— Что?

— Ну ты же приедешь на бракосочетание? По крайней мере, так мне сказала Роня по телефону. И не спорь со мной, малышка. Ты будешь свидетельницей. Я понимаю, что надо было раньше тебе сказать, но Фальк так долго не мог решиться, а потом все завертелось, так что я упустила момент. Давай, Жасмин, поторопись. Много не бери. Платье купим завтра.

И четверть часа спустя ошеломленная Жасмин сидела рядом с Адельтрауд в серебристом БМВ с автоматическим управлением. Всю дорогу фрау Розеншток что-то рассказывала, а Жасмин страшно боялась, потому что голос навигатора был таким властным, что Адельтрауд постоянно прислушивалась к нему, не обращая внимания на красный свет. Только на автобане Жасмин немного расслабилась.

— Мы тоже не понимаем, — говорила Адельтрауд, — почему Фальк внезапно решил жениться на Лауре. И это после стольких лет! Еще пару недель назад он решительно отказывался жениться. Но для Рони это будет очень хорошо.

— Девочка, по-моему, так не считает, — заметила Жасмин.

— Ну ты же знаешь Роню. Ей всегда нужно немного времени, чтобы привыкнуть к новым обстоятельствам. А потом ей понравится. Она очень изменилась. Ты ее вряд ли узнаешь. Роня очень выросла, и у нее начала вырисовываться фигурка. Она сейчас много времени проводит у нас, потому что Лаура находится в Ростоке — изучает этнологию или что-то в этом роде, что вообще никого не интересует.

Всю дорогу им светило красноватое солнце, медленно закатывающееся за горизонт. Ветряные электростанции под Виттенштоком работали вовсю. На восток простирались пологие холмы Мекленбургской Швейцарии. На обочинах трассы пробивалась молодая травка. Ветер играл с пшеницей и кукурузой на огромных, социалистических размеров, полях. Небо выгибалось дугой — чем дальше на север, тем все выше и выше. Жасмин не могла сдержать свою радость от предстоящей встречи с морем, Пеерхагеном и Фальком.

Роня бросилась ей на шею, как только они с Адельтрауд вышли из машины. Теперь волосы девочки стали короче и чуть светлее. Сдержанно улыбаясь, Гюнтер Розеншток подал ей руку. Роня хотела немедленно повести ее играть в шахматы, но Адельтрауд не позволила.

— Дай ей сначала прийти в себя после дороги и отдохнуть в своей комнате.

Это была все та же небольшая комната, в которой Жасмин жила год тому назад. Ее окна выходили на Хайлигендамм, слева виднелся Кюлюнг, за которым садилось солнце.

Жасмин переоделась. Из зеркала на нее смотрела молодая женщина, бледная и слегка осунувшаяся. Она была в зелено-коричневом костюме и красных кедах на ногах, потому что в спешке забыла положить в сумку тапочки.

Вскоре на подгибающихся от страха ногах Жасмин спустилась в столовую.

Ей все время казалось, что вот-вот войдет Фальк. Она так волновалась, что чуть ли не грезила наяву. Но он появился позже, когда все уже собрались садиться за стол. Его взгляд устремился не на нее, а на Роню, которая выскочила из-за стола, подбежала к нему, чтобы поздороваться, и сообщила:

— Жасмин приехала!

И тут наконец их глаза встретились. Фальк подошел к ней, взял ее руку в свою и сказал:

— Жасмин, я очень рад, что ты приехала. Очень рад.

— Привезти ее сюда было довольно трудно, — заметила Адельтрауд, садясь за стол. — Пришлось организовать самую настоящую психическую атаку и похитить ее.

— Правда? — Фальк усмехнулся и сел напротив нее.

Правило седьмое в инструкции по соблазнению гласило: если ты действительно любишь человека, никогда не садись напротив него, потому что он может заметить твой настойчивый взгляд. А если он ответит тебе и при этом еще слегка улыбнется, весьма вероятна опасность, что ты упадешь со стула, опрокинешь прибор или горошек. Одна горошина укатилась прямо к тарелке Фалька. Остальные Жасмин собрала.

Роня украдкой хихикала.

Фальк тоже заметно нервничал. Его голос звучал взволнованно. Он что-то рассказывал о пластиковом заводе под Лейпцигом, который можно было бы купить, чтобы производить еще более дешевые детали для «Клариссы». Идея Фалька могла, в лучшем случае, увлечь его отца, но и тот, похоже, не очень заинтересовался ею. Фальк ни разу не заговорил с ней. В какой-то момент он чуть было не опрокинул свой бокал с вином и только в последнюю секунду успел подхватить его.

Жасмин хотелось одновременно смеяться и плакать, и она так крепко сжимала зубы, что почти не могла есть. Зиглинда молча убрала ее почти полную тарелку.

После ужина Роня раскапризничалась, не желая уходить к себе, но ее все равно отправили спать. Фальк тоже ушел, чтобы немного поболтать с дочерью перед сном. Через полчаса он вернулся и, улыбаясь, сказал:

— Жасмин, Роня хочет пожелать тебе спокойной ночи.

— Все будет хорошо, — заявила девочка, когда Жасмин зашла к ней. — Ты мне нравишься.

Жасмин вытерла внезапно выступившие слезы. К счастью, было темно, и Роня, скорее всего, ничего не заметила. Жасмин еще немного посидела на краешке кровати, чтобы прийти в себя. Она с удовольствием не выходила бы из комнаты, легла бы сразу же спать, а завтра рано утром уехала бы домой, но ей так хотелось еще немного побыть рядом с Фальком. Прошлым летом она рассчитывала, что они в конце концов серьезно поговорят, но теперь говорить было не о чем. Слишком поздно.

Когда она снова спустилась вниз, Понтер Розеншток уже закурил сигару и молча попыхивал, выпуская дым. Адельтрауд накрывала стол для кофе, а Фальк сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Тем временем он успел переодеться, и теперь на нем вместо костюма был удобный шерстяной свитер и джинсы. Если бы Адельтрауд не болтала о всяких глупостях, в гостиной, возможно, царила бы тишина. На самом деле мужчины упрекают женщин в болтливости только потому, что сами ленятся поддерживать разговор, если он им неинтересен. Молчать — неоспоримое право мужчин. Женщины не могут позволить себе подобную роскошь.

Вдруг Фальк встал и вышел на террасу. Адельтрауд вспомнила, что ей нужно разобрать письма, извинилась и вышла из комнаты.

Жасмин осталась в гостиной с Понтером Розенштоком, которому, казалось, это нисколько не мешало. Она не осмелилась прервать процесс созерцания сизых колечек дыма и сообщить, что намерена уйти спать, потому что устала. Но встать и молча выйти было бы некрасиво. И поэтому ей оставался только один выход — на террасу.

Там в темноте на ступеньках сидел Фальк. Он обернулся. Свет из гостиной отражался в его глазах. Он сделал жест рукой, приглашая ее сесть рядом. Некоторое время они молча смотрели на ночной сад, где росли розы и тихо шелестели березки. Ежик, пыхтя и фыркая, вышел на ночную охоту.

— Сегодня ровно год с тех пор, как ты была здесь, — задумчиво произнес Фальк — Через одиннадцать дней будет ровно год со дня смерти Северина. Мне не хватает его.

С этим Жасмин при всем желании не могла согласиться. Ни за кем она не скучала так мало, как за Севериной, но сказать об этом сейчас было бы бестактно.

— Да, я за ним сильно скучаю, — повторил Фальк и бросил на нее короткий взгляд. — У Северина были свои слабости, но все равно мне не хватает брата. И не только потому, что мне приходится выполнять его работу…

— Разве тебе не нравится делать такие покупки, как Лейпцигский завод пластмасс? — выдавила из себя Жасмин.

— Ради удовольствия я не стал бы его покупать. Кроме того, не подумай, что я жалуюсь. Просто я еще не привык тратить те деньги, которые зарабатываю, а их сумма неуклонно растет. Даже страшно. К сожалению, я еще не умею этим наслаждаться. Правда, приходится много работать. Три недели назад я первый раз спустил на воду «Santa Lucia», но еще ни разу не выходил на ней в море: нет времени…

Жасмин не нашлась что сказать.

— Н-да, — ничуть не смутившись, продолжал он. — Наверное, мне не на что жаловаться. Прости, я не спросил, как у тебя дела.

— Все хорошо, спасибо.

В его глазах что-то блеснуло.

— А мама думает иначе. Она говорит, что тебе в этом году досталось. И вероятно, я в этом тоже виноват.

— Не стоит об этом говорить.

— Жасмин, у меня еще не было возможности поблагодарить тебя за твою заботу, за то, что ты помогла Ахиму и Ксандре помириться. Но кажется, они все-таки не слишком хорошо понимают друг друга.

— Жаль.

— Но прежде всего я благодарен тебе за то, что ты сделала, когда приезжала Николь.

Сердце Жасмин бешено забилось. Он знает!

— Это… это не имеет к вам никакого отношения. Все, что произошло, касалось исключительно меня и Николь.

— Да ну? Но ведь…

— Фальк, я прошу тебя, ни слова больше об этом. Я надеюсь, что никогда больше не услышу имени Николь.

— Но ты же…

— Пожалуйста!

Он сжал губы, и Жасмин глубоко вздохнула. Она чувствовала, что его одолевают сомнения.

— Надеюсь, — начал Фальк спустя некоторое время, — Роня и мама не слишком давили на тебя, когда попросили приехать?

Что на это можно сказать?

— Думаю, ты не жалеешь, что приехала в Пеерхаген?

Жасмин заставила себя улыбнуться.

— Нет, конечно же. Твоя мама — чудесная женщина. Кто мог бы противостоять ее напору и энергии? И Роня просто замечательная. Я очень к ней привязана.

Она услышала, как Фальк тихонько засмеялся.

— Странно, — продолжил он. — Я никогда точно не могу сказать, что ты имеешь в виду. Ты всегда приветлива и вежлива, в нужный момент говоришь приятные вещи. И не то чтобы возникало ощущение, будто ты говоришь неискренне, нет… Я верю, что мама тебе нравится. Это мне, как маменькиному сынку, очень льстит. И то, что вы с Роней замечательно понимаете друг друга, тоже очевидно. Все, казалось бы, так просто, но в то же время так сложно!

— И что я должна ответить тебе? — недовольно откликнулась Жасмин. — Я такая, какая есть, уже не переделаешь…

— Я вовсе не собирался критиковать тебя, Жасмин. И уж совсем не хотел, чтобы ты изменилась. Но я, честно говоря, не понимаю одного.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты… Ты даже не поинтересовалась, почему я женюсь на Лауре.