- Успокойся, бл*ть! – рявкаю на него, обхватив за шею со спины, сдавливая до хрипа. – Слышишь меня? Тише, я не трогаю тебя, просто не двигайся!

Он затихает, а я слышу, как колотятся наши сердца в унисон. Он дышит тяжело, рвано, словно только что пробежал мотокросс. Трясутся руки, кожа бледная, а по вискам струиться пот. Паническая атака? Медленно разжимаю руки и отступаю на шаг, давая ему опереться ладонями о перила, стоя согнувшись пополам. Его русые волосы всколочены, сам же Воронцов-младший все еще дрожит.

- Урод, - тихо шипит точно змея, бросая на меня бессмысленный взгляд. И прежде, чем он становится бездушным, там проносятся миллиард эмоций. Главная из которых – страх.

- Твою истерику наверняка слышал весь торговый центр, - отзываюсь, бросая взор на дверь. Безумно тянет курить, а еще – выпить.

- Ой, ой, кто бы говорил, неудавшийся герой-любовник, - фыркает Никита, выпрямляясь, становясь самим собой: гадким, язвительным сопляком с замашками социопата. Он морщится, потирая плечо, недовольно шикая. – У меня теперь вывих.

- Ничего, до вступления в наследство заживет – ехидно отзываюсь, прислоняясь к перилам, бросая на него взор искоса. – Ты что следил за мной?

- Много мнишь о себе, старикан, просто мимо проходили. Ваш убогий скандал расстроил мою спутницу, - он надменно сует свои лапы в карманы, покачиваясь с пятки на носки. Ни шапки, ни шарфа, неужели на машине? Или малолетним идиотам зима нипочем?

- С Аней? – голос хрипит, потому что ответ я знаю сам. Никита же только ухмыляется. Строя из себя загадочную Мону Лизу. Делает шаг к двери. – Ты слышишь меня? – цежу, ощущая новый прилив злости и желание дать ему в морду.

- С ущербными стариканами в маразме диалогов не веду, - весело огрызается в ответ, окончательно выводя меня из себя. В два шага подлетаю, хватая за капюшон выбивающейся серой толстовки. Он даже среагировать не успевает, потому что я открываю дверь и тащу его за собой, выталкивая наружу.

- Какого х*я?! – пытается тормознуть Никита, но тут без шансов. Они меня достали, оба. Осталось найти вторую малолетнюю поганку и обоим всыпать, как следует.

- Еще слово и я затащу тебя в туалет, а после рот твой поганый с мылом промою, понял?! – встряхиваю мявкнувшего от удивления Никиту. Впервые за долгое время внутри него что-то ломается, система дала сбой.

Тащу за собой словно провинившегося щенка. На нас опять оглядываются, даже охранник пристал, скучающий подле одного из бутиков. Пришлось ляпнуть про бесячего племянника, любящего шататься по гипермаркетам вместо школы. Такой понимающий взгляд от мужчины и такой ехидный от Никиты с его словами:

- А че не сын? По твоему возрасту как раз. Сколько тебе там, на пенсию еще не пора документы подавать?

- Башкой сейчас в фонтан окуну, - рычу зло, краем глаза замечая застывшую посреди этажа Аню.

Она круглыми глазами смотрит на нас и непонимающе моргает. Кажется, совсем меня не ожидала увидеть, да еще в компании своего «бойфренда». Новенький красный пуховик и шапочка с намотанным по самые уши шарфом одновременно умиляет и до жути бесит. Подарки другого парня? О да, это бесит, чем все прошедшие события за день. Зато никаких темных мыслей. Сейчас я в такой ярости, что все внутренние демоны горят в этом пламени. Подхожу ближе, оглядывая с ног до головы, дабы убедиться, что с ней все в порядке. Зачем я ее увольнять собрался? И три дня позволял где-то шататься? Надо было еще в воскресенье вернуть домой и надрать уши. Или сделать что-то другое, о чем после бы пожалел. И видимо Аня это поняла, потому что мгновенно вспыхнула и отвела взор.

- Сама пойдешь или как этого тащить придется? – интересуюсь, для верности встряхнув Никиту, удерживая за ворот куртки. Филатова тут же надувается словно хомяк, обиженно сверкнув глазами.

- Да с чего бы я вообще тебя слуша… - начинает с хамства за что платит сполна. Взвизгивает, когда моя вторая рука дергает ее за шарф ко мне.

- Вы оба – меня сегодня выведете! – рыкаю зло, и Аня затихает словно мышь, хлопая ресница, обиженно засопев.

- Папочка сегодня недоволен, отшлепает нас по попкам, поставит в угол и лишит сладкого, - сюсюкает Никита издевательски, играя на струнах моих нервов. Честное слово, я пытался быть хорошим. Вот клянусь.

- Заткнись, дурак! – заводиться Аня, ойкнув, стоит мне начать тащить их к выходу.

– Роман Алексеевич подождите! – пыхтит она, упираясь ногами в скользкий гладкий пол. Руки взлетают вверх в попытке маневрировать. Я не заметил, что у нее пара пакетов из магазина «Зара», пока они не стукнули нас. В них что-то мягкое, видимо старая верхняя одежда.

- Роман Алексеевич! Рома! – пытается повлиять на меня, однако не слушаю ее, под удивленные взоры и смешки, вытаскивая парочку на улицу, толкая к парковке, которая уже переполнена.

- Живее! – отдаю очередной приказ, стоит мне отпустить их. Никита с Аней переглядываются, отчего мне хочется еще сильнее окунуть поганца в снег, накиданный работниками торгового центра. Мордой его смазливой прям в сугроб, чтобы глазки строить отучился.

- Слышала команду, подруга? Хозяин-барин, достал кнут, сейчас устроит нам 50 оттенков серого, - гогочет Никита, топчась на месте, воспринимая все как шутку.

У него настроение меняется по сорок раз на минуту, хотя с его психикой ничего удивительного. Он раздражающе посвистывает и прекрасно видит мое состояние. Его цель – вывести меня на эмоции. Что же, ты сам напросился.

- Деда Рома так суров, потому что самодро… - начинает напевать издевательскую песенку, а я отступаю на несколько шагов, слыша рыканье Ани и шум пакета, которым она бьет этого оболтуса. Хватая шмат грязного липкого снега, сминая в руке, отчего кожу обжигает холодом и похожу к сладкой парочке. Как хорошо, что вычистить все не успели.

- Я тебя предупреждал, - отзываюсь, затыкая ему рот этим снежком. Аня вскрикивает в ужасе, Никита пытается выплюнуть, стоит мне его коснуться, у него снова паника. Только никуда он не денется, удерживаю рот и обхватываю шею второй рукой. Вот сейчас радуюсь, что поганец не так силен.

- Рома! – выдыхает Аня, пытаясь меня от него отодрать. – Прекрати, что ты творишь?!

- Воспитываю, раз никто не удосужился, - отвечаю, отпуская Воронцова, который сплевывает грязь с отвращением, глядит на меня с ненавистью и жаждет мщения. Давай-давай, щенок, тявкни еще раз в мою сторону. Упирается руками в колени, сплевывает на чищеный асфальт и беситься до той поры, пока не стягиваю шарф, бросая на него.

- Живо надел, а после в машину, оба! – Аня тянет Никиту за собой. Его ноздри раздуваются, но он делает шаг, затем другой. Пальцы сжимают мой шарф, а я прищурив глаза, нажимаю кнопку на пульте, открывая двери.

Иду за ними чуть отстав, вдыхая морозный воздух и позволяя прохладному ветру настигнуть меня, обдувая разгоряченную кожу. Аня с Никитой забираются в салон, потому спокойно достаю сигареты, наплевав на правила и зону для курения. Мой взгляд падает на стекло – он обмотал шею шарфом, надо же какой послушный. Делаю затяжку и чувствую на себе взгляд, Анин. Она пристально смотрит не моргая, в ее серо-голубых глазах вопрос, на который я пока не могу дать ответ.

Но в одном уверен точно: мне больше не хочется оказаться под прессом.

И кажется я снова могу дышать.

Глава 22

Прошло всего сорок минут, а мне уже хочется орать и набить кому-нибудь морду. Почему никто не показывает нам, что со стороны мы бываем придурками? А нет, погодите. Придурок тут один – он малолетний, немного ненормальный и пытается меня вывести из себя со знанием дела.

- Не понимаю, что ты нашла в этом нищеброде. Моя домработница получает больше, чем стоит вся его квартира.

«Тихо Рома, это просто ребенок. Восемнадцатилетний, избалованный засранец. А еще у него проблемы с психикой. Большие-пребольшие» - вот уже пять минут шепчет мне подсознание, пока наблюдаю за гордым обходом моей бывшей квартиры.

Никита везде сует нос. У него любопытства, как у енота. Иногда в его взгляде проскальзывает интерес, а порой – ехидство и надменность, под которой он прячет все то же любопытство. Они с Аней топчут коридор, периодически спорят и ведут себя, словно первокурсники в первый день семестра. Она шипит точно, изображая занудную отличницу, а он играет раздолбая на максималках.

Рома, тебе тридцать лет, что за выражения? Вот нельзя много общаться с Чучундрами, они привносят в мою жизнь хаос и сплошные проблемы.

Молчу, ничего не отвечаю на глупые шутки и постоянное одергивание.

- Ты посмотри на этот паркет, тут тройной тулуп изображали? Нет, серьезно, так жить нельзя. Это же хрущевка.

«Хрущевка» - поросенок даже не в курсе, как они выглядят, иначе не возмущался бы с таким пафосом. Надавать бы ему по макушке учебником истории. Явно же значения слова не знает, но умничает.

- Еще слово, идиот, и отправишься в Нарнию пинком через окно!

Отхлебываю чай из своей кружки, найденной в шкафу, и наблюдаю за резвящимися в снегу детьми во дворе. Где-то глубоко-глубоко в сердце старая рана ноет, а горло обжигает кипяток. Рядом с радиатором батареи, отскобленным Аней до светящийся белизны, на стене вижу разметку маркером: сто восемь сантиметров. Помню, как Катя любила прислоняться к стене и улыбаясь, спрашивала про свой рост.

Подросла ли? Будет в садике выше Катьки Збруевой? А если вырастит большой и будет есть кашу, подарят ли ей на день рождения того большого розового медведя из магазина «Детский мир»?

Моргаю, но глаза абсолютно сухие. Айфон с сотый раз издает вибрацию – Гриша не оставляет попыток. Он написал уже сорок шесть сообщений, из которых штук пятнадцать в социальных сетях. Последний его вопрос: не повесился ли я. Видимо, если да, то стоит сообщить. Вычеркнет из программы реабилитации.