Если не ошибаюсь, — Валентина Константиновича, правильно? А бесплатному адвокату я не доверяю. Если мне не разрешат знакомого адвоката, то я буду защищать себя сама. Также прошу разъяснения по поводу показанной видеосъемки. Это улика, приобщенная к делу о краже? Кто ее исследовал, есть ли заключение подлинности или, как там у вас правильно называется? Я впервые оказываюсь в такой ситуации и не знаю точно всех нюансов, но сомнения в подлинности съемки имеются, так как хорошо помню, что происходило в кабинете мужа, провалами в памяти не страдаю.

Взглянув в глаза следователя, произнесла следующее, внимательно следя за его реакцией:

— Мне бы очень хотелось увидеть результаты медицинского освидетельствования, ведь оно служит утверждением, что я принимаю наркотики? Ах да! Меня вчера очень тщательно осмотрела ваша сотрудница. Если я колю наркотики, то на моем теле должны быть следы от многочисленных инъекций. Она их видела, это зафиксировано? Куда я там их вводила? В вены рук, ног, куда еще их колют? Один такой прокол точно должен быть, ведь как-то героин должен попасть в кровь? Я и сама пыталась посмотреть, ничего не заметила, да еще ваши комары добавили расчесов на коже.

Но укус комара отличается от укола в вену, можно отличить наметанному глазу ваших сотрудников. Тем более, они проводили личный осмотр вчера, а я сама только сегодня утром. А что укол был, я, полный дилетант в этом деле, не сомневаюсь, — больно поганое состояние вчера было.

Мой адвокат тут же встрепенулся, но покосившись в сторону следователя, так ничего и не сказал.

Я же продолжала свой монолог:

— Заявляю требование о занесении в протокол моего заявления о плохом самочувствии. Также прошу назначить комиссию, которая даст заключение на предмет моей наркологической зависимости и состояния организма после многолетнего его употребления по утверждению заявителя Алексея Варламова и вот этих бумажек, якобы свидетелей. Я же имею на это право?

— Зачем же вы так, Полина Антоновна? — наконец-то подал голос следователь, — Поймите, мы вам с Валентином Константиновичем не враги, просто пытаемся с вами побеседовать и объяснить, в какую неприятную историю вы попали. И подсказать, как с наименьшими потерями из нее выпутаться. Вы же понимаете, что сейчас у вас только один выход?

— И какой же?

— Во всем содействовать следствию по делу, признать свою вину и просить мужа о ходатайстве перед судом смягчить вам наказание. Вы воспитываете малолетнего сына, возможно суд учтет это обстоятельство, и до его четырнадцати лет согласится на отсрочку приговора.

— Как все ваши слова сочетаются с тем, что мне только что зачитывал адвокат? Что мой муж собирается по суду отобрать у меня сына, как у наркоманки? Суд тоже это все учтет?

Следователь задумался на несколько секунд, но все же ответил на мой вопрос:

— Так поэтому я и говорю, что очень много сейчас зависит от вашего мужа! Поймите, надо договариваться, идти навстречу и пытаться всеми способами смягчить вашу участь и убавить конечный срок по приговору. За решеткой женщинам тяжело, там каждый день за неделю покажется. И если есть возможность получить вместо пяти лет только три, то за это надо хвататься.

— Вот теперь мне все понятно! Андрей Васильевич, а вы не боитесь, что я подам жалобу на ваши действия? Вы так уверены в своей непогрешимости? Или в вашем воображении я уже приговорена и сижу за решеткой, откуда нелегко достучаться до правосудия? А где проходит наша беседа? Это какое-то специальное помещение? Я на допросе?

— Это просто беседа адвоката с подзащитным. Ваш адвокат пригласил меня на ней поприсутствовать.

— Мой адвокат? Вот этот? В нарушение всех действующих постановлений и законов? Прошу вас незамедлительно предоставить мне текст всех статей уголовно-процессуального кодекса и прочего, где лично смогу все это прочитать. А до этого, я отказываюсь играть роль преступницы в спектакле, который вы разыгрываете по чьей-то указке. Может, удовлетворите мое любопытство, по чьей же? Нет, не хотите? Тогда не скажу ни слова вот с этой минуты. Я не могу продолжать, ввиду того, что нахожусь в тяжелом психологическом состоянии, в своего рода стрессе. Вы добили мою психику своими показаниями соседей.

— Полина Антоновна, вы хорошо подумали над своими действиями? Вы усугубляете свое положение и делаете его хуже. Ваше нахождение у нас может затянуться, и вы попадете домой гораздо позднее.

— Вот так и думала, что вы тут специально меня держите! Что ж, готова посмотреть, как далеко вы можете зайти, но сотрудничать с вами больше не хочу, — что бы я ни сделала, вы будете следовать своему плану.

И вот я вновь в своем знакомом бомжатнике, в который вернулась после того, как демонстративно «закрыла» рот, и упорно его не открывала на все попытки меня разговорить.

Смешно, но как эти люди старались отрабатывать полученные денежки! Прекрасно понимаю, что за бесплатно так не «роют землю», добиваясь нужного результата. Только деньги, большие деньги, сподвигнут приложить массу усилий, чтобы клиент остался доволен и оплатил обещанное.

Особенно адвокатишка, вот кто соловьем заливался, показывая, как он печется о моем плачевном состоянии. И беспрестанно подпихивал при этом какие-то бланки, которые немедленно надо подписать, и тогда до суда меня никто не побеспокоит, буду дожидаться его дома, в привычных и комфортных условиях.

Поняв, что я не собираюсь ставить подпись, меня вернули в комариный рай с синими стенами.

Правда, совсем ненадолго. Не успела подумать о том, как заставить этих гадов меня накормить, потому что желудок в конвульсиях прилип к позвоночнику, как к родному, громко жалуясь на нерадивую хозяйку, за мной неожиданно пришли.

На этот раз меня привезли в ИВС, именно так на мой вопрос ответили принимающие, и видя, что я не понимаю, расшифровали странную аббревиатуру, как изолятор временного содержания, где я буду дожидаться окончания срока своего «ограничения свободы». Опять передача сопроводительных документов, опрос, тщательный личный досмотр, фотографирование и душ, которому я радовалась, как ребенок. Кто умывался в общественном туалете полиции холодной водой без мыла и зубной щетки, слыша за дверью шаги конвоира, тот поймет мою радость от сего нехитрого действия. И, наконец-то, мне предложили поесть, правда из всего обеда, а потом и ужина, я смогла запихнуть в себя немного бурды под названием «суп», и капустное второе блюдо непонятного рецепта, но после суточной голодовки и такая еда меня обрадовала. Да два ломтя хлеба с тонко размазанными кусочками спреда. Хорошо хоть, кипятка наливали вволю, и соседка поделилась пакетиками с чаем. Да, негусто кормят сегодняшних задержанных всех мастей, но все лучше, чем ничего. Глядя, как жадно наворачивает капусту соседка, поинтересовалась, сколько она здесь находится, и оказалось, что отбывает здесь административный арест уже десятые сутки за драку с сожителем. Никогда бы не подумала, этакая приличная на вид женщина. Бедная, вон как оголодала, если подчистила все со своей тарелки. Но чужие дела меня мало интересовали, после утоления нужд тела, мной опять овладели невеселые раздумья.

Алексей, мой муж, но теперь уже не любимый… Все случившееся разом положило конец отношениям, наивным мыслям, мечтам, глупым желаниям о любви и тихом семейном счастье.

Разбил он любовь, как ненужную вещь, небрежно выпустив из рук и бесстрастно наблюдая, как та летит и, столкнувшись с действительностью, разлетается на множество мелких осколков, которые не склеить, а только собрать, тщательно подметая веником на совок, чтобы не оставить ни кусочка, о который можно пораниться. Я даже была благодарна ему за то, что своим поганым веником он разом избавил меня от иллюзий о себе, ведь те, несмотря ни на что, еще пытались зацепиться за все еще сомневающееся сердце. Этот мужчина теперь чужой, враг, который преследует, чтобы отобрать сына и лишить всего остального. Который готов на подлость и ложь, и я не знала, на что он еще может пойти ради своей выгоды. Как избежать ловушек, которые ждут меня впереди, где заручиться необходимой поддержкой, к кому за ней обратиться? Рядом никого, кому могла бы довериться в таком деликатном деле. Дура, как могла так раствориться в Алексее, что не заметила, как постепенно становится пустым мой мирок, а привычное окружение составляет сын, отец, Алексей и Марго. И теперь я осталась совершенно одна с подступившей бедой.

На крыльцо ИВС я вышла в десять часов утра и сразу поехала домой. Слава богу, что деньги не пропали, при выходе с отсидки все вещи, бывшие при мне в момент задержания, скрупулезно выдали по описи. Времени было мало, поэтому домой решила ехать только на такси, благо вот оно, родимое, притормозило около меня, стоявшей на обочине и машущей характерным жестом, знакомым таксистам всех стран и народов.

Сейчас было одно желание — привести себя в порядок и рвануть в офис к Алексею, чтобы вытрясти душу из этого поганца! Где был мой сын, мой Егорка? Как эта сволочь могла так поступить?

Как назло, за эти двое суток мой телефон сдох без подзарядки (и до этого был на грани), поэтому позвонить подонку не могла. А может, даже лучше, что разрядился, я могла и не сдержаться, наговорив лишнего. Нельзя поддаваться эмоциям, нужно сначала узнать, где мой сын, удостовериться что с ним все хорошо и, наконец-то, забрать его, а потом уже разбираться с мужем. Позвонить нашему адвокату, который вряд ли был в курсе махинаций Алексея, а потом последовательно разбираться с остальным. Сейчас первоочередное — мой ребенок.

Открыв дверь, я ахнула от удивления. В коридоре была беспорядочно разбросана обувь, вперемежку с верхней одеждой, моей и сына. Тот же беспорядок был практически в каждом жилом помещении, особенный бедлам в комнате Егорки, где словно прошелся ураган, оставив после себя настоящий погром. Открытые шкафы с выдвинутыми ящиками, часть одежды и игрушек из них, небрежными кучами лежали на ковре. Сорванная дверца книжного шкафчика с любимыми книжками-сказками сына, которые я с удовольствием читала Егорке каждый вечер, несмотря на то, что он их знал почти все наизусть. А еще часто поправлял, когда, устав к концу дня и стараясь немного схитрить, я пропускала кусочек, стремясь побыстрей закончить сказку: