— Как насчет детей, Джил?

— Детей?

Она перестала расчесывать волосы. Клей поднял на нее глаза.

— Семья… Ты когда-нибудь собираешься заводить семью?

Она повернулась резко и сердито посмотрела на него.

— И ты говоришь, что не просишь меня ничего бросать!

— Нет, я даже не говорю о том, что это нужно делать прямо сейчас, но когда-нибудь… Ты хочешь когда-нибудь завести ребенка?

— Все эти годы я потратила на то, чтобы получить степень. Впереди меня ждет будущее в одной из самых быстро развивающихся отраслей, а ты говоришь о детях?

Не задумываясь, Клей представил себе Кэтрин, плачущую оттого, что ребенок Гровер умер, потом родильный зал и их руки на животе, когда начались схватки; он вспоминал, как она сидела на полу в гостиной, скрестив нога, похлопывая по ступням Мелиссы, и о том, как она плакала, когда Мелисса разбила голову…

Вдруг Джил бросила расческу. Она стукнулась о туалетный столик, отскочила и упала на пол вовнутрь брошенной туфли-лодочки.

— Ты виделся с ней, не так ли?

— С кем?

— Со своей… женой. — Это слово раздражало Джил.

Клей даже не думал лгать.

— Да.

— Я знала это! Ты затащил ее в постель?

— Ради Бога! — Клей встал и отвернулся от нее.

— Ну, да?

— Это к делу вовсе не относится.

— О, разве нет? Итак, подумай хорошо, мужик, потому что я не собираюсь играть роль второй скрипки ни для одной женщины, жена она или нет! — Джил повернулась к зеркалу, взяла, толстую кисточку и с силой начала накладывать румяна.

— Это часть нашего устройства здесь, не так ли, Джил?

Она уставилась на него в зеркало.

— Что — это?

— Эгоизм, твой и мой. Причина того, что ты меня хочешь, состоит в том, что ты всегда должна иметь то, что тебе хочется. Причина того, что я бросил Кэтрин, состоит в том, что я всегда должен иметь то, чего хочу.

Ее глаза заблестели, когда она развернулась и посмотрела ему в лицо.

— Ну, тогда мы оба одинаковые, не так ли, Клей?

— Нет, не одинаковые. Я думал так, но нет. Больше нет.

Они стояли с закрытыми глазами среди разбросанных вещей, кофейных чашек, газет и косметики. В ее глазах была злость, в его — сожаление.

Наконец Джил сказала:

— Я могу посоревноваться с Кэтрин, но я не смогу соревноваться с Мелиссой. Вот в чем дело, не так ли?

— Она здесь, Джил. Она существует, я ее отец и не могу этого забыть. И Кэтрин так сильно изменилась…

Неожиданно Джил швырнула косметическую кисточку ему в лицо, пронзительно завизжав:

— О, будь ты проклят, проклят, проклят! Как ты осмеливаешься стоять здесь и мечтать о ней! Если ты так сильно ее хочешь, тогда что ты здесь делаешь? Но если ты уйдешь, не думай, что твоя половина кровати надолго останется холодной!

— Джил, пожалуйста! Я вовсе не хотел причинять тебе боль.

— Боль? Как ты мне можешь сделать больно? Ты только сделал больно тому, кого любишь, так, кажется, поется в песне.


Клей покинул озеро Миннесота и часами бесцельно ездил на машине. Наконец, обогнув озеро Колхаун, он поехал на восток к озеру Стрит, мимо причудливых, маленьких, но с претензией магазинчиков, расположившихся на территории озера Хеннепин, дальше на восток, где старенькие театры уступали место еще более старым мебельным комиссионным магазинам. Он свернул на юг, поехал по узкой дороге, которая разделяла пополам Блумингтон и снова тянулась по кругу на запад. Клей свернул на Белт Байн, невольно направляясь в Золотую Долину.

Не задумываясь, он поехал по дороге «Золотая Долина», петляя по улочкам, которые однажды были его привычным маршрутом домой. Клей миновал супермаркет Вайерли — сюда они в первый раз с Кэтрин приезжали за покупками. Он свернул на стоянку возле дома, выключил мотор, но оставил зажженными фары. Он посмотрел вверх на скользящую стеклянную дверь, свет из которой падал на заснеженный балкон. Он не отрываясь смотрел на свет, но через минуту он померк, и окно стало черным. Клей завел машину и направился в мотель.


Когда Клей появился на пороге кабинета, Клейборн взглянул на него, пытаясь скрыть свое удивление, но не смог. Он наполовину привстал со своего кресла, потом уселся в него снова с выражением надежды.

— Привет, папа.

— Привет, Клей. Мы давно не виделись.

— Да, только не говори маме, что я здесь.

— Конечно, входи, входи. — Клейборн снял очки в серебряной оправе и бросил их на стол.

— Очки новые.

— Они у меня уже пару месяцев, но я еще не привык к ним. Они оба посмотрели на очки. Комната была тихой. Вдруг, как бы воодушевившись, Клейборн встал.

— Как насчет бренди?

— Нет, спасибо, я…

— Белое вино? — излишне озабоченно спросил Клейборн. — Кажется, ты любил его…

— Папа, пожалуйста. Нам обоим известно, что после белого вина нельзя будет сосредоточиться даже на пустяке.

Клейборн снова опустился в свое кресло. В камине шипело полено, разбрасывая по сторонам языки синего пламени. Клей вздохнул и попытался сосредоточиться, поскольку в последнее время часто пил. Он сел на край кресла и прижал суставы больших пальцев к глазам.

— Что, черт возьми, было неправильно? — наконец спросил он. Его голос, был тихий, ищущий и уязвленный.

— Нет в мире абсолютно ничего, что невозможно было бы исправить, — ответил его отец. И, до того как их взгляды снова встретились, они почувствовали, что с души каждого свалился давний груз.


Телефон зазвонил в пятый раз, и надежда Клея ослабела. Он отвел от уха телефонную трубку и закинул голову назад, закрыв глаза. Мимо по шоссе с грохотом проезжали машины. Он смотрел на свои ступни в носках, неоткрытые чемоданы и хотел было повесить трубку, когда Кэтрин сказала:

— Алло. — Она стояла в темной спальне. На пол капала вода, поскольку Кэтрин принимала душ, она пыталась обмотать себя полотенцем и при этом не уронить трубку?

— Алло, Кэтрин?

Казалось, ее сердце подпрыгнуло к горлу, ее руки перестали заниматься полотенцем. Оно сползло, и она стояла, прижимая его к груди, чувствуя через махровую ткань, как колотится сердце.

Наконец она сказала:

— Алло.

Он услышал волнение в ее голосе и сглотнул.

— Это Клей.

— Да, я знаю.

— Я думал, что тебя нет дома.

— Я была в ванной.

В телефоне что-то зазвенело.

— Извини, я могу перезвонить.

— Нет! — Потом она немного себя успокоила: — Нет, но… мог бы ты минутку подождать, Клей, пока я надену халат? Я замерзла.

— Конечно, я подожду. — И он ждал, сжимая трубку влажными ладонями, невольно представляя себе розовый халат с капюшоном.

Кэтрин подбежала к шкафу и, бросив полотенце, начала рыться в шкафу в поисках халата — неистово, нетерпеливо, на ощупь — и думала: «О Господи, это Клей, Клей! О Господи, проклятье, где мой халат? Он бросит трубку… Где же он? Подожди, Клей, подожди! Я иду!»

Она пыталась бежать к телефону, на ходу натягивая на себя халат, но молния застегнулась только наполовину. Кэтрин споткнулась и, запыхавшись, наконец добралась до телефона.

— Клей? — услышал он. В ее голосе чувствовалась озабоченность. Клей улыбнулся, внутри него разливалось тепло.

— Я здесь.

Она облегченно вздохнула, застегнула до конца молнию и опустилась на край кровати. Комната была окутана полумраком и только в углу пробивался свет из окна.

— Извини, это заняло так много времени.

Он подсчитал, что, вероятно, прошло семь секунд. Теперь он боялся спросить у нее о том, ради чего позвонил, боялся, что она откажет ему, ему стало плохо от мысли, что она может это сделать.

— Как ты? — вместо этого спросил он.

Она представила его лицо, которое искала в толпе с тех пор, как в последний раз его видела, представила его волосы, которые, как ей казалось, встречала у сотен незнакомых людей, его глаза, его рот. Много минут прошло, прежде чем она призналась:

— Чувствую себя не такой счастливой с тех пор, как ты был здесь в последний раз.

Он сглотнул, удивившись ее ответу, ожидая привычное: «прекрасно».

— Я тоже.

Было невероятно, как этим двум простым словам удалось лишить ее дыхания. Она неистово искала, что бы сказать, но ее мысли были заполнены только его лицом, и она размышляла о том, где он сейчас и во что одет.

— Как голова Мелиссы? — спросил он.

— О, прекрасно. Она зажила, как будто ничего и не было.

Они оба нервно засмеялись, а потом на обоих концах провода послышался неестественный звук. Наступила тишина. Клей поднял одно колено, уперся в него локтем и потер переносицу. Его сердце стучало так громко, что, казалось, она могла слышать его в трубке.

— Кэтрин, я хочу узнать, что ты делаешь завтра вечером?

Она обеими руками сжала телефонную трубку.

— Завтра вечером? Но завтра канун Рождества.

— Да, я знаю. — Клей перестал растирать глаза, начал теребить пальцами складку брюк. — Я хотел узнать, есть ли у вас с Мелиссой планы на завтрашний вечер.

Кэтрин закрыла глаза. Она поднесла трубку ко лбу, боясь, что он услышит ее прерывистое дыхание. Она с трудом взяла себя в руки.

— Да… Мы идем к дяде Фрэнку и тете Элле на Рождество… — Она снова поднесла трубку ко лбу.

— Ты бы хотела поехать со мной в дом моих родителей?

Она положила руку на голову, боясь, что она оторвется от тела. Она старалась говорить спокойнее:

— В дом твоих родителей?

— Да.

Пока она раздумывала, он ощутил за эти бесконечные минуты физическую боль. Она думала: «А как насчет Джил? Где Джил? Я говорила тебе не звонить до тех пор, пока с этим не будет покончено».

— Где ты, Клей? — спросила она так тихо, что он едва расслышал.

— Я в мотеле.

— В мотеле?

— Один.

Каждую клеточку ее тела заливала радость. Ее глаза и горло наполнились влагой, пока она сидела, сжимая трубку, как какой-то лепечущий идиот.

— Кэт? — Его голос сломался, когда он произнес ее имя.