Ставлю кружку со стуком на белый подоконник дрожащей рукой – несколько капель черного чая тут же оказываются на белой поверхности пластика. Мне снова душно и потому опираюсь о раму, тянясь к ручке, дабы провернуть его и впустить в кухню свежий морозный воздух. Перед глазами расплывается все: дети, играющие в затоптанных сугробах; люди во дворе и даже соседка – Ангелина Степановна. Везде узнаю ее старую уродливую черную шубу.

Вот идет она с полными сумками, тяжело переваливаясь с боку на бок точно утка. В таком одеянии того гляди – завалишься на бок точно неваляшка. Рухнет в снег, прямо на дороге, а там какой-то козел на Паджеро уже газует в сторону арки…

Интересно, если я рухну вниз и испорчу ему крышу, мне простят суицид? Между прочим, этот гад вечно перегораживает всем проезд и считает двор своей личной территорией. Ручка с трудом поддается, первые порывы прохлады врываются внутрь, остужая разгоряченную кожу. Жар от батареи согревает ноги и превращает джинсы в раскаленное орудие пыток. Но мне наплевать, если останутся ожоги. Разве может болеть ожог сильнее, чем рана от разбитого сердца?

- Да я его «Комет» три часа терла до мозолей! – неожиданно в мой мрачный мир врывается голос бессовестной шкодной совести. – Роман Алексеевич, что за свинское отношение к женскому труду?!

Аня побирается сзади и обхватывает со спины, пытаясь дотянуться до чертовой черной кружки с каким-то кроликом и пошлой надписью. Фиговый сувенир от коллектива из прошлой жизни. От поверхности идет пар. Маленькая рука с длинными пальчиками уже почти обхватывает ее основание, но я неожиданно срываюсь. Убираю пальцы и перехватываю тонкие запястья, теряющиеся в моих ладонях.

Чучундра за моей спиной неожиданно замирает – едва дышит, словно затаившийся зверек, и ее сердце стучит невероятно быстро. Я его чувствую, можно сказать – слышу. Она прислоняется ко мне, шумно втягивая носом воздух и утыкаясь в ткань моего свитера. Убираю свои руки, позволяя ей обнять меня за талию. В начале неуверенно, затем так крепко, что весь воздух выбивает из легких.

- Ром?

- Постой так минуту, ладно? – тихо прошу, продолжая смотреть перед собой в немного пыльное окно.

Все тот же двор, соседка, дурацкий джип, но цвета совсем другие. Не грязно-серые, а разбавленные яркими красками в разных местах, словно мазки неумелого художника на картине. Тут и там – горки, качели, турникеты и крашеные лавочки с беседками.

Мир зимой такой унылый: небо серое, деревья лысые, люди мрачные и температура низкая. Но что-то всегда цепляет взгляд, а на белом покрывале снега видны отблески света даже в ночи.

Мне тоже холодно, и я от этого очень устал. В бесконечной череде дней перестал считать часы. Забывался на вечеринках, свиданиях и алкоголе. Потерял ребенка, работу, друга и жену. Что у меня осталось? Я больше не ощущаю себя целым – не могу себя склеить заново. Кажется, у меня кривые руки.


- Знаешь, этот идиот совершенно не приспособлен к нормальной жизни. Как будто цветок алоэ в комнате, - фырчит мне в спину Аня, но я слышу, как дрожит от слез звонкий голос и кладу свои руки поверх ее.

- Правда? – сглатываю ком, пытаясь выдать усмешку, но получается что-то среднее между вздохом и смешком.

- Ага, он же мне заплатил, чтоб я у него дома хозяйничала. Кстати, платит, правда, на порядок лучше тебя. Не ценишь меня совсем, поди уволил уже? – задает вопрос недовольным тоном с отчетливой опаской. Она правда думала, что я на это способен?

Хотя что лукавить - утром был.

- Тебе надо было засорить его квартиру, как ты любишь. Сам бы выгнал, - тихо смеюсь и Филатова убирает одну руку, шлепая меня между лопатками. Совсем не больно, скорее этой у нее сейчас ладонь горит.

Она делает шаг назад, трясет рукой и ворчит что-то про дураков мужчин с глупыми шутками. Поворачиваюсь и по-новому смотрю на кухню, которая давным-давно перестала быть родной. Вокруг все сияет чистотой. Мне кажется, я не видел холодильник таким сверкающе серебристым уже года три. Мы забили на все, погрузившись в бесконечную пропасть из скорби и боли, позволяя себе тонуть в ней. И глядя сейчас в лучащиеся какой-то щенячьей радостью и одновременно насторожённостью глаза Ани, я понимаю – так быть не должно.

Почему молодая девчонка. Не имевшая ничего, оказалась сильнее меня морально? В какой момент я так потерялся сам в себе?

И может Лера права и мне пора начать жить заново?

- Ром? – Аня смотрит выжидающе. Может боится, что я снова ее оттолкну или дам заднюю. Но сегодня мне совсем не хочется этого делать. Слишком устал жить в вечной мерзлоте собственной души, потому просто взял и потянулся к ней, отбросив все сомнения.

«Завтра выкопаюсь из проблем» - подумал про себя, обхватив затылок Ани и видя. Как расширились от удивления ее зрачки, заполняя радужку.

Краем глаза, склоняясь к приоткрытым манящим губам, замечаю скользнувшую тень от дверного проема. Никита. Он все видел и слышал, но предпочел исчезнуть, будто отступая.

Что ж, парень, возможно до тебя еще можно достучаться. Однажды я услышу твою историю, и мне кажется, нам обоим станет легче. Ведь где-то в глубине души, мы не такие уж разные, что бы не утверждала глупая психология.

Касаюсь Аниных губ в тот момент, когда где-то в глубине коридора хлопает дверь. Дальше все вокруг просто перестает существовать и нас выбрасывает куда-то в стратосферу за поверхность Земли. Ничего кроме сплошной невесомости – ее пальцы цепляются за мягкую шерсть, оттягивают ворот, и он безжалостно врезается мне в кожу. Она тянет дальше и дальше, рычит мне в рот, будто пытаясь в отчаянии сорвать этот чертов свитер. Жажда, нетерпение, страсть – они захватывают нас, забирая последний кислород из легких и вышибая остатки благоразумия из мозгов.

Всего на секунду Филатова отрывается от моих губ, тяжело дышит и глядя в глаза, шепчет припухшими губами:

- Свернешь опять влево, клянусь, в этот раз одной пощечиной не отделаешься.

Вместо слов просто обхватываю руками тонкую талию, в сотый раз поражаясь тому, какая она худенькая. Без сомнения, и страха скольжу ладонями ниже, прямо под ее широкую футболку, выдергивая ее из-под пояса джинсов. Странная мода на мужскую одежду на размер-два больше у молодежи меня просто убивает. Ну, разве что это не моя одежда.

- Умоляю, не носи больше этот наряд уличного бомжа, - стягиваю с нее через голову злосчастный серый кусок материи, оставляя в одном белье. По шее проступают красные пятна, хоть Аня старается держать марку. Задирает повыше острый кончик носа и шипит:

- Это удобно и стильно, - обвивает мою шею руками, охнув. Стоит мне усадить ее на крышку стола. – Оверсайз, бохо, кэжуэл…

Закатываю глаза к верху, делая вид, что любуюсь встроенным светильником в подвесной потолок. Шлепок по плечу привлекает внимание и вынуждает посмотреть ей в глаза, а не в район груди, обрамленной в обычный хлопок.

- Скажи, что-нибудь, - она нервничает, прикусывая без того раскрасневшуюся губу. Остатки ее помады или что там за ерунда сейчас на ней, исчезают, оставляя им розовый природный цвет. Сопит недовольно и хмурит брови, постукивая пальцами по моим плечам.

- Что сказать? Из всего вышесказанного понял только про стиль, - развожу руками, а затем хватаюсь за края своего свитера, стягивая его одновременно с ее словами:

- Рома, ты просто… ох, - Филатова захлебывается словами, забыв, как моргать. Да, у нас есть контакт и все шансы при мне. Никуда не делись, горжусь прямо собой.

- Ты что-то хотела сказать? – мурлычу у самых ее губ, щекоча под подбородком, затем скользя подушечками пальцев ниже по ямке к развилке грудей. Вторая рука поглаживает ее щеку, большой палец оттягивает нижнюю губу и мой лоб прислоняется к ее.

- Я… - Аня вдыхает, пытаясь сформулировать полностью хотя бы одну фразу. Замочек позади нее щелкает, и она втягивает носом воздух громче, вздрогнув, когда бюстгальтер падает к моим ногам, легко соскользнув с худеньких плеч.

- Давай, - выдыхаю ей куда-то в район шеи, дунув на кожу, с удовольствием отмечая волну мурашек. – Говори.

- А… Ник… – едва лопочет имя Воронцова, прикрывая глаза и запрокидывая голову, давая мне больший доступ к своему телу.


- Сбежал. Позвать обратно? – интересуюсь, прикусывая затвердевший сосок и Аня вскрикивает, обхватив ему голову и запуская пальцы в волосы. Мои губы у ложбинки ее груди, а пальцы очерчивают их форму, чуть сжимают и ласкают. И все это под аккомпанементы едва слышимых девичьих вздохов.

 - Не-е-ет, - стонет, стоит мне только расстегнуть молнию на узких темно-синих джинсах, стягивая их по стройным ногам.

Ничего интимного в этом жесте, но ей безумно нравится. Аня обхватывает мои бедра ногами и поддается вперед, прижимаясь крепче. Она жутко нетерпеливая, каждый ее порывистый жест выдает желание. Горящие огнем глаза обжигают холодным огнем, точно льдинки. Филатова прикусывает мою губу. Затем такой же укус на плече, а после длинные тонкие пальцы пробираются к поясу моих джинсов. Приходится ловить их у самой ширинки и сплести со своими в замок.

- Я все еще не услышал того, что ты хотела мне сказать, - тяну слова, слыша в ответ недовольное мычание.

Подхватываю на руки, затем подбрасываю взвизгнувшую Аню вверх. Звонкий смех внезапно музыкой разливается повсюду и теплом по венам вместе с разгоряченной кровью. Я так давно по-настоящему не улыбался, что внезапно сводит скулы. Мы были бок о бок целый год, однако просыпаться я лишь сейчас. Больше не хочу думать, вообще ничего не хочу, кроме нее.

- Я хотела сказать, чтобы ты потом оттер то пятно от чая, - мурлычет эта поганка мне в рот, обхватив ладонями щеки и потираясь кончиком носа о мой. Пока мы преодолеваем расстояние до самой спальни. – Прям все ототрешь до девственной чистоты!

И тут же сама вздрагивает смущенно, отводя взор при слове «девственная, кусая себя за щекой. Нервничая, будто пытаясь мне что-то сказать.