Это были мальчишки с живым взглядом; у младшего цвет волос – как у матери, а старший, которого она лишила бы принадлежавшего ему по праву наследства, был темноволосый и краснощекий, как и его отец. Они стояли очень прямо, словно маленькие солдаты, возле своей гувернантки, которая, вне всякого сомнения, потратила много времени, чтобы вымуштровать их подобным образом. Возможно, она использовала для воспитания розги, как мисс Йорк.

Нет, сочувствие может разрушить ее решимость! Очень жаль, но ей придется лишить наследства этих детей, тут уж ничего не поделаешь… Грехи отцов – и тому подобное.

Сам отец оказался невероятно невзрачным. Был ниже своего брата, с улыбчивым лицом и вкрадчивыми манерами. Он не возникал бы как чудовищный великан в дверях несчастной служанки – так это она себе представляла, – не заслонял бы своей зловещей фигурой свет из коридора. Скорее всего он проникал в комнату как ласка, мягко прикрывал за собой дверь, и тихий щелчок засова был единственной угрозой, исходившей от этого человека.

Может быть, это даже хуже. Насилие со стороны такого незначительного человека… Когда он приблизился, у нее свело желудок. Она прекрасно представляла ощущение беспомощности и ужас, испытанные миссис Уивер и другими служанками.

– Приветствую вас, миссис Расселл. – В его голосе не было злобы. На него можно было даже не обратить внимания и перевести взгляд на его жену, довольно полную женщину, когда-то, возможно, отличавшуюся красотой.

На миссис Расселл было шерстяное голубое платье со множеством бантиков, и она стояла между экипажем и своим супругом, скрестив на груди руки и глядя на дом. Словно почувствовав на себе взгляд Марты, она внезапно опустила подбородок и принялась разглядывать плиты дорожки.

Что-то в поведении этой женщины, в ее позе, в том, что стояла она в стороне от мужа, который даже не потрудился вывести ее вперед и представить, глубоко тронуло Марту. Как ужасно быть такой одинокой в собственной семье…

Нет, все! Больше никакой жалости!

– Я бы с удовольствием посмотрел, что Ричард улучшил в доме, – сказал Джеймс Расселл.

Судя по всему, мистер Расселл был из тех мужчин, которые большую часть своих замечаний адресовывали женской груди, а не лицу. Ей придется довольно часто беседовать с ним во время его пребывания в доме, поэтому его вульгарное поведение постоянно будет напоминать ей о ее цели и подпитывать ее решимость.

– В последнее время он отдавал все силы домам фермеров, а не собственному дому и окружающему парку. Уверена, что вы будете поражены результатами. Но вы, должно быть, устали с дороги. – Марта прошла мимо этого презренного, похотливого человека и заговорила с его женой: – Зайдите в дом и выпейте чаю, а я пока приготовлю вам комнаты. Как хорошо, что вы все приехали.


Марта невероятно устала, ложась в постель тем вечером. Полдня развлекать кого-либо, даже весьма благодушную компанию, – уже одно это лишило бы ее сил, но мистер Джеймс Расселл… Ох, ведь ей приходилось постоянно следить за этим ужасным человеком, то и дело поглядывавшим на служанок, приходилось догадываться о его намерениях и мыслях, и все это было чрезвычайно утомительно.

Если за прошедшие шестнадцать лет он исправился, то все равно не стал хорошим человеком. Он почти не обращал внимания на жену и почти весь вечер пил лучшее бордо мистера Расселла и потчевал ее, Марту, невероятно многословными рассказами о своей юности в Суссексе; а тем временем его жена поглощала тушеного зайца с упорством, не оставлявшим места для поддержания беседы. И он самонадеянно расхаживал по комнатам, ясно давая ей понять, что уже считал их своими. Конечно, это можно было объяснить. Он ведь здесь вырос и жил в этом доме намного дольше ее. Сторонний наблюдатель, ничего не знающий о его деяниях, сказал бы, что он имеет даже больше прав на Сетон-парк, чем она.

И этот наблюдатель, конечно же, ничего не знал бы о его преступлениях. Если бы только на лицах мужчин оставались следы от подобных злодеяний… Или если бы от них исходил какой-то особенный неприятный запах… Если бы только у них не было жен и детей, вынужденных нести это бремя… Как просто все было бы, если бы этот человек остался в прошлом – чудовище из ее фантазий!

Чудовище?.. Но он казался совершенно обычным мужем и отцом, и ничто в нем не выдавало угрозы, ради которой был мобилизован весь дом.


Несколько часов спустя Марта проснулась, потому что рот ей прикрыла чья-то рука. Она в ужасе содрогнулась, и тут же раздался голос:

– Не бойтесь, это я, Мирквуд. Опасности нет.

– Что?.. Что-то случилось? – спросила она, как только он убрал ладонь; ее сердце бешено билось в груди. И она ничего не видела.

– Ничего. Тише. – Он заложил ей за ухо прядь волос, как это часто случалось, когда они делили ложе, и Марта с трудом удержалась, чтобы не схватить его за руку. – Простите, что пришлось вас так разбудить, но я не хотел, чтобы вы сами проснулись чуть позже и испугались моего присутствия.

– Я… не понимаю. – Страха уже не было, но смятение оставалось. Она села, держась подальше от его руки. – Как вы сюда попали?

– Вы же сами дали мне ключ, помните? – Теперь голос звучал с другой стороны. Должно быть, он отошел. – Как я и подозревал, вы установили засовы на всех дверях, кроме собственной. – Она слышала, как он что-то поднял. – Я собираюсь сидеть в этом кресле у вашей двери до самого утра. Сегодня и каждую ночь, пока не уедет брат вашего мужа.

И тут Марта наконец-то поняла.

– Вы не обязаны это делать, – сказала она, приподнявшись.

– Возможно. Но я так решил.

– Может, лучше охранять лестницу, ведущую к комнатам служанок? Чтобы поймать его, если он что-то задумает…

– Хокинз и Перри этим займутся.

Она услышала, как он потянулся и удобно устроился в кресле.

– Кто?..

– Генри Хокинз. Второй слуга. И Джек Перри, конюх. – Похоже, он уже успел подружиться с людьми, которые для нее были всего лишь безымянными слугами. – И если мистер Расселл подойдет к этой лестнице, то будет схвачен и наказан. Если же попытается войти сюда, с ним случится кое-кто похуже.

– Не думаю, чтобы я была в опасности. Он ведь не…

– Послушайте, Марта… – Его голос звучал словно издалека. – Я не желаю с вами спорить, и вы зря тратите время. Вы не принудите меня подняться с кресла, не наделав шума и не заставив весь дом сбежаться в вашу спальню. Сомневаюсь, что вы этого хотите.

Она снова улеглась. Ей нечего было на это ответить.

– Простите, Марта.

– Не надо извиняться. Вы попытались мне помочь, а я – неблагодарная. Как всегда.

– Дело не в этом. – Он говорил совсем тихо. – Я жалею о сказанном.

Ее поразила странная мысль: а что, если и слова «я люблю тебя» он тоже считает ошибкой?

– Ничего. Вы и так были очень добры ко мне. Все должно было так и закончиться, верно? Пусть даже и ссорой.

– Миссис Расселл… – Он тихо рассмеялся. – Вы пьяны?

– Что?! – Она приподнялась на локте. – Почему вы так решили?

– Так… Просто пришло в голову.

Марта вздохнула и снова легла на спину.

– Вы прекрасный человек, Тео. – Она с трудом подавила зевок. – Как хорошо, что вы догадались поставить этих мужчин на лестнице.

– Нет. – Он отвернулся и сделал вид, что зевает. – Это была их идея. – Кресло скрипнуло, когда он усаживался поудобнее. – У вас больше союзников, чем вы думаете. Вы поймете это, если только научитесь доверять им. А теперь спите. Если понадобится, я вас разбужу.


Тео ушел на рассвете. Поспал часа четыре, затем встал и принялся за работу вместе с Гранвиллом. Когда же ночь накрыла весь Суссекс своим темным покрывалом, он снова сидел в кресле у двери.

– У него есть сыновья…

Тео не видел Марту, поэтому не знал, обращается ли она к нему или говорит сама с собой. На вторую ночь она оставила гореть одну свечу, но он уже давно ее потушил.

Тихо кашлянув, он сказал:

– Я их видел. Я вчера был тут, и мы со слугами смотрели в окно, когда они приехали. – Тео потянулся к часам, хотя в темноте ничего нельзя было разглядеть. Было где-то около часа ночи.

– Я не знала, что у него сыновья, – пробормотала Марта со вздохом. – Почему-то такая возможность не приходила мне в голову.

– Вы бы поступили по-другому, если бы знали?

Она пожала плечами:

– Не знаю…

– Значит, вы сожалеете.

– Теперь я уже ничего не могу изменить. – В ее голосе слышались нотки отчаяния.

– Верно. Вы очень добры, но можете быть решительной и безжалостной, можете выполнять свою миссию, но все же думать о том, чего это будет стоить этим мальчишкам.

– Да. – Она коснулась рукой простыни, и ткань зашелестела в темноте. – Спасибо…

– За что? – Он ее не видел, но все же повернулся в ее сторону.

– Вы знаете, как сказать то, чего не знаю я.

«Например, «я люблю тебя»?» – подумал Тео, поморщившись.

– А что его жена? У вас сложилось какое-нибудь впечатление?

– Едва ли. Но уверена, что она несчастна. Мало говорит и много ест.

– Да, по ней видно.

– Это невежливо. – Снова вернулся строгий судья.

– Я не хотел… – Тео потянулся и скрестил перед собой ноги. – Я не раз приятно проводил время с дамами подобной комплекции. Нам было хорошо вместе. – Когда-нибудь он снова это повторит.

Он вернется в Лондон. Найдет себе другую любовницу. А вдова станет, хочет он того или нет, еще одной женщиной из его прошлого. Первой женщиной, которую он любил. Эта истина перекатывалась у него в мозгу, как тяжелый мраморный шар по полу.