Он наклонился вперед и теперь умоляющим взглядом смотрел на нее. Она изучающе смотрела на стакан в его длинных ровных пальцах. Она не находила в себе сил посмотреть ему в глаза, потому что боялась, что он может убедить ее в чем-то таком, чего ей не хотелось делать.

— Это нечестно, и ты это знаешь, — сказала она надломленным голосом, — нечестно после того, как я рассказала о девушках и своем разговоре с миссис Толлефсон.

Он уловил ее слабое место и продолжал более настойчиво:

— В нем нет ничего плохого, разве не так? Я такой же, как ты, Кэтрин. Неважно, что ты можешь подумать. Я не хочу, чтобы ребенок жил с незнакомыми людьми, а потом думал всю оставшуюся жизнь, кто он, что из себя представляет. По крайней мере мне хотелось бы знать, что он с тобой, и что у него все есть. Разве это такая плохая сделка.

Она повторила то, что говорила ей миссис Толлефсон:

— Это хорошо известный факт, что усыновленные дети — исключительно способные, счастливые и удачливые.

— Кто тебе это сказал, ваш общественный работник?

Ее глаза сверкнули гневом, и она пристально посмотрела на него. «Как легко он может меня раскусить», — подумала она. К ним приблизилась официантка, и, не спрашивая Кэтрин, Клей заказал еще два апельсиновых сока, скорее не потому, что официантка могла помешать разговору, а потому, что он хотел пить. Кэтрин вертела стакан в руке, а Клей тем временем рассматривал ее волосы.

— Ты действительно смогла бы его отдать? — нежно спросил он.

— Не знаю, — призналась она неровным голосом.

— Моя мать сильно переживала, когда узнала, что ты ушла из дома. Я впервые в жизни увидел ее слезы. Она упомянула слово «аборт» только раз, но этого было достаточно, и я знал, что она об этом думает днем и ночью. Я полагаю, что узнал много нового о своих родителях и о себе с тех пор, как все случилось.

— Это так нечестно, — неубедительно сказала она. Потом после длинной паузы спросила: — Когда твои экзамены? — Она не совсем понимала, о чем спрашивает.

— Я еще не знаю точной даты, но то, что в июле, — точно. Она прислонилась лбом к своей руке, как будто невыносимо от чего-то устала.

Неожиданно ему стало жать Кэтрин. Ее рука безутешно лежала на столе. Клей протянул свою руку и коснулся ее руки. Она даже не пыталась сопротивляться его легкому пожатию.

— Подумай обо всем, — тихо сказал он.

— Я не хочу выходить за тебя замуж, Клей, — сказала она, поднимая на него свои печальные, прекрасные глаза, в уголках которых была невыразимая боль.

— Я знаю. Не думаю, что это будет постоянная женитьба, со всеми вытекающими обязанностями. Только как средство достижения того, что мы хотим.

— И ты начнешь бракоразводный процесс после своих экзаменов и не пустишь в ход умные трюки, чтобы забрать у меня ребенка?

— Я буду честно относиться к тебе, Кэтрин. Даю слово.

— Мы будем вместе жить? — Ее ресницы задрожали, и она отвернулась в сторону.

— В одном доме, но не вместе. Это будет необходимо, чтобы мои родители думали, что мы поженились не только из-за того, чтобы носить одно имя.

— Я умираю от усталости, — призналась Кэтрин.

В зал вошли музыканты, зажгли тусклый свет у сцены и начали настраивать гитары.

— Не будем больше об этом говорить, — Клей провел пальцами по краю стола, — я сойду с твоей дороги, если ты выйдешь за меня замуж. Знаю, что не нравлюсь тебе, поэтому не буду претендовать ни на что такое.

— Я не могу сказать, что ты мне не нравишься, Клей. Я тебя почти не знаю.

— Но у тебя уже достаточно причин для этого, не так ли? Из-за меня ты забеременела, потом я предложил деньги на аборт, а сейчас делаю деловое предложение.

— Я тоже не такая безупречная, — тихо сказала Кэтрин.

— Значит, ты решишься?

— Ты не должен спрашивать. Хотя это противоречит моим взглядам, я подумаю.

Назад они ехали молча. Остановив машину у обочины, Клей сказал:

— Я мог бы приехать и забрать тебя в это же время завтра.

— Почему бы просто не позвонить?

— Здесь слишком много любознательных ушей.

Она знала, что он прав. Хотя ей было тяжело встречаться с Клеем, но и разговаривать с ним по телефону она не хотела — девушки наверняка будут подслушивать.

— Хорошо, я буду готова.

Не заглушая мотор, он вышел из машины, обошел ее, чтобы открыть дверь, но Кэтрин в это время уже выходила из машины. Он вежливо закрыл за ней дверь.

— Тебе не следует делать подобные вещи… Открывать дверь автомобиля, например, или отодвигать стулья. Я этого не жду.

— Если я не буду этого делать, тебе станет лучше?

Они пошли к крыльцу.

— Я имею в виду, что тебе не придется притворяться, что ты делаешь это по-настоящему.

— Сила привычки, — ответил он.

Стоя у крыльца под ярким светом, она, наконец, осмелилась посмотреть ему прямо в глаза.

«Клей, я знаю, что ты долго встречался с девушкой по имени Джил Мангассон…», — хотела сказать Кэтрин, но не смогла.

Он стоял неподвижно, как статуя, его лицо ничего не выражало. Потом Клей открыл дверь и сказал:

— Сейчас тебе лучше зайти в дом.

Спрыгнув со ступенек, он побежал к машине. Кэтрин не уходила, пока не исчез свет от задних фонарей, и в первый раз за всю беременность почувствовала тошноту.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Следующий день был одним из тех безупречных дней поры бабьего лета в Миннесоте, когда наступает прилив чувств и настроений. Возвратилось тепло, снова проснулись дремлющие мухи, небо было темно-голубым, и золотисто-красная территория университета по-прежнему оставалась живой, в то время как повсюду увядали осенние краски. Стоял октябрь… Кэтрин казалось, что все население университета ходило парами. Она поймала себя на мысли, что завороженно наблюдает за парнем и девушкой, которые шли, держась за руки, их пальцы сплелись и покачивались. Неожиданно в сознании Кэтрин всплыл образ Клея Форрестера: сильные, большие руки на руле… Кэтрин вытерла влажные ладони о бедро. Она прошла мимо парочки, что целовалась у входа в лабораторию Тейт. Парень просунул руку под жакет девушки и обнимал ее сзади за талию. Не в состоянии оторвать взгляда, Кэтрин наблюдала, как рука появилась из-под одежды, скользнула по бедрам девушки, а потом они попрощались и каждый пошел своей дорогой. Она помнила слова Клея, временная ЖЕНИТЬБА СО ВСЕМИ ОБЯЗАННОСТЯМИ, и хотя она тоже настаивала на том, что именно такой должна быть их женитьба, она почувствовала, как по телу пробежали мурашки. Под вечер по дороге домой она заметила парочку, что сидела по-турецки на траве. Они сидели лицом к лицу, склонившись над книгами. Рука парня лежала на колене девушки… У Кэтрин неожиданно сжалось сердце.

«Я беременна, — подумала она, — И Клей Форрестер меня не любит». Но эти мысли не смогли избавить Кэтрин от покалывающего желания.

В «Горизонте» Кэтрин переоделась, стараясь казаться не слишком соблазнительной. Когда она полностью нанесла косметику, то внимательно посмотрела на себя в зеркало. Почему она наложила тени не так, как в прошлый вечер? Легкие розовато-лиловые тени над глазами, а снизу — едва различимые тени персикового цвета, рыжевато-коричневая тушь, абрикосовые румяна и блестящая светло-коричневая помада под цвет лака для ногтей. Она сказала себе, что все это не имеет никакого отношения к предложению Клея Форрестера.

Отворачиваясь от туалетного столика, Кэтрин увидела, что в дверях стоит Фрэнси. Она стояла, не решаясь войти и робко улыбаясь. Не произнося ни слова, Фрэнси протянула Кэтрин флакончик духов.

Кэтрин выдавила из себя ослепительную улыбку.

— Спасибо. Я как раз собиралась за ними идти. — Она надушилась, а через несколько секунд в комнату вошла Мари и сказала, что Клей приехал.

Когда Кэтрин спустилась вниз, наступил первый неловкий момент, во время которого каждый из них разглядывал одежду и лицо другого. Это была многозначительная оценка, от которой сердце Кэтрин застучало с бешеной силой.

Теперь на нем были брюки темно-синего цвета с модными складками и бледно-голубой свитер из овечьей шерсти с V-образным вырезом. Ворот рубашки был расстегнут, а короткие края воротничка стояли четко, что отвечало моде этого года. На шее он носил простую золотую цепочку, и она, казалось, подчеркивала золотистый цвет его кожи. Отмечая про себя, что Клей всегда одевается по последнему крику моды и что ей это очень нравится, Кэтрин в который уже раз за этот день подумала, правильно ли она поступает.

Казалось чем-то нереальным то, что она идет впереди него, что он открывает для нее дверь и пропускает вперед, что чувствует его за своим плечом, когда они спускаются со ступенек крыльца и идут к машине. Она невольно чувствовала дружескую поддержку с его стороны во всем: в том, как он наклонялся, когда открывал для нее дверь машины, как говорил с ней, даже в том, как он устраивался на своем месте за рулем. Оказавшись опять в замкнутом пространстве машины, Кэтрин почувствовала запах его лосьона и увидела все те трижды знакомые движения мужчины и его машины.

Она уже знала, в каком порядке он будет их выполнять: его запястье будет покоиться на руле, когда он будет заводить мотор, ненужное прикосновение к зеркалу заднего вида, единственный раз он пожмет плечами и наклонит голову вперед, устраиваясь поудобнее, и так будет держать голову, когда «корветт» тронется с места. Сегодня он ехал с разумной скоростью. Вместо магнитофона на сей раз тихо играло радио, а мелодичные голоса говорили о том, что звучит радиостанция КС-девяностно пять. Потом без предупреждения начал петь Леттерман: «Мне кажется, я схожу с ума…» Клей молча вел машину. Каждому из них хотелось протянуть руку и выключить радио. Но никто из них не осмеливался это сделать. Огни приближались, удалялись, вспыхивали, исчезали, а машина двигалась сквозь приятный осенний вечер, мотор тихо ворковал. От слов песни стало еще хуже: «Ты просто слишком хороша, чтобы быть настоящей… не могу оторвать своих глаз от тебя…»