Могла бы так не стараться, знаю, но если мне предстоит работать на одного красивого мерзавца, я предпочту, чтобы он так и не вспомнил меня. Меньше шансов лишиться столь привлекательного заработка и своего сердца.

Всё-таки он…

Нет, не думать об этом.

— Рабочее место, — меня встречает Света с ресепшена и кратко вводит в курс дела. — Ничего не переставляй и ни в коем случае, слышишь, ни в коем, не украшай: никаких рамочек, сердечек, цветов. У Алексея Викторовича пунктик, если не хочешь словить один из его "приходов", лучше ничего не менять.

— Приходов?

— Ну, это когда у него пена изо рта и глаз левый дергается. Увидишь — поймёшь, — она выразительно выкатывает глаза, комично изображая приступ.

Я понимающе киваю, хотя ни черта не понимаю. Он что, псих? Врун, бабник и шизофреник с приходами заодно? Вот и раскрыт секрет кругленькой зарплаты. И как мало, оказывается, можно узнать человека, проведя с ним сутки.

— Пароль под клавиатурой, расписание шефа в файле "график" на рабочем столе. Там же файлик "контакты", если он скажет с кем-то связаться. Должностная инструкция, — кладет она скрепленные степлером листы передо мной. — Изучи. Если что звони мне 10–01 по внутреннему. Я у него временной помощницей на полставки последние пару недель была, подскажу, что смогу. И… удачи.

Света улыбается мне, но как-то подозрительно жалостливо. И я напрягаюсь еще больше.

Руки немного трясутся в ожидании нашей второй встречи. А что если его озарило и он меня вспомнил? Или узнает сейчас? Притвориться, что я не знаю о чем вообще речь и уйти в отрицание до победного? Тактика для трусов, да-да.

Ввожу пароль от компьютера, изучаю приветственную заставку, нервно постукиваю пальцами по столу. Кристально чистому, надо признать, столу. Никаких тебе цветастых стикеров или разбросанных бумаг, сплошная стерильность: холодное серое дерево, органайзер для бумаг, монитор, клавиатура, мышь. Чертов педант.

— Света! — гремит над головой.

Поднимаю глаза и упираюсь взглядом в сосредоточенное лицо, что-то высматривающее на своем телефоне. Мягкие кудри — я помню, помню их наощупь, и как забавно они торчат, стоит немного извалять этого мужчину на полу — снова зализаны назад. Веселые синие глаза почти черные, сосредоточенные. Все лицо словно состоит из углов: острое, непроницаемое.

— Агния, — тихо произношу я.

— Да, точно, — на секунду отрывает взгляд от экрана. — Подружка Барби, — и тут же утыкается обратно, даже не заглянув мне в глаза. — Назначь встречу с отделом рекламы на десять двадцать, скажи, пусть Георгиева захватит вазилин или красивые цифры по охвату, — тук, тук, по экрану андроида. — Посмотри на сколько записан Федоров, перенеси его на завтра на вторую половину дня и пусть притащит с собой свои корявые исходники.

— Тоже с вазилином? — дурацкий, дурацкий язык.

— Лучше с жертвоприношением, иначе платой возьму его голову, — тут же отвечает шеф и наконец, удостаивает меня продолжительным взглядом с прищуром.

Я вся подбираюсь и распрямляю спину. Смотрю прямо ему в глаза, совершенно не чувствуя страха быть узнанной. За последние несколько секунд я совершенно очевидно осознала: это не тот человек, с которым нас ненароком свела судьба. Передо мной был разыгран спектакль в трёх действиях, а я купилась. Таких как я у него, очевидно, вагон и маленькая тележка с тележками. А может и целый флот потонувших кораблей, что шли на дно сраженные харизмой, острым языком и синими океанами.

Это герой не моего романа. И ему никогда им не стать.

Он смотрит на меня с холодной прямолинейностью несколько секунд, а затем изгибает один уголок губ слегка вверх.

— Сработаемся, — говорит он и снова погружается в мир своего идиотского телефона.

Скрывается за дверью справа от меня. Я выдыхаю.

Это вряд ли. Ведь я всегда буду помнить о его сказочном мудизме, а он никогда так и не узнает меня.

Я без труда нахожу контакты людей, которых судя по всему, скоро ждёт порка, и передаю им слова сказанные шефом. И если Георгиева, начальник рекламного отдела только тяжело вздыхает в трубку, то тот самый Федоров с кривыми исходниками, чтобы это не значило, без конца повторяет "черт, черт, черт" мне в трубку, не давая ее повесить.

К десяти двадцати перед моим столом собираются пять нервных человек, в гробовой тишине не сводящих глаз со стрелок часов. Ровно в двадцать минут следует один нерешительный стук в дверь шефа, и глухое "войдите" с той стороны.

Спустя двадцать минут телефон на столе оживает, определяя "Рижский Алексей".

— Света! — жёстко звучит с той стороны.

— Агния, — поправляю я.

— Сделай чай. С мятой, — игнорирует мою ремарку тот.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Всем?

— С мятой только мне, — язвительно отзывается шеф. — Остальным с мышьяком.

И кладет трубку.

Комик недоделанный.

Святая Света, как окрестила я девочку с рецепции, помогает мне найти кухню и все для чаепития, которое решил устроить Рижский для отдела рекламы. Она же объясняет, что "чай с мятой" — это действительно чай с мятой, босс употребляет его для успокоения, а вот с "мышьяком" означает, что всем крепкий черный, с хорошей дозой сахара, чтоб простимулировать работу мозга сотрудников. Со странностями чувак, да.

— Он всегда с гаджетом наперевес ходит? — не удерживаюсь от волнующего вопроса.

— Ага. Все время держит руку на пульсе, соцсети, фотосессии, продажи, производство. Ты ещё поймёшь, насколько он погружен в процесс, — отсчитывает по три ложки сахара и засыпает в каждую кружку.

— Он меня все время Светой называет, — может и этому феномену есть объяснение?

— А меня Мариной первую неделю звал. Привыкнет, — пожимает она плечами, помогает устроить на подносе шесть небольших чашек и открывает мне дверь.

— Вообще он нормальный, в широком смысле слова, — пытается успокоить меня Святая Света. — Просто… специфичный такой. Не все к нему подход находят. А работать у нас весело! — бодро говорит она, провожая до кабинета начальника. — Ты, главное, не ведись на эти его синие глазищи, — заговорщицки тихо добавляет она у самой двери и открывает мне проход.

Поздно.

Я ж уже.

Глава 6. Наши танцы глаза в глаза

Агния. Месяц назад

Я приваливаюсь к стеночке и тихонько сползаю на заботливо подставленный мне пуфик. Какое джентльменство! Бутылки с дорогущей газировкой приземляются на пол возле начищенных мужских лоферов, а сам хозяин квартиры у моих ног.

Он тянет свои длинные пальцы (слишком длинные пальцы!) к моей здоровой ноге и стягивает с нее кроссовок. Я, как заведенная кукла с батарейкой в пластмассовом брюхе, часто и выразительно моргаю. Зрелище не для слабонервных девиц, такое интимное, такое… экзотичное!

Но я ж кремень!

Правда, ровно до того момента, как его ладонь ползет вверх и обхватывает мою щиколотку. Тело наэлектризовывается, волоски на руках привстают, а в горле пересыхает. Сердце делает "бум-бум-бум", тяжеловесно и глухо. Вторая ладонь Лёши ложится на левую ногу и проделывает зеркальные действия: сначала обхватывает ее в диаметре, а потом мягко ведёт большим пальцем по подъему ноги, словно чертит карту. Жалобный всхлип вырывается из груди вместе с совершенно развратным придыханием.

— Больно? — синие океаны заглядывают в мои серые лужицы с самым сопереживающим выражением на свете.

— Да, — вру.

— Ну, кости целы, однозначно. Похоже на ушиб. Сейчас примотаем пакет с горошком и…

— Откуда такие глубокие познания, Доктор Хаус?

— Семь лет в ЛФЛ, — обворожительно улыбается он.

— ЛФЛ? — завороженно повторяю я.

— Любительская футбольная.

О май гад. Он ещё и спортсмен! Хотя это оправдывает его выносливость и однозначно прибавляет баллов в рейтинге, что я уже успела составить в уме.

Правда, в противоположном столбце все еще висит возможный маньячизм.

— Скажи, что у тебя нет планов по моей распилке в своей начищенной до блеска ванной? — тихонько блею, пока одна из его ладоней скользит вверх, огибает колено и все ближе подбирается к моей лисичке.

Лёгкие, я вас прошу, не подводите. Вдох-выдох. Работаем. Раскрываемся.

— Мы вроде уже обсудили этот вопрос внизу? — озорно выгибает он брови.

— Там речь про духовку шла, а сейчас про более изощренные пытки, — стряхиваю его руки и складываю свои на груди.

Распустил тут клешни, понимаешь ли, гипнотизирует, воздуха лишает!

Алеша встаёт на ноги и протягивает мне руку.

— Ну, сегодня моя ванна недостаточно стерильна, ты в безопасности!

Я перевожу неуверенный взгляд на его протянутую руку и скептично приподнимаю одну бровь.

— И что будет дальше?

— Завтрак.

— Завтрак?

— Завтрак.

Желудок предательски урчит, вступая в сговор с мужчиной напротив. Завтрак это хорошо, завтрак это безобидно.

Рука сама тянется к протянутой ладони, лицо само вспыхивает при соприкосновении с теплой мужской кожей. Магия, не иначе.

— Ты что-то говорил про горошек? — подайте мне его сюда, и желательно на лицо!

— Единственное, что всегда есть в моем морозильнике. Отлично снимает отечность!

Оу, е.

Путь к кухне — надеюсь, он ведёт меня туда! — проложен мягким ворсистым ковром, таким белоснежным, что глаза слепит. Кто вообще нынче стелет дома ковры, да ещё и такие непрактичные? Здоровая нога утопает в теплом покрытии, и я жмурюсь от приятных ощущений. Черт, а уютно!

Кухня выглядит именно так, как положено у маньяков: идеальная чистота, сплошь белый цвет и огромный разделочный нож на столе. Я нервно сглатываю и сжимаю удерживающую меня ладонь сильнее, притормаживая.