзывая к себе. Знаю, она не очень-то довольна возложенной на нее миссией, только выбора нет. Щедрое пожертвование способно преодолеть массу юридических и моральных преград. Например, передать письмо, написанное спонтанно на обычном тетрадном листке у Гриши в офисе. Оно немного помялось в кармане, а кое-где чернила расплылись от соленых капель слез, и слов там немного. Одна строчка, но понятная для Феди с Васей.

«Мы все еще семья».

Увидимся нескоро, мне тоже нужно вырасти. Попросить еще с десяток прощений, полюбить самого себя, забыть о зависимости. А главное: преодолеть собственные страхи, которые шагают за мной по пятам.

— Ты слышишь? Ничего не будет!

В этот раз Лена не получает желанного ответа.

Глава 40 

Маршрут до городского приюта животных я знаю наизусть. Мне не нужно смотреть в приложение «2ГИС» или судорожно рыться в ссылках, дабы отыскать адрес. Я сижу в машине, задумчиво разглядывая знакомую вывеску. Пальцы сжимают сигарету, рядом сидит Аня и молча смотрит на меня.

— Хочешь, я схожу? — она наконец решается задать вопрос.

— Нет, я должен сам, — тихо отвечаю, повернув к ней голову. В серо-голубом взгляде тревога, но она все равно касается моей руки и переплетает наши пальцы в замок. И улыбается так солнечно, как умеет только Аня Филатова — уже почти Сташенко.

— Ты же знаешь: я люблю тебя и всегда поддержу. Мы — семья, — ухмыляется эта мелкая поганка, сжимая пальцы.

Мы встретились на одной из вечеринок. Кажется, тогда я выпил совсем немного и дозы таблеток хватило провести вечер в компании с нищебродами. Во всяком случае, так я их называл про себя. Лена бесилась от нее. Разглядывала фотографии Анны, привезенные нашим человеком. Рвала их на куски и вновь собирала по кусочкам, аккуратно склеивая вместе. Иногда она громко смеялась, показывая их мне и приговаривая:

— Хорошенькая, правда? Наша дочь — твоя сестра. Не вздумай на нее засматриваться!

Мне было плевать на эту девчонку. Очередная жертва сумасшедшей одержимости моей тетки. Вначале Рома, затем — его помощница Аня. От меня лишь требовалась следовать указкам сумасшедшей госпожи: подружись, влюби, уничтожь, приведи. У Лены было семь пятниц на неделе, потому и со Сташенко она так долго тянула.

Хочу — не хочу. Надо — не надо.

Мне все равно, просто дай дозу и отъебись. Но ведь так неинтересно, если есть ручная собачка по имени Никита. Щенок на привязи: дернула поводок, передавила трахею и рада. Она шептала свои больные фантазии, касаясь меня и представляя Рому с Аней. Тошнило меня, но ей же насрать. У нее там бурное воображение разыгралось, едва не придушила Аньку, стоило до нее добраться.

— Хреновенький из тебя психотерапевт, — проворчал я, отгоняя подальше мрачные мысли. — Больше напоминаешь бесячую старшую сестру.

— О-о-о, ты назвал меня сестрой, — умилилась эта дурочка, попытавшись обнять в ответ.

Пришлось отбиваться — задушит ведь от радости. Некоторое время мы шутливо боролись в салоне новенького Аниного «Ниссан Жук», купленного ей в подарок на Новый год. Филатова громко хохотала, пытаясь то растрепать мне волосы, то чмокнуть в щеку. Кажется, в ней не осталось ничего от былой запуганной девчонки, что сидела в гостиной нашего дома и боялась шелохнуться. Начисто стерся из памяти последний пир в семье Воронцовых. Пожар забрал не только две жизни и наш дом, он уничтожил все плохое для Ани.

Прислонившись лбом к ее лбу, вдруг вспомнил день, когда пригрозил ей изнасилованием, и невольно усмехнулся. Даже тогда она в меня верила — кто бы знал почему.

— Спасибо, — выдохнул я, вкладывая в это слово все невысказанное ранее. Она поняла, моргнула несколько раз и широко улыбнулась, погладив по щеке.

— Ты справишься.

— Да, справлюсь, — точно мантру повторил за ней, закрывая глаза.

Есть вещи, за которые надо попросить прощения. Возможно, Блажена Солнцева никогда меня не простит за попытку убийства в наркотическом угаре, а та записка просто жест доброй воли — она ведь хороший человек. Может быть, сейчас попросит развернуться и исчезнуть из ее жизни — я не знаю. Шагая по темному коридору, разглядывал многочисленные стенды с фотографиями зверей и счастливых людей, ставших хозяевами этих брошенок.

Выход во внутренний двор с вольерами находился дальше. Несколько раз мне попались знакомые лица, правда, я практически не знал их по именам. Они удивленно кивали, кто-то даже улыбался. Один из парней, стоя в компании таких же молодых ребят, протянул мне руку для приветствия.

— Давно тебя не было, — улыбнулся он. Нигде в моей памяти не стрельнуло. Безучастно разглядывая его черты лица, я только кивнул и ответил:

— Просто занят был. Проблем много.

— Да, Блаженка говорила, что ты уезжал куда-то. Круто, что вернулся. И спасибо за материальную помощь.

«Уезжал?» — вопрос остался невысказанным. Мне как-то было странно: кто-то заметил мое отсутствие, ведь не так уж часто я здесь бывал. Особенно в последние месяцы, будучи под таблетками. Все больше откупался денежными переводами.

— Беляш в нашем больничном крыле у клетки с новеньким. Четыре недели назад привезли крупного лабрадора: какой-то мудак сбил его и оттащил в канаву, бросив умирать, — услышал уже в спину и резко остановился, а затем обернулся.

— Беляш? — я пропустил остальную часть про собаку, это прозвище почему-то резануло слух. Точно, это же я Солнцеву так назвал. Пару раз случайно, затем еще несколько раз в обращении среди местных работников.

— Прости, — развел руками очередной незнакомец, а остальные засмеялись. — Очень ей подходит. Она не обижается.

— Долбодятлы, — пробормотал я, разворачиваясь обратно в сторону выхода и шагая вперед.

Не обижается, да. Но не значит, что это Блажене нравится. Просто молчит, глотая очередное обидное выражение, и не старается на этом зацикливаться. Нет, люди все-таки тупые. Их не изменит ни апокалипсис, ни климат. Удивительно, сколь легко они подхватывают стадом какую-нибудь гадость. Коллективный упрощенный разум в действии.

— Вас бы стулом ебашить для профилактики, но ведь нельзя, — ответил сам себе, доставая сигарету и прикуривая прямо на улице.

Всюду слышался лай, жутко воняло, где-то мяукали кошки. В холодное время года животных максимально переселяли в небольшую пристройку во внутреннем дворике. Там располагалось больничное крыло для особо тяжелых случаев, где обычно находился либо приезжий ветеринар, либо кто-то из работников приюта дежурил у клеток. Под ногами чавкала весенняя грязь — ботинки мгновенно испачкались. Видимо, вахтер не слишком заморачивался уборкой территории. Приют по-прежнему не вызывал у меня теплых чувств, а на пушистых засранцев я смотрел с легкой долей цинизма и равнодушия. Оказавшись в небольшом одноэтажном здании, с удивлением отметил новый ремонт: наконец-то спрятали под плитку торчащие провода, сделали светильники, покрасили стены. Установили новые вольеры для будущих пациентов и тех, кого нельзя было держать на улице с поздней осени до середины весны.

В одной из таких клеток на меня сквозь прутья смотрел пучеглазый недоросль. Уши большие, передние лапы длинные, тельце небольшое, шерсти почти нет — страшный, как моя жизнь.

— Ну и кто ты? — поинтересовался у чудовища, смеющего скалить зубы, стоило подойти ближе. Существо тявкнуло, сделало круг в небольшом пространстве и чихнуло. Не считая мисок, пары игрушек, теплой лежанки, внутри больше ничего не помещалось.

— Это чихуахуа. Точнее, по папе, — от знакомого голоса прошли по телу мурашки. — Его зовут Толя.

— А, так ты — чихуя-нихуя? — я подразнил пальцем мелкого засранца, боясь обернуться и продолжая разглядывать чихающую собаку.

Надо посмотреть на нее. Нельзя вот так стоять спиной к девушке, которую несколько месяцев назад чуть не задушил в собственной квартире. Неприлично просто, неприемлемо такое поведение для взрослого человека, ищущего путь к спасению и прощению.

— Знаешь, Толик очень агрессивный пес, — я сглатываю, ломая пальцами тлеющую сигарету, которую забыл выбросить по дороге. — И не переносит запах дыма.

Давай, Никита, словно прыгаешь через пропасть. Совсем не страшно: позади на тебя несется самосвал, а впереди — свобода. Упадешь — разобьешься насмерть, но на другой стороне есть жизнь. Гораздо лучше той, что у тебя была до этого. Хотя бы имей смелость попросить у нее прощения, глядя в глаза.

Я резко оборачиваюсь, стараясь больше ни о чем не думать. Не знаю ни будущих слов, ни правильных действий. Вся картинка смазывается в один миг — Блажена оказывается быстрее. Сокращает между нами расстояние, крепко обнимая. В своем белом халате она точно яркое пятно, от которого слепит глаза и на душе становится чуточку светлее. Можно лишь обхватить в ответ руками, прижимая к себе крепче.