– Толя, ты – садист. – Выдохнула я, пока схватка отпустила. И без того дышать нечем, так ещё на нервы действует.

– Давай, схватка подходит.

Спокойно прокомментировал он, и прижал мои колени к груди, наваливаясь всем своим немаленьким весом (конечно, не он ведь сейчас рожает). И я показала, что собираюсь делать, кажется, не только сына выталкивала, но и глаза заодно, поэтому в следующую схватку решила прикрыть веки, так, на всякий случай. А мои колени Толя так и не отпустил, надавливая всё сильнее. Посмотрел как там дела, удовлетворённо кивнул, похлопывая по бедру. Как-то неуместно в голове всплыла мысль, что когда рядом Данила он себе такие пошлости не позволял. И стало понятно: всё я осознаю, просто действительно жалею себя. А сейчас от этого придётся отказаться.

– Хорошо, идём в родзал.

И всё теперь было неважно: и то, что ноги колотились как заводные от напряжения, и то, что сделали разрез, главное, я услышала крик сына. Живого и здорового. Но счастье продлилось всего несколько секунд. Как только довольная результатом акушерка предложила мне посмотреть на малыша, мир словно перевернулся и я провалилась в пропасть. Что конкретно произошло, даже понять не успела, слышала только как Анатолий резко и грубо раздавал указания. Меня мутило, перед глазами темно, а во всём теле слабость. Пришла в себя уже в палате. Врач сидел напротив и буравил взглядом.

– И что это было?

Довольно-таки грубо, я бы сказала безжалостно и с обвинительными нотками, спросил Толя и не дал мне шанса увернуться от прямого взгляда.

– Ты о чём?

– Что с тобой происходит?

Я неопределённо пожала плечами, а перед глазами уже всплывали картинки из родзала. Появление на моей груди малыша вызвала странную реакцию. Я начала задыхаться, меня рвало, и подбрасывало из стороны в сторону, и от понимания того, что происходит, я колотилась уже наяву, чувствуя, как паника разрастается, заполняя каждую клеточку моего тела.

– Что… что…

Дрожащим голосом, не в силах собраться с мыслями, пыталась выдавить из себя вопрос, но ничего не выходило и я заплакала. Тихо, без истерики, просто заплакала.

– С ребёнком всё в порядке. Одно скажу точно: у него на тебя такая же реакция, как и у тебя на него.

– Что мне делать?

– Пока восстанавливаться после родов и никаких контактов с ребёнком. Это как обязательные пункты. Все остальные рекомендации в процессе. Отдыхай.

Он вышел, а за прозрачной дверью я увидела две тени и мужские голоса. Данила уже был здесь.

– Я не понял, что ты мне сказал по телефону? Что с ней конкретно происходит? – Стараясь говорить тихо, но при этом строго, басил Данила.

– Если говорить о том, что видел я, то форма проявления послеродовой депрессии. Но если учесть вашу ситуацию в целом, то там идёт наслоение психологических проблем одной на другую и, как результат, полное непринятие ребёнка, или принятие его как чего-то опасного и чужеродного. Советую тебе найти хорошего мозгоправа, без этого уже не обойтись.

– Как Оксана?

– Лучше, чем я думал. Зайди к ней.

– На ребёнка могу взглянуть?

– Да, конечно, но не сейчас. И ещё… неплохо было бы найти кормилицу. Пока вы здесь с этим проблем не будет, роддом, всё-таки. Все они теперь матери, инстинкт сострадания увеличился в разы, а вот потом нужно что-то решать. Подумай об этом, поговори с Оксаной. У меня сейчас обход, а ты, давай, соберись, натяни на лицо улыбку и вперёд.

Анатолий ушёл, это я поняла по тому, что стихли их голоса, и тени пропали, а потом снова заговорил Данила, но уже один.

– Дементьев беспокоит. – Деловым, официальным тоном начал он и я напряглась. – Оксана родила. Нет, приезжать не нужно. Да, все здоровы. Ещё не видел. Я позвоню потом. Нет, можешь не волноваться. Не сейчас. Пока.

Ни одной ответной реплики слышать не могла, но, по сути, понимала, что разговаривал он с Игорем и что Игорь волнуется. Плакать не хотелось, обвинять кого-то в случившемся – тем более. Проблема была во мне, а значит, и решать её должна я сама. А как решать – не знаю.

Дверь тихо раскрылась и Данила вошёл в палату. Присел у моих ног, как раз там, где до этого сидел Толя, нежно погладил по руке.

– Тебя можно поздравить? – Грустно улыбнулся он и тут же стёр эту неуместно улыбку с лица.

– В некотором смысле да.

Я отвернулась, пытаясь спрятать слёзы, но Данила одним своим присутствием не давал упасть духом.

– Брось, всё решаемо. Ты справишься, я в тебя верю.

– Почему ты со мной возишься?

Я посмотрела ему прямо в глаза, а он не отвернулся, не отвёл взгляд, принимая вызов.

– Такой вариант, что я тебя люблю, совсем не рассматривается? – Тихо засмеялся, пытаясь этим смехом скрыть то, что происходит внутри, а я как всегда сделала вид, что поверила.

– Любишь. Я знаю. И я тебя люблю, но тебе нужна семья. Люди, которым ты сможешь посвятить свою жизнь, а не эта утопия, в которой мы с тобой живём уже много лет подряд.

– Не получается пока. – Пожал плечами он и отвернулся. – Я всё понимаю, Оксана. И то, что уже ничего не вернуть, и то, что у тебя своя жизнь, но не могу отказаться. Мне больше не для кого жить. Предлагаешь бросить тебя и заняться поиском другой женщины для своей заботы? Так я ищу.

– Наверно не там. Ты поставил меня на пьедестал и ходишь вокруг, отказываясь понимать, что я такая же как и все. Просто однажды ты выбрал меня и настолько уверился в своём выборе, что больше никого не видишь. Отпусти меня. И себя больше не мучай.

Разговор на грани слышимости и понимания. Я не просто прошу, я умоляю. И считаю себя виноватой. Не важно в чём, да и ни в чём конкретном. Просто пока в этой жизни мне повезло больше. У меня есть семья.

– Хочешь уговор? – Неожиданно усмехнулся он, не поворачивая ко мне головы.

– Давай.

– Я вижу тебя счастливой, и отправляюсь следом. Потянешь?

И его натянутое спокойствие заставляет меня вытереть очередную слезу.

– Двое неприкаянных на одну квартиру, это уже слишком.

– Согласен. Так что?

– Буду счастливой. – Уверенно сказала я и повернулась на бок, подкладывая руки под голову. На секунду задумалась, а затем зажмурила глаза и выпалила на одном дыхании. – Я хочу падать на развод.

И Данила замер. Напрягся, задержал дыхание.

– Тебе помочь с адвокатом?

– Да, и… я хочу, чтобы это был полноценный развод. В суде. Всё как положено.

– А смысл?

– Есть смысл. Только сделай так, чтобы всё в Москве. Не хочу никуда ездить.

– Сделаю. – Хмыкнул он, рассматривал, только глаза я не показывала. – А ты уверена в своём решении?

– Кажется, я сделала уже слишком много ошибок, чтобы ошибиться ещё раз. И, да… когда будут выписывать малыша, позвони Игорю, чтобы забрал. Он хороший отец, он справиться.

Глаза я открыла, но и сама чувствовала, что в них есть страх, сомнение, вероятность того, что что-то пойдёт не так. Данила медленно повернулся ко мне и одними губами ухмыльнулся.

– И ты хороший отец, может, даже самый лучший. Но тебе нужны свои дети. Так будет честно, так правильно.

Его ухмылка сползла с лица.

– Ты повзрослела. И, да. Всё правильно. Жалость плохой советчик, Оксана. – Сжал мою ладонь и тут же отпустил, позволяя насладиться свободой. – Я позвоню ему как только будет нужно. А сейчас отдыхай.

Он ещё долго сидел рядом, нежно поглаживая мою ладонь, убаюкивал своим взглядом, но больше ничего не говорил. И с ним было спокойно, уютно вот так молчать. Наслаждаться тишиной и спокойствием. Я бы хотела, очень хотела, чтобы он мог взять моего сына на руки, но понимаю, как это больно. Своего сына он держал на руках несколько часов и взять на руки ещё одного малыша, того, который мог бы сделать тебя счастливым, а потом отдать его – равносильно удару ножом в спину. Мой дорогой, мой родной, мой хороший. Он всё понимает, оттого и молчит. И терпит, и всё равно рядом. Больше всего на свете я хочу, чтобы ему было хорошо и спокойно. Он это заслужил. С такими мыслями уснула и сквозь сон услышала тихий стон усталости и обречённости. Прости.

Следующий день был тяжелее: не хотелось жить. Вчера я была под действием успокоительных, уставшая после стресса, а сегодня, когда могу увидеть сыночка, хочу прикоснуться, а не могу. И становится страшно оттого, что будет, если ничего не изменится. Я не готова к этим испытаниям, я хочу жить и наслаждаться жизнью, а не просто проживать и терпеть. Сцеживала миллилитры молозива, видела, как жадно малыш впивается в соску на бутылочке. Жалкие крохи, вместо материнской любви и заботы. Тут же отворачивалась и уходила, не желая добивать себя. Так лучше для всех. Нельзя жалеть, особенно себя. Сейчас нужно было собраться и отдать все силы на то, чтобы вернуть свою жизнь.

На пятый день, после всех анализов и обследований, сыночка выписывали. Я не хочу видеть Игоря и что-то ему объяснять, у меня нет на это сил. За последние несколько суток спала считанные часы, обдумывая ситуацию, но не пришла ни к каким утешительным выводам. Потерялась и запуталась в своих собственных обидах. Сына я бы хотела назвать Тимуром. Без каких либо причин, просто нравиться это имя. Мы с Игорем как-то обсуждали этот вопрос, ещё до того как всё случилось, но сейчас не считаю себя в праве командовать. Данила при мне звонил ему, чтобы тот приехал забрал ребёнка и, без лишних вопросов, Игорь согласился. Нет, не правильно! Он не согласился, он мечтал об этом, он ждал этого, я уверена, а сейчас эта его мечта сбывается. И я рада, что смогла прикоснуться к маленькому чуду. Люблю их обоих.

Несколько дней назад, как только Оксана из нежной, желающей, покладистой, превратилась в уже привычную за несколько последних месяцев истеричку, я испугался. Секунда и она другой человек с пустыми, полными боли глазами. Побледневшая, с дрожащими губами и ледяным взглядом, снова и снова готова меня обвинить. В чём – уже не важно, главное сбежать от меня, спрятаться. Хотел ей всё объяснить, поговорить, пусть и не спокойно, пусть слова, которые ей услышать не нужно, но врать больше не хотелось, ни единого слова, а стало только хуже. Я уже видел, что с ней творится, как из обвинителя она превращается в маленькую испугавшуюся девочку. И боится Оксана меня. Необъяснимо боится. Что мне сказал Данила, придя её забирать, даже не слышал, да и не важно мне его мнение… только она ему открыла. Открыла, поговорила, прижалась всем телом, крепко схватившись за ворот пальто, а он ей тихо что-то нашёптывал, прижимался губами к макушке. И больно уже было мне. После этого не спал всю ночь. Внутреннее беспокойство, пульсация в голове и страх того, что мог навредить, не отпускали, а утром позвонил Дементьев и сообщил, что у меня сын. Сын! Ступор, несколько скомканных вопросов о состоянии малыша и Оксаны, а потом… потом я десяток раз перепроверил телефон, удостоверяясь, был ли звонок или мне это почудилось после бессонной ночи. Несколько раз пытался дозвониться, но тщетно, поэтому отложил поездку домой, запасся водой и сидел в своём номере, ожидая новостей. И вот уже сегодня, Данила позвонил снова, пригласил забрать моих родных. Честно говоря, на ребёнка у меня были колоссальные надежды в плане налаживания отношений с Оксаной. Зная, как она относиться к детям, желает им только лучшего и на всё готова ради их комфорта, был уверен, что всё будет хорошо. Наспех принял душ, побрился, а то за четыре дня стал похож на дикаря. По пути заехал и купил самый шикарный букет. Набор для медсестёр и врачей. Что там сейчас дают я не знаю… хотя, почему сейчас? Мне вообще не приходилось встречать кого-то из роддома, поэтому понадеялся на старые добрые фильмы, в которых всегда презентовали конфеты и шампанское, от себя добавил конверт с деньгами и так, пулей мчался к названному роддому. Даже в пробку ни разу не попал, видимо, небеса сегодня вспомнили и обо мне. В двенадцать как штык стоял в вестибюле с идиотской улыбкой на губах, букетом в одной и полным пакетом в другой руке. В справочной просили ожидать и я готов ждать бесконечно, по крайней мере, так считал первые пять минут, а уже потом расхаживал из угла в угол, пыхтя и сопя, вскидывал голову каждый раз, когда двери в святая святых открывались.