Амалия Март - Разгадай меня

— Пожалуй, это не худшее из качеств.

— Тогда сегодня перевезем твои вещи.

— Нет! — смеюсь я.

А он, наглое существо, затыкает мой отказ поцелуем. Ладно, вечером обсудим.

Пока Леша принимает душ и переодевается, я готовлю завтрак. Надо признать, на его кухне мне это нравится делать гораздо больше! Плюс, в его холодильнике не повесилась мышь, что способствует моим кулинарным извращениям.

— Не каша? — мокрые кудри щекочут мне шею.

— Не сегодня.

— А я уже готов был привыкнуть, — слюнявит мне ухо.

— Сегодня омлет, тосты, чай. Садись.

— Хочу завтракать так каждый день! Переезжай, а?

Я закатываю глаза. Неугомонный мужчина! Прет, как танк на армированных гусеницах.

К офису мы приезжаем впритык к рабочему времени и большинство персонала уже на местах. Они косятся на то, как мы с Рижским бок о бок шествуем к кабинету, и я буквально кожей чувствую, какие мысли крутятся в их головах.

Но если это не парит босса, отчего должно заботить меня?

— Доброе утро! — раздается голос из прошлого.

Бодрый, громкий, ужасающий.

Мы оборачиваемся. Рижский протягивает руку Стасу, они здороваются, словно старые приятели. Я каменею на месте. Что за?

— Проходи, Агния тебе все покажет, — Леша упирается в телефон, который не прекращает звонить. — Черт.

Поднимает трубку и скрывается в своем кабинете. А где Пушкарева? Где, мать его, девочка с брекетами?!

— Зря ты волосы обрезала, Агги, — шепчет мой бывший с насмешливой полуулыбкой.

— Какого черта, Стас? Зачем тебе эта работа?

— Я не собирался, но когда увидел тебя с ним… Серьезно, Агс? Ради работы?

— Да пошел ты! — гневно шиплю, разворачиваюсь на месте и залетаю в кабинет Рижского.

Он продолжает разговаривать по телефону, явно чем-то озабоченный. Я нервно вышагиваю по кабинету.

— А где Катя Пушкарёва? — выплевываю резко, как только он кладет трубку.

— Кто?

— Ну, Диана Рыбкина, ты же ее собирался брать.

— Ей на предыдущем месте работы нужно отработать две недели, я решил не ждать ее.

Он собирает со стола какие-то документы и укладывает их в папку.

— Слушай, я на производство, там очередное ЧП. Возьми на себя новенького. Введи в курс деятельности компании, дай уставные документы. Я к вечеру должен вернуться.

— Ты должен кое-что знать…

— Давай вечером, фея, ладно? — он поднимает глаза, а там всемирная озадаченность. — Если что, звони.

Целует меня в лоб и вылетает из кабинета. Да мать твою! И почему я вчера не сказала ему? Эх, подвела ты меня Катя Пушкарёва, почем зря брекетами своими светила. А мне теперь разгребай.

— Ты же не серьезно, Стас? — возвышаюсь над его рабочим столом, уперев руки в боки.

— Весьма, — самодовольно лыбится и откидывается на кресле. — Как еще мне доказать тебе, что я настроен решительно?

— Все кон-че-но, — проговариваются по слогам. — Уезжай.

— Не-а. Ничего не кончено. И никогда не будет.

Он что, цитирует мне сейчас "Дневник памяти"?

— Ты моя, Агги. Я дебил, что так долго пытался найти тебе замену. И что не приехал тогда. Но теперь я все понял. Я буду бороться.

Он встаёт, упирается ладонями в стол и подаётся вперёд. Наши лица оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга, и пульс резко начинает стучать в висках.

— Ты посопротивляешься, потому что зла, но в итоге… мы уедем домой вместе. И сделаем все так, как мечтали в школе. Ты, я и пудель "Банки". Помнишь?

Горький ком застревает в горле. Потому что я помню. Не хочу, но помню. Я лелеяла эту мечту столько лет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Отступаю на шаг от своего прошлого и, сглотнув горечь, говорю.

— Ты опоздал, Стас. Теперь у меня другие мечты.

— Это не серьезно, Агги. Он, — кивает на кабинет. — Просто очередная замена. Я знаю, потому что уже попадал в эту ловушку. Я даже не ревную. Знаю, что это ненадолго.

— Да? — я злюсь. Его слова неприятно жалят. — Мы съезжаемся. Все серьезно!

— Да? А ты рассказала ему о нас? Думаю, нет, иначе меня бы здесь не было. А значит, дверь не закрыта, ты оставила мне щель, и я в нее пролезу.

— Да что ты за человек такой! Я счастлива, понял? Зачем ты хочешь все это разрушить?

— Это ложное счастье. Я тебе докажу.

Он садится на место и включает компьютер.

— Так что, покажешь мне, что тут к чему?

Разворачиваюсь на пятках и ухожу. Закрываюсь в женском туалете и подставляю руки под ледяную воду. Обтираю шею, щеки, хочу унять жар, распространяющийся по коже.

Слова Стаса — ложь. Он врет мне. Врёт самому себе. Я повторяю это миллионы раз, пока смотрю в свои расширенные зрачки в отражении.

Я убеждаю себя не слушать его, не слышать, не отзываться. У меня все хорошо, я, наконец, счастлива. Он не может все это разрушить парой фраз.

Я ему не позволю.

Агния

У меня есть теория.

Любовь и ненависть — две бодрые девчушки, скачущие по лугу под Рамштайн. Только одна из них — милая зефирка, а вторая — чумазая простушка. Но кто из них кто — ещё нужно серьезно покопаться. То ли все так, как видится глазу: чистое — любовь, грязное — ненависть. То ли они хорошо шифруются, и зефирка прячет окровавленный нож в полах своего воздушного платьица, а вторую всего-то и нужно один раз хорошенько отмыть, чтобы увидеть истину.

Я склонна к последнему варианту.

Вот, например, Рижский: сколько раз я хотела сомкнуть руки на его шее и открутить эту близорукую башку, считая, что так ему пойдет больше? Думала, он последний судак, изменщик и вообще… Но стоило один раз протереть тряпочкой все ложные установки — зефирка.

И Стас: родной, близкий человек. Одиннадцать лет — самая надёжная опора, самая незыблемая истина. Миллион планов, миллиард мечт. И в итоге — окровавленный нож. В спину.

Любовь и ненависть — две игривые девчушки, которые ощущаются одинаково.

Живот скручивает при мысли о том, кому адресованы эти эмоции. Сердце в груди бьется тяжело и гулко, так, что, кажется, видно сквозь плоть и одежду. Каждый контакт с объектом чувства напитывает кровь адреналином до опасного уровня, и ощущение, что в любой момент ты готов сорваться. Тело едва поддается контролю, так поглощено чувствами, что это пугает.

К чему это я?

Если я совершу убийство — пусть это будет моей оправдательной речью.

— Ты долго будешь молчать? — легкомысленно подписывает себе смертный приговор Стас.

— До свадьбы. Такой тост для вас с Варей заготовила — репетирую в уме.

— Свадьбы не будет.

— У меня лёгкое дежавю. Что-то подобное я уже слышала.

Пальцы порхают над клавиатурой, печатая несвязный текст. По правде сказать, сейчас бы не помешал гигантский список дел от Рижского, чтобы отвлечься, но вот уже второй час я вынуждена только делать вид, что смертельно занята, тогда как передо мной — лист Ворд, заполненный хаотичными предложениями.

А, нет, не хаотичными. Есть там пару интересных мыслей, как избавиться от человека напротив. На самом деле у меня только два варианта. Первый — безболезненный — сделать так, чтобы он свалил в закат сам, до конца этого долбанного дня, и мне не пришлось объясняться с Лешей. Второй — ужасный — дождаться Рижского и объяснить ему на пальцах, почему Стас — плохая кандидатура. Последний — рисковый, как знать, как он отреагирует на такие новости. И вообще, нормально это в самом начале чудесных отношений вываливать всю свою подноготную с не слишком красивыми историями?

Вот я бы предпочла не знать кто, как и сколько раз был у Лёши до меня. Мужчина без прошлого — гораздо лучше, чем с огромным багажом. А наша с ним встреча, вроде как, обнулила все, что было до, и мне это чертовски нравится. Но если иного выхода не будет…

— Агги, — снова подаёт голос Стас.

— Заткнись и изучай документы.

"План "Пикачу" — печатаю капслоком с новой строки. Почему "Пикачу"? Для интриги. Ну, и план включает в себя небольшой разряд тока. Возможно, пущенный прямо к детородным органам. Ха-ха!

Увлекаюсь своими кровожадными мыслями настолько, что пропускаю хук справа. То есть летящий в меня комок бумаги. Поднимаю взгляд и ошарашенно пялюсь на балбеса напротив. Тот с мальчишеской улыбкой закладывает руки за голову и раскачивается на стуле.

Я разворачиваю лист и читаю корявые буквы.

"Ты любишь меня? Да/Очень. Нужное подчеркнуть"

Это же надо быть таким непробиваемым лбом! Снова сворачиваю лист в тугой комок, не удосужив ответом идиотский вопрос, кидаю его в мусорную корзину и возвращаюсь к разработке своего супер-мега плана.

Пункт первый — включить игнор. Есть!

Пункт второй…

В лицо снова что-то врезается, но на этот раз маленькое и противно мокрое. Провожу пальцами по щеке, сдирая прилипшую мерзость. Что за?

Бросаю очередной шокированный взгляд на взрослого ребенка напротив.

В руках он вертит пустую ручку, а за щекой, очевидно, очередную бумажку. Глядя мне прямо в глаза, он выплевывает пережеванный комок, вставляет его в трубку от шариковой ручки, подносит ко рту и…

— Что за детский сад?! — ору, прячась под стол.

— Решил немного понастольгировать. Вылезай, Курочкина, буду свою симпатию проявлять.

— Засунь эту ручку себе…

— Ай-яй-яй, Агги, как не хорошо ругаться, раньше ты такой не была! — ржёт великовозрастный лоб.

Слышу, как рвется бумага и нутром чувствую, он готовит новую атаку. Хватаю со стола пластиковую папку и, прикрывая ей лицо, вылезаю из-под стола. Тут же звучит глухой удар очередного комка о пластик. Идиот. Натуральный.