— Оставьте Диклэна в покое. И я знаю, что делаю.

— Что я делаю? — бурчала я часа через три, когда при свете ламп, окаймляющих большое зеркало в ванной, пыталась расчесать посеченные концы волос. По мне сох несовершеннолетний подросток, а одежду я покупала по почтовым каталогам.

— Все так печально, Джок, — обратилась я к своему маленькому длиннохвостому попугаю. — Я, в свои двадцать девять лет, уже как старая миссис Робинзон.

В ответ Джок что-то проскрежетал в своей клетке. Я выпустила его на волю и почистила лоток. Он чирикнул, метнулся на диван и спланировал мне прямо на волосы. Вообще-то, я любила, когда он садился мне на плечи. Хотя ему всегда удавалось замарать карман моих джинсов, что бы я ни делала. Попугай поклевал мне ухо, и четыре из пяти прикосновений его клювика были очень нежны. От этого мне стало немного грустно. Я подумала, что порой отчаянно нуждаюсь в близких отношениях. Конечно, непрестанное птичье верещание меня утешало, но мне не хотелось признаваться, как я ценю компанию какого-то попугая. Не такая уж я одинокая. И вообще, каждому свое: некоторые девять месяцев выращивают компаньона в своем собственном животе, а другие покупают его за девять долларов и девяносто пять центов в зоомагазине. Я решила, чтосделала правильный выбор.

На моей кредитной карточке — перерасход в десять тысяч долларов. И те четыреста тридцать пять в неделю, что я получаю в видеопрокате, ни за что не смогут его покрыть, потому что проценты все увеличиваются. Но я не собираюсь съезжать с квартиры, поскольку отрицательные моменты проживания в ней (отсутствие садика, внезапные приступы клаустрофобии, мой ворчливый сосед мистер Крабтри) ничем не перевешивают положительных. Лучше я прикую себя к холодильнику, если меня будут выселять. Если.

Я и раньше подозревала, что транжирю на красивое нижнее белье слишком много денег, но лишь отмахивалась от таких мыслей. Мне ужасно нравилось само ощущение, что на мне дорогая вещь. Наверно, в месяц я проматывала не меньше тысячи. Всего-то по двести пятьдесят баксов в неделю. Люди еще больше выкидывают на компакт-диски и журналы. На нижнем белье я совершенно разорилась. Цветные трусы, кружевные трусы, стринги — меня словно закружил вихрь запретных удовольствий… Я внимательно следила за скидками на стринги и каждый месяц покупала новые. В моем бюджете прочно обосновалась стринговая строка.

Я подошла к окну и задумчиво посмотрела на расстилавшуюся внизу Аделаиду. Звезд не было видно из-за облаков, на горизонте неясно вырисовывались холмы. Я отвернулась и ощутила надежность своей ярко освещенной комнаты. Теплые розовые оттенки согревали. Мне нравился мой образ жизни. Нравился мой дом-капсула. Ни за что на свете не стану я больше снимать жилье вместе со всякими… с другими людьми. Я надеялась найти способ заработать настоящие деньги, и очень скоро.


К сожалению, мудрость более свойственна старости. Считается, что когда ты стареешь (и, следовательно, становишься мудрее), то лучше понимаешь человеческую натуру и окружающий мир. Мне двадцать девять, стало быть, на моем поясе мудрости уже есть пара зарубок. В чем большая заслуга Аманды.

— Так он не пытался тебя поцеловать? — все спрашивала она на следующий день в видеопрокате, мрачно поблескивая глазами. Или это только казалось при искусственном свете?

— Нет, он пытался меня съесть.

— Ты же сказала, что это были Саймон и Боб, которые пошли за вами к машине.

— Ах да! Но я опустила важную деталь — Тони с ними не было, он пытался съесть меня раньше.

— Это из-за тебя он так надрался! Я же предупреждала. Ты так ничего и не узнала! — выкрикнула она и в отчаянии прислонилась к стене коридора.

— Пока я там была, он выпил всего три кружки пива, — скрестила я руки на груди. — А к машине он не пошел не потому, что надрался в стельку, а потому, что ему, хм, кое-что мешало. Я имею в виду, что у него был слишком явный стояк.

— Это потому, что он был пьяный.

Я почувствовала, что обещанные деньги уплывают от меня. Аманде очень хотелось доказать мою неправоту. Похоже, она уже жалела, что вообще наняла меня.

— He расстраивайся, я слышала, что когда мужчины напьются, они не могут совершить половой акт. Тони, правда, попытался, еще в кабинке — поэтому я все и поняла про его хозяйство.

— Но он не стал тебя целовать?

Я почувствовала, как во мне закипает раздражение:

— Это было нелегко, он так хотел запихнуть мою руку себе в ширинку, что совсем забыл о губах.

— Ты сама на него вешалась!

— Причем весь вечер! — рявкнула я. — Ты же сама мне велела!

У меня даже горло пересохло.

— Но не до такой же степени! Он мог подумать, что ты приняла его за издателя «Плейбоя» Хью Хефнера!

Я уперла руки в боки:

— Да у старого развратника Хефнера миллионов еще больше, чем «Виагры»! А твоего вшивого жениха и на милю не подпустили бы к его особняку. Поняла? Или перемотать обратно?

И я решительным жестом пресекла дальнейшие возражения. Видит бог, я добрая девушка, но Аманда меня вконец разозлила.

— Короче, мы к ним подсели. От наших буферов они тут же впали в транс. Мы им все показали, но, заметь, ничего не давали! Потом я пошутила — признаю, это было лишним — ляпнула про секс втроем, а Тони тут же сграбастал мою руку и запихнул себе в штаны. Не успела я схватить его за яйца, как Джози перебралась через стол и врезала ему по мозгам своим ридикюлем от Фэнди. Вот и все, мы убежали, хотя за нами был хвост — Саймон с Бобом. Не веришь? У Тони на головке большая рана, так? — закончила я.

Аманда распахнула глаза, и стало ясно — так.

— Видишь ли, пока мы выпивали, он зачем-то расстегнул молнию. А когда мы убегали, то оттолкнули Тони с его турнепсом — который ты, наверно, употребляешь каждый день — обратно на стул. Вообще-то, подозрительно, что он вышел из дому без трусов, возможно, это и вынудило полицейских лично препроводить твоего жениха домой. Я так думаю: Саймон с Бобом слиняли. Кстати, у Джози ужасно тяжелая сумочка, она вечно таскает в ней кучу всякого мусора. Я же ее не проверяю.

— Я тебе плачу не за то, чтобы ты выставляла меня на смех.

— Знаешь, у Тони такая дубина, что он и без нашей помощи выставится. Ну уж нет, гони обещанный кошелек с золотыми дублонами! — выпалила я, прислонилась к стене между фильмами для взрослых и мультиками и перевела дух. — Я же не стану расстраивать вашу свадьбу. Я очень, очень люблю свадьбы. Танцы-шманцы-обжиманцы…

Тут я посторонилась, пропуская пару подростков к полке с секс-фильмами, и, не желая больше видеть Амандин фальшивый нос, повернулась к ней спиной. Она просила сделать ей носик, как у Кристины Эпплгейт. А хирург сделал еще лучше — как у Майкла Джексона.

— Я же не говорю, что Тони — свинья. Я просто говорю, что мы послали его куда подальше. — Я снова схватила ее за руку и притянула к себе. — Аманда, я рассказала тебе чистую правду!

Она подняла на меня покрасневшие глаза:

— Какой позор! Полицейские сказали, что он публично обнажался. Его могли видеть мои друзья!

— Ну и ладно, если тебе от этого станет легче, могу еще раз сказать — член у него большой.

— Слишком большой! — взвыла она, а потом вдруг круто развернулась на каблуках и накинулась на мальчишек: — Вы что, не видите, что здесь написано? Лицам до восемнадцати лет воспрещается! А ну, покажьте документы!

Я поплелась обратно к стойке выполнять свои рабочие обязанности. Они заключались в том, чтобы загружать посетителей фильмами, шоколадками и чипсами и отправлять их домой. Между ног у меня все зудело — натерли стринги ценой в двадцать долларов. Не понимаю, зачем производители женских трусов присобачивают к ним такие жесткие ярлычки. Я их всегда срезаю и в результате не могу понять, какого размера мои трусы и в какой стране они произведены.

Женщина с двумя оболтусами переходного возраста взяла у меня из рук пластиковый пакет, набитый молочными продуктами; сверху лежал какой-то маразматический на вид фильм. Судя по обложке в багрово-коричневых тонах это было первосортное мыло, над которым можно весь вечер счастливо пускать «розовые слюни», как выразилась бы Джози. Но о вкусах клиентов не спорят.

Через два часа я сделала перерыв, закусила сандвичем и вышла прогуляться вдоль шоссе. Мне было необходимо глотнуть свежего воздуха, поскольку наши посетители явно предпочитали ядреные дезодоранты местного разлива.

Вдруг раздался скрип тормозов. В пятидесяти метрах впереди меня остановилась ярко-желтая «мазда» с открывающимся верхом. Водитель сдал назад и притормозил. Я продолжала идти как ни в чем не бывало.

— Кэсс! Привет, бэби. Как жизнь?

Я фыркнула под нос и продолжала движение.

— Прекрасно, спасибо, Малкольм. Дай-ка подумать, — схватилась я за подбородок и с задумчивым видом вперила очи в голубые небеса. — Уже две недели никто не пытается взять взаймы мою машину и не треплется обо мне с моими друзьями. Что происходит? Тебя что, не было в городе?

— Кэсс, ну не злись!

— А кто рассказывал, что я — бревно в постели?

— Не я, — прыснул он, как диктор в теленовостях, — я только рассказывал, что так говорил твой бывший сожитель. Он всем растрепал, что минет в твоем исполнении какой-то странный.

Мне явственно привиделось, как я за черные лохмы вытаскиваю его из машины и расквашиваю ему рожу о ближайшее придорожное дерево. Наяву же я лишь глубоко вздохнула и, успокоившись, зашагала еще тверже. Ни за что не позволю бывшему сожителю — и притом только по квартире! — портить мне настроение и вмешиваться в мою жизнь. Какой-то «Большой брат» получается!

— Малкольм, — сказала я, откинув волосы назад и сжав кулаки, — какое твое собачье дело? Ты просто дебил. Я с ним даже не спала. Мы и целовались-то всего раз. Он просто хочет мне досадить, что, конечно, объясняет его мотивацию. Его, но не твою!

Наконец остановившись, я отступила на траву и склонилась над свободным местом рядом с ним: одна рука на спинке автомобильного сиденья, другая на панели.