— Ты — мать Тереза? Нечем больше заняться, кроме как обслуживать людей? Зачем?

Она поджала губы, присаживаясь рядом и внимательно смотря на меня. Я чуть сигаретой не подавился, потому отодвинулся на край. Кто ее знает, сумасшедшую. Сейчас меня альтруизмом заразит. Потом начну голодающих детей Африки спасать да подбирать все подряд с улицы.

Тьфу-тьфу.

— Людям надо помогать, — убежденно заявила Блажена, кладя свою ладонь поверх моей руки, лежащей на спинке скамейки. На удивление, ее кожа была очень теплой и приятно грела. — Знаешь, мир не такой плохой, как тебе кажется.

— Ты сейчас меня пытаешься убедить или себя? — хмыкнул я, туша сигарету и бросая окурок в мусорку. — Давай еще расскажи, будто люди не тупые. Серьёзно. Единственное, чем им помочь можно — это выдавать бесплатно мозг. И то с инструкцией пользования под жестким контролем. Иначе все просрут.

— Наклонись, — внезапно и как-то сурово произносит Блажена. Приподнимаю брови, затем вздыхаю, подчинившись для вида. Удар по лбу ладонью, которая всего пару минут назад согревала мою руку, стал полной неожиданностью. Ойкнув, я соскочил со своего места, возмутившись:

— Какого черта?!

— Нельзя смеяться над кем-то, — фыркнула Солнцева и скрестила руки на груди. — Люди, может, и не самые лучшие создания на планете. Но они по-своему прекрасны. Как весь мир. Нельзя смотреть лишь на одну сторону медали.

Я потер ушибленный лоб. Сделал вид, будто задумался над ее словами, после чего вновь подошел и наклонился к Блажене, проговорив:

— Ты, безусловно, права, но…

Чем ближе я был, тем сильнее она отклонялась. Во взгляде появился испуг, смешанный с еще десятком эмоций. Это было забавно. В конце концов расстояние между нами стало совсем минимальным, отчего я практически ощущал ее дыхание на своей коже.

— Не делай так, — пискнула Солнцева, схватившись одной рукой за мое плечо и попытавшись оттолкнуть. — Это неправильно.

— Почему? Могла бы воспользоваться ситуацией. Я же нравлюсь тебе, — поинтересовался я вдруг, но не сдвинулся с места. Наоборот, уперся ладонями в спинку лавочки позади Блажены, не давая ей возможности сбежать.

Не знаю, для чего мне это было нужно. И кому я что пытался доказать. Было любопытно, насколько сильны ее убеждения. Готова ли будет пожертвовать своими принципами ради своего комфорта. Сумеет выстоять против соблазна, если дать ей в руки возможность исполнения мечты? Я опустил ресницы, разглядывая лицо Блажены, пытаясь уловить изменение в выражении лица. Оно исказилось неуверенностью и страданием. Вот оно. Все люди хотят быть счастливыми. Никому не чужда зависть и обиды. Даже таким святошам.

— Знаешь, ты ничем не отличаешься от других. Просто хочешь верить, что чуточку лучше, и возможно, кто-то тебя за это полюбит. Смешно, но так не бывает. Никому ты не нужна такая хорошая и добрая. Поверь, — прошептал я издевательски. Блажена молчала, опустив голову. Перестала отталкивать меня, не смотрела на меня, будто пыталась переварить все сказанное мною и понять смысл слов.

А потом заплакала. Просто всхлипнула громко, пряча лицо в ладонях и разревелась. Будто я ударил ее наотмашь, причинив невероятную боль. Непроизвольно отскочив от нее, ошарашенно посмотрел на плачущую Солнцеву. Она вся сжалась, словно пытаясь исчезнуть, стать незаметнее.

— Прекрати, — выдохнул я, внезапно испугавшись сам и зарываясь пальцами в волосы. Не знал, что предпринять, поэтому пытался привести в чувство. — Слышишь? Прекращай реветь.

Глава 27 

Мне всегда казалось странным: зачем люди плачут? Никакое горе слезы не исправят. Только испортится внешность да выйдет лишняя влага. И сочувствовать слезливым личностям я тоже не умел. В одну из наших редких встреч Маша сказала, что я — бесчувственный козел. Во всяком случае, таким казался всем вокруг. В принципе, можно было с ней согласиться. Эмпатия — не моя сильная сторона. Я предпочитал говорить людям то, что думаю о них, часто очень неприятные вещи. Прямо и без обиняков. Так проще жить, да и окружение очень помогает почистить.

Но одно дело — проворачивать подобное с незнакомыми, и совсем другое — с теми, кто этого не заслужил. Сейчас я пытался самоутвердиться за счет Блажены. Убедиться в своих словах, получить желаемый результат: разбитую и униженную личность. И что самое ужасное, так любили делать все члены моей чертовой семейки.

Не зря говорят: яблоко от яблони недалеко падает.

«Люди любят унижение. Оно позволяет им ощутить себя жертвой и дарует возможность для культивации своих страхов. Это их подсознательное желание. Ты тоже такой, Никита».

Обхватив себя руками, я прикрыл глаза, ощущая холод гораздо сильнее прежнего. Ничего не поменялось во мне. Можно сколько угодно убеждать себя, словно я — другой. Однако правда все равно выходит на поверхность. Никита Воронцов никогда не станет нормальным членом общества. Всегда, для себя и других, я останусь нежеланным сыном, нелюбимым ребенком, жалким парнем с дурной кровью и сумасшедшими родственничками.

Рассмеялся громко, ощущая тошнотворную горечь на языке. Какие отношения, Господи? Я же все испорчу. Этому моя семья меня научила отлично.

— Прости, я не должна была, — всхлипнула Блажена, утирая слезы и качая головой. — Дура такая. Просто иногда ты перегибаешь.

Бублик сел у ее ног, тихо заскулив и трогая грязной лапой ботинок. Солнцева наклонилась, подхватывая его на руки. Уткнулась носом во влажную шерсть, прижимая к себе пса.

— Мне надо идти, — я отступил от них, внезапно теряясь в пространстве и не зная, куда бежать. — Не хотел, правда. Вызовешь такси, деньги потом скину.

— Что? — она удивленно распахнула глаза, едва успев подняться и придерживая собаку. — Подожди, ты куда?

Я бежал от нее и себя, не разбирая дороги. Несколько раз запнулся о какие-то камни. Затем чуть не рухнул носом прямо в лужу, споткнувшись о растущую корягу. В конце концов свернул непонятно куда, оказавшись где-то посреди парка совершенно один. Вокруг был один лесной массив. Между деревьями шумел осенний ветер, раскачивая ветки.

Ботинки увязли в грязи. Точно такой же, какую я сейчас ощущал внутри себя самого.

Чувство вины — мерзкая штука. Она грызет изнутри, точно мышь картонку. Коснувшись шершавой коры, сжал пальцы в кулак и ударил по стволу, сдирая кожу с костяшек. Несколько раз, пока рука не начала кровоточить, а от боли кисть онемела. Ощущение безысходности давило, грозя окончательно поглотить с головой в этот омут отчаяния.

У меня ничего не получается. Ни жить нормально, ни справляться с самим собой. Когда я принимал таблетки, ничего подобного не было. Мне не нужно было ни о чем думать. Главной целью в жизни были именно они.

Обхватив голову руками, повернулся и оперся спиной о ствол, медленно сползая по нему на влажную землю. Закрыв глаза, будто пытался спрятаться. Совсем как Блажена некоторое время назад. Не знаю, сколько времени я так просидел.

— Неужели правда веришь, будто можно сбежать от нас?

Этот голос я бы узнал даже спустя годы. Приторно-сладкий аромат духов и тихий смех, пробирающий до самых костей. Мне не хотелось смотреть, но непроизвольно поднял голову, глядя на улыбающуюся Лену. Она ничуть не изменилась. Смерть не превратила ее в чудовище. Наоборот, она по-прежнему была красива, ухожена и казалась совершенно реальной.

Хотя ведь мой ум знал — это галлюцинация. Сон. Игра подсознания, не более. Ведь в обезображенное лицо этой твари я лично смотрел в морге. Жаль, плюнуть не решился.

— Исчезни, — проговорил я, пытаясь подняться. Тело плохо слушалось, поэтому бросил эти попытки и мрачно посмотрел на призрак своей тетки. — Пошла туда, откуда вылезла.

— А я разве куда-то уходила? — промурлыкала Лена, склоняясь ко мне. — Всегда была рядом. Как обещала.

— Мне не нужны твои обещания. И ты не нужна.

— Почему? Мы с тобой связаны, Никки. Вспомни, разве нам было плохо вместе?

Я сцепил зубы, пытаясь привести себя в чувство. Мотал головой в надежде разогнать туман из сознания. Надеялся, что если очнусь, то моя галлюцинация исчезнет. Или хотя бы замолчит ненадолго. Но чем больше сопротивлялся, тем сильнее ощущал Ленино присутствие.

— Прекрати отрицать очевидное. Наша связь нерушима, — в очередной раз рассмеялась тетка. Дошло до того, что я слышал стук ее каблуков. Хотя это невозможно, ведь вокруг была мягкая земля и сплошная грязь.

— Не стану тебя слушать. Ты мною больше не управляешь.

— Уверен?

— Уйди, — прорычал я, закрывая уши и глаза. Ни видеть, ни слышать ее — мое самое большое желание. — Убирайся.

Раз за разом повторял точно мантру эти слова. Прижимал ладони все сильнее, по-прежнему ощущая присутствие тетки возле себя. Она будто въелась всем своим существом мне в кожу. Хотелось разорвать себя, вывернуться наизнанку и выковырять эту дрянь из себя.

— Уходи, оставь меня в покое! — заорал я, когда кто-то коснулся моего плеча. Дернувшись, схватил чье-то запястье, сжимая его с силой и распахнул глаза, мысленно приготовившись увидеть лицо Лены.

— Господи, ты меня напугал, — выдохнула Блажена, дрогнув под моим взглядом. — Эй, все хорошо.

Она осторожно подошла ближе, будто опасаясь моих дальнейших действий.

— Тут никого нет, кроме нас. Если хочешь, я уйду, — проговорила Солнцева, стараясь не делать резких движений.

Надоедливый щенок крутился рядом, постоянно пытаясь встать на задние лапы и передними опереться об кого-нибудь. Тяжело дыша, я посмотрел в начале на него, затем вновь на Блажену. С трудом поднялся, продолжая удерживать ее.

— Ой, твоя рука. Что случилось? — она переключила свое внимание на мои травмы, однако я не дал их рассмотреть.

Потянул за руку, крепко обнял, утыкаясь носом ей в волосы. Медленно приходил в себя, стараясь дышать ровнее и не давая страху вновь захватить мое подсознание. Это был просто сон. Очень дурной сон, который заставил меня вновь пережить неприятные мгновения.