— Я пыталась представить своего старика за тем, чем ты занимаешься.

— А это как-то отразится на моем мужском достоинстве или еще чем-нибудь?

Она уже смеялась.

— Совсем наоборот.

Потом она повернулась и оставила его, и пылесос снова захрипел, а он в это время думал над тем, что она имела в виду.

Было неизбежно, что они становились все теснее связанными во многих несущественных вещах. Установили телефон, и в справочнике их номер числился под фамилией Форрестер Клей. В углу кабинета висел список продуктов, и в нем отражалось то, что им нужно, и то, что они любят. Она купила себе кассету Леттермена и слушала ее на его стереомагнитофоне, зная прекрасно, что не всегда можно им пользоваться. Начала поступать почта, адресованная на имя мистера и миссис Клей Форрестер. У него закончился шампунь, и он одолжил шампунь у нее, и с того времени они решили покупать такой шампунь, который был у нее, потому что Клею он больше нравился. Иногда они даже пользовались одним полотенцем.

Но каждый вечер вытаскивалось запасное одеяло, и он стелил себе постель на диване, ставил кассету, и они лежали, каждый в своей отдельной темноте, слушая в один вечер его любимые песни, в другой — любимые песни Кэтрин.

К тому времени она уже стала ожидать, когда поставят последнюю кассету этого дня, и оставляла дверь в спальню открытой, чтобы лучше слышать.


Наступил День Благодарения. Для Кэтрин этот день выдался волнующе-прекрасным. Анжела включила в список приглашенных Стива и Аду, плюс всех бабушек и дедушку Клея нескольких тетушек и дядюшек, двоюродных братьев и сестер. В первый раз за шесть лет Кэтрин, Ада и Стив отпраздновали этот день вместе, и Кэтрин была безгранично благодарна Форрестерам за такую возможность. Это был день, полностью погруженный в традицию.

Уютно потрескивал камин, снизу из игровой комнаты по всему дому разносился смех, стол по-настоящему прогибался от разнообразия праздничных блюд, и везде чувствовалось волшебное прикосновение Анжелы. В центре стола на импортной бельгийской скатерти стояла огромная ваза с цветами, а сбоку располагался хрустальный канделябр. Сидя за столом, Кэтрин отгоняла от себя неприятное ощущение будущей потери. Ее мать вышла из своей скорлупы, она улыбалась и была привлекательной. И было невероятным то, как Стив и Клей вели себя по отношению друг к другу: поддразнивание, смех — полное взаимопонимание. Оба находились в прекрасном расположении духа.

«Форрестеры принимают это как должное», — думала Кэтрин, глядя на круг лиц, прислушиваясь к счастливой болтовне, успокоенная и насыщенная как их доброй волей, так и угощеньями.

«Что случилось с моими понятиями об испорченных богачах?» — размышляла она. Но как раз в этот момент ее глаза встретились с глазами Клейборна. Она увидела в них трогательную доброту, как будто он читал ее мысли, и она быстро отвела взгляд, боясь еще больше привязаться к нему.

Днем Кэтрин получила свой первый урок, как играть в пул. Было ли случайным или намеренным то, как Клей встал сзади нее очень близко и наклонился, твердо сжимая ее руку на кие, показывая, как нужно играть.

— Он должен скользить по твоей руке, — инструктировал он ее, в то время как его рука касалась ее бедра. От него приятно пахло, и он был теплым. Во всем этом было определенно что-то соблазнительное. Но затем он отстранился назад, и мужчины играли против женщин в круговых соревнованиях.

Клей со Стивом играли против Кэтрин и юной двоюродной сестры Марси. Но сразу стало очевидным, что силы не равны, поэтому Кэтрин играла со Стивом в качестве своего партнера, и очень быстро они победили своих соперников. Стиву дали прозвище «Миннесотский тощий» за то, что он сотни часов провел за биллиардным столом. Потом биллиард сменился футболом — они смотрели матч по телевизору. Кэтрин уютно устроилась на кушетке между Клеем и Стивом. Во время матча Клей вкратце объяснил ей правила игры, при этом неуклюже ссутулившись и повернув голову к ней.

В дверях Клейборн и Анжела попрощались с ними, и, пока Клейборн держал ее пальто, Анжела спросила:

— Как ты себя чувствуешь?

Она подняла глаза и увидела одинаковое выражение заботы на их лицах. Она удивилась, что ей задали такой прямой вопрос насчет ее беременности. Это было в первый раз со дня свадьбы, чтобы кто-нибудь поднимал этот вопрос.

— Толстею, — ответила она, наполовину улыбаясь.

— Ну, ты выглядишь великолепно, — заверил ее Клейборн.

— Да, и не позволяй, чтобы женская суета засосала тебя, — добавила Анжела. — Знаешь, это все временно.

По дороге домой Кэтрин вспоминала их заботливое отношение, тревогу, скрывавшуюся за их простыми замечаниями. Ей трудно было признать, сколько в них было внимания.

— Ты сегодня молчалива, — заметил Клей.

— Я думаю.

— О чем?

С минуту она молчала, потом вздохнула.

— Обо всем дне — каким он был. И как все члены твоей семьи принимали все как должное… Я говорю о том, что никогда раньше у меня не было такого Дня Благодарения.

— Такого — какого? Это был обычный День Благодарения.

— О Клей, ты действительно не понимаешь, да?

— Не понимаю чего?

Нет, он не понимал, и она сомневалась, что он вообще когда-либо поймет. Но она все же провела грань сравнения.

— Там, откуда я пришла, праздники всегда были предлогом для отца побольше выпить. К тому времени как садиться за стол, он уже был пьян, и неважно, проходил ли праздник в нашем доме или в доме дяди Фрэнка. Я не помню ни одного праздника, который не был бы испорчен его пьянкой. В доме всегда царило напряжение, и, несмотря на него, все старались поддерживать веселье. Я все время желала… — Ее голос сник. Она поняла, что не может сказать, чего она желала, потому что могло бы показаться коварным, если бы она сказала, что желала провести такой день, какой был сегодня.

— Извини, — тихо сказал он. Потом он протянул руку и нежно потрепал ее по щеке. — И пусть плохие воспоминания не омрачают сегодняшний день, о'кей?

— Сегодня твой отец был добр ко мне.

— Сегодня твоя мать была очень добра ко мне.

— Клей, я… — Но она снова остановилась, не зная, как сделать так, чтобы ее голос не дрожал.

Кэтрин была переполнена благодарности. Прошло совсем немного времени с тех пор, когда однажды Клей вернулся домой с четырехфунтовым пакетом попкорна.

— Четыре фунта! — воскликнула Кэтрин.

— Ну, я ужасно люблю воздушную кукурузу.

— Не сомневаюсь, — засмеялась Кэтрин.

В тот вечер они сидели на диване и готовились к занятиям, а между ними стояла ваза с попкорном. Вдруг Кэтрин высыпала горсть попкорна обратно в вазу. В глазах появился испуг, а книга выпала из рук.

— Клей! — прошептала она.

Он подался вперед, встревоженный.

— Что случилось?

— О Господи, — прошептала она, сжимая свой живот.

— Что случилось, Кэтрин? — Он придвинулся поближе, стараясь ее успокоить. Тревога была даже в его бровях.

Она закрыла глаза.

— О-х-х… — Она тяжело дышала, а он оглядывался по сторонам, в надежде найти номер телефона доктора, чтобы ему позвонить.

— Ради Бога, что с тобой?

— Что-то… что-то… — Ее глаза открылись, а в уголках губ затрепетала улыбка. — Что-то шевельнулось внутри.

Его глаза быстро устремились вниз на ее живот. Кэтрин держала живот, как будто готовилась к броску двумя руками. Сейчас он еле дышал.

— Снова движение, — отчитывалась она, закрыв глаза, как будто получая от этого большое наслаждение. — Еще раз… еще раз… пожалуйста, — умоляюще прошептала она.

— Он все еще движется? — прошептал он.

— Да… нет!… подожди!

— Можно мне попробовать?

— Не знаю. Подожди, вот опять — нет, исчезло.

Она освободила место для его руки на мягком холмике рядом с ее рукой. Они сидели, как загипнотизированные, долго-долго. Ничего не произошло. Она перевела взгляд на него. Теплота его руки разливалась по ее телу, но внутри не было никакого трепета.

— Я ничего не чувствую, — сказал он, чувствуя себя обманутым.

— Я думаю, все сделано…

— Тогда, что это было?

— Это, очевидно, стук моего сердца…

— Ох.. — Но он не убрал свою руку. Она тепло лежала рядом с ее рукой, и он спросил:

— Какое у тебя было ощущение?

— Не знаю. Как будто… как будто держишь котенка и через шерстку слышишь его мурлыкание, только каждый раз оно длилось всего лишь секунду.

Лицо Клея запылало. Он по-прежнему держал руку на ее животе. Его рука упрямо не хотела двигаться с места, пока ЧЕГО-НИБУДЬ не почувствует!

«Так приятно касаться ее», — подумал он.

— Клей, больше ничего не будет, я не думаю…

— Ох. — Расстроенный, он убрал руку. Но там, где лежала его рука, остались пять жирных полосок на зеленой хлопчатобумажной блузке.

— Ты поставил на мне печать, — пошутила она, вытягивая блузку за кайму и осознавая, какой приятной была его рука.

Он увидел молнию, которая была не до конца застегнута, и застежку, которая тоже была расстегнута.

— Да, на всю жизнь, — весело ответил он. Ему вдруг очень сильно захотелось ее поцеловать. Она выглядела такой женственной, такой удрученной оттого, что все так быстро произошло. — Пообещай, что ты скажешь мне, когда в следующий раз это случится?

Но она не пообещала. Вместо этого она отошла на приличное от него расстояние, потом что-то пробормотала по поводу того, что нужно убрать масляные пятна, пока они основательно не впитались, и направилась в ванную.

Когда она возвратилась, на ней было розовое платье и пушистые вязаные ботиночки. После того как она снова уселась на диване по другую сторону вазы с попкорном, Клею было трудно сосредоточиться на учебниках.

Сейчас Кэтрин уже хорошо знала, что Клей любит по утрам пить кофе. Спустя несколько дней он сидел на кухне, читая утреннюю газету, когда она спустилась. Он налил себе кофе, сделал глоток, посмотрел поверх газеты, и его губы отодвинулись от чашки, которая так и повисла в воздухе.